Журавлик
5 августа 2019 г. в 14:56
Тонкая черная бахрома скользит сквозь почти прозрачные даже в тусклом свете багрового торшера длинные пальцы с аккуратными ногтями со слоем прозрачного лака. Витой с мерцающей ниткой лунинг приятно холодит изящные ладони, и мурашки сладкой волной расходятся по голубым дорожкам вен к точеным плечам и выше к прекрасной шее, теряясь в шелковистых волосах аристократичного затылка. Бледная кожа хрупких позвонков беззащитно открытой спины мелькает в серебристом отражении, чтоб скрыться в струящихся складках ускользающего шелка палантина, обволакивающего утонченную фигуру, манящую легкостью поступи женственных ножек в мягкой волне летящих брюк.
Югём последний раз взмахивает пушистыми ресницами, пленяя водителя топленым шоколадом глаз, и ставит узкую ступню, скованную выделанной кожей брогов на все еще влажный после дождя асфальт, выпархивая из такси у двери клуба.
Он мягко улыбается грозному охраннику, легко склоняясь над списком в его руках, открывая тонкую полоску нежной кожи алебастрового плеча с крохотной родинкой, и быстро ведет по скупым строчкам скульптурным пальчиком, спонтанно останавливаясь на незнакомом имени.
— Он уже здесь? — Югём прячет легкий румянец в тени длинных ресниц, невинно поправляя соскользнувшую невесомую ткань палантина, крыльями расстилающегося по лилейным рукам. — Эта галочка рядом с ним — я, — большие глаза подкупают безгрешностью и сладкий аромат окутывает легкой пеленой - не вынырнуть.
Громила тяжело выдыхает, встряхивая головой, чтоб отогнать наваждение и запоздало отгораживается все тем же списком, пытаясь вернуть самообладание.
— Джухон? — У Джинёна совершенный вкус: безупречно черный в строгих стрелках брюк, выверенных уголках ворота рубашки и атласе лацканов идеально сидящего пиджака, что подчеркивает смоль волос и бездонность агатовых глаз. Он рушит чары Югёма бархатным голосом и уверенностью каждого движения и пронзительного взгляда.
Охранник возвращает легкую ухмылку на лицо и подбородком указывает на Югёма.
— Эта птичка говорит, что с тобой.
Югём едва морщит носик от пренебрежения в голосе вышибалы и зябко ведет журавлиными плечами, отводя рассеянный взгляд. Джинён же смотрит пристально, медленно приближается, обнимает осторожно, согревая широкой ладонью через скользкий шелк, и вдыхает глубоко упоительный аромат льняных волос.
— Прости, что заставил ждать, — он едва касается кончиком носа воскового виска и чуть подталкивает вперед, понукая войти в уже распахнутые двери.
В волнующейся толпе клуба, Джинён теснее прижимает худощавого Югёма, подхватывая под острый локоть, вжимая в крепкую грудь, и ловко лавирует среди разгоряченных тел, уводя его в сонный полумрак пустующих мягких диванов обособленных столиков лаунж вип-зоны.
— Выпьешь что-нибудь? Слишком ты бледный, — Джинён усаживает Югёма на теплую от света настольной лампы в плотном абажуре кожу дивана и ласково ведет большим пальцем по будто мраморной скуле, приятно осознавая, что не ощущает следов жирной косметики.
Официант за его спиной притворно вежливо покашливает, чтоб нарочито громко вклиниться в разговор.
— Вам как обычно, мистер Пак?
Но Джинён не спешит отвечать, лишь едва приподнимая бровь в ожидании ответа, смотря на Югёма. Тот улыбается одними глазами и мягко отводит руку, освобождаясь.
— Бокала вина будет достаточно.
— Clos de la Roche — Джинён плавно выпрямляется и медленно обходит столик. — Ты очевидно впервые здесь. — Югём лениво взглядом следует за ним и чуть склоняет голову в молчаливом согласии. — Тогда откуда знаешь меня? — Джинён забирает бутылку у подоспевшего официанта и небрежным жестом отсылает его прочь.
— Я тебя не знаю. Просто понравилось как звучит твое имя. Пак Джинён, — Югём тихо зовет его, перекатывая звуки на языке, будто пробует их на вкус, как предложенное вино, и прячет улыбку в терпкой волне, отводя взгляд, любуясь сквозь глянец стекла золотистыми бликами на почти черной глади напитка.
— А не слишком ли ты молод? — Джинён опускается рядом, неизменно галантный в каждом движении.
— Не думаю, что разница в возрасте у нас велика, а излишний официоз имеет обыкновение убивать беседу, — Югём расслабляется и отклоняется на высокую спинку, укладывая ногу на ногу.
— Ты и правда похож на птицу, — Джинён позволяет себе лишь взглядом скользнуть от изгиба высокой шеи по зыбким переливам ткани со снежных плеч по красивым рукам до узких бедер, острых коленей и ниже к тонким щиколоткам и высокому подъему ступней. — Точеная фигура и строгая стать — ты как белый журавль, так и не нашедший свою пару, которой будет верен до конца дней.
Югём улыбается благосклонно замысловатому комплименту и, отставляя полупустой бокал, почти незаметно клонится к Джинёну, опираясь на руку с сорвавшимся покровом палантина.
— Тогда ты на кого похож?
— Ох, я в этом вопросе необъективен, — усмехается Джинён, — но могу сказать, кем хотел бы сейчас оказаться.
Югём строит ожидающую мордашку, не дрогнув сталкиваясь с вполне четким ответом в глазах напротив.
— Впрочем неважно, — Джинён тушит взгляд в бокале, делая первый глоток, и, отставив его, протягивает руку. — Потанцуем?
Югём впервые за вечер колеблется, но все же оказывается в сильных руках. Пак держит его все еще костлявого, но с лебединой грацией, как дорогую китайскую вазу, как сокровище, дышит ровно, плавно кружит Югёма в такт какой-то спокойной мелодии и обнимает чуть крепче. И то ли от выпитого вина, то ли аромата самого Джинёна Югёма ведет, он потихоньку сдает позиции, почти беспомощно цепляясь за ткань пиджака на сильном плече, укладывая на него отяжелевшую голову. Джинён лишь едва поворачивается, чтоб коснуться гладко выбритой щекой высокого лба, прячущегося за мягкой челкой, обращенного к нему лица. Он любуется родинкой-слезой под самым аккуратно подведенным и без того выразительным глазом, и еще подобными ей, сбегающими по болезненно порозовевшим скулам под ворот темного топа, чтоб вытолкнуть последнюю и самую красивую на самый край острого плечика. Джинён улыбается и не спешит отпускать Югёма, даже когда музыка стихает, но он поднимает голову и отнимает руку, снова пряча худые плечи в палантин.
— Ты сейчас будто птичка в захлопнутом силке, — Югём замирает всего на мгновение, но Пак замечает все, чтоб не поверить уже напускной беспечности в словах.
— Я сам в него рвался, — Югём делает шаг назад и отворачивается к спасительному столику и початой бутылке, но Джинён ловит ускользающее запястье с тревожной ниткой пульса под пальцами.
— Идем отсюда, — он тянет обратно, и в новом объятии та уверенность, что внезапно растерял Югём, сейчас и правда будто уменьшившийся в мужских руках, оберегающих и направляющих его.
В машине они едут молча. В просторном салоне пахнет кожей и одеколоном Джинёна, обволакивающим Югёма потоком теплого воздуха, что Пак включил специально, видя как он кутается в вовсе негреющую ткань палантина. От него и мелькающих за окном огней ночного города кружится голова, и Югём, как свечка, оплывает на широком сидении, закрывая глаза, запрещая себе пялиться на Джинёна, гладко ведущего авто в нестройном потоке куда-то спешащих машин.
— Я заберу это, а ты располагайся, — Джинён отнимает последнюю защиту — палантин и теряется в зыбком сумраке просторной квартиры, где горят лишь несколько бра и торшер в изголовье кожаной кушетки недалеко от панорамного окна.
Югём медленно, неслышно ступая по мягкому ворсу пушистого ковра, подходит почти вплотную к стеклу, отражающему его самого на фоне ночного города, наблюдая как Джинён уже в одной рубашке с закатанными рукавами возникает из ниоткуда за его спиной. Он разворачивает Югёма к себе и вручает бокал с янтарной жидкостью вокруг прозрачного льда.
— Это лучше твоего бесполезного шарфа. Выпей, а то еще немного и тобой Титаники топить можно будет, — Югём улыбается ослепительно и делает осторожный глоток. — Хотя, чтоб погубить чью-то жизнь тебе достаточно будет искренней улыбки.
— Так просто? — Югём не решается оторвать взгляд от опущенного бокала.
— Истинное зло всегда откровенно, — Джинён забирает свое подношение из дрогнувшей руки и невесомо ведет большим пальцем по тонкому рисунку вен, легко тянет на себя, заставляя подойти, заводя плененную руку себе за спину.
— Совсем как ты, — трепыхается Югём, пряча глаза, но Джинён ловит его за подбородок и настойчиво ищет его взгляд, медленно приближаясь и в последний момент замирая, оставляя жалкие миллиметры до горячих губ, все еще хранящих вкус алкоголя. И Югём не выдерживает, сам тянется навстречу, первый раз касаясь совсем робко, сманивая Пака мягкостью и покорностью, но сам оказывается в ловушке собственного желания, когда запретный плод надкушен и остановиться нет сил. Он льнет к теплым губам, поддаваясь их властному напору, сминая пальцами батист рубашки, цепляясь безвольной рукой за сильную шею, когда горячие ладони блуждают по открытой гибкой спине, прижимая к мужскому телу. Югём послушно открывает ротик и прогибается сильнее, теснее приникая к твердой груди, пытаясь сбежать от обжигающих рук. Но от Джинёна не убежать, он будто подавляет всю волю в Югёме и упивается им, смакуя медленный поцелуй, не отпуская до последнего. Югём голову опускает стыдливо и прикусывает влажные губы. Джинён снова смотрит на дорожку игривых родинок и хочет увидеть их россыпь на изогнутой шее.
— Позволишь? — Шепчет он, цепляя ошейник ворота, пальцами забираясь под него, разгоняя мурашки по бархатистой коже будто влез под нее саму.
Югём выдыхает рвано и неловко упирается ладонями в широкие плечи. Джинён нехотя разжимает объятья. Югём медлит, скользя подрагивающими пальцами по черным рукавам, и едва отступает, отворачиваясь, чтоб спрятать алеющие скулы. Он плавно заводит руку за склоненную голову, и ловкими пальцами расцепляет хитроумные крючки, освобождая выступающие позвонки. Ткань стелется под собственным весом, удерживаемая лишь широкой полосой на талии, которую Югём так же распускает, обнажая мраморное тело, руки к которому тянутся интуитивно, и Югём вздрагивает от первого прикосновения, хоть и ждал его. Джинён скользит кончиками пальцев по открывшемуся симметричному контору рисунка цветка на боку как завороженный и слепо целует его, будто пробуя на вкус, в самом деле ощущая сладкий аромат расцвеченной кожи.
Югём жмурится сладко и запускает пальчики в антрацитовые волосы. Он не видит, как сзади Джинён встает на колени, все еще не в силах оторваться от молочной кожи, ведя кончиком носа по граням татуировки, рукой скользя по гладкой ткани брюк, чтоб второй забраться под них. Он обхватывает тонкую щиколотку и медленно поднимается вверх по гладкой коже, собирая тяжелой волной на запястье струящуюся материю, оглаживает стройную икру и округлое колено и проходится глубже по чувствительной коже на внутренней стороне бедра. Югём мелко дрожит, и пальцы в волосах сжимает крепче, роняя первый тихий полустон. Джинён улыбается, целуя хрупкий позвонок у самой кромки пояса, ощущая сквозь брючную ткань на бедре неровный рисунок узкой перемычки белья. Пальцы сами ищут его продолжение, чтоб отчетливо ощутить витиеватое кружево, оглаживая упругие ягодицы, с нажимом проходясь по ложбинке между ними. Югём от этой ласки стонет и оседает на ослабевшие колени.
Джинён едва успевает перехватить его за талию и притягивает ближе. Он любуется полыхающими ушками, смущенно склоненной к его груди головы и нежно приподнимает за подбородок чуть выше, целуя мягко, ласково поглаживая подрагивающий впалый живот и выступающие ребра. Югём отвечает — впускает горячий язык и тянется навстречу, цепляется за плечо, притягивает за ворот ближе и обнимает за шею, перебирая коротко стриженные волосы на затылке, упирается ладонью в мужское бедро, заставляя Джинёна сесть до конца, и длинноногий неловко разворачивается в пол-оборота между чужих разведенных коленей. Он пальчиками перебирает выше по боку и к верхним пуговицам, за каждой расстегнутой оставляя невесомые, дразнящие касания на бронзовой коже, неизбежно спускаясь до самой линии кожаного ремня, и стонет совсем тонко, когда руки Джинёна расходятся по телу к розовым соскам и ниже к ширинке брюк, сковывающих нарастающее возбуждение. Молния легко поддается, и горячая ладонь проходится по обтягивающему белью. Югём вдыхает заполошно, разрывая поцелуи, бессознательно хватаясь за чужую автоматическую пряжку ремня, щелкающую открытым замком. Джинён улыбается на затуманенный взгляд и смотрит вниз на собственную руку, оглаживающую узорчатую ткань и голую кожу бедра.
— Приподнимись, — командует он, и Югём, с силой опираясь на его плечи, сминая надоевшую ткань, поднимается, до конца разворачиваясь к Джинёну, который не спеша запускает вторую руку за пояс и разводит запястья, ведет ладонями вниз, с округлых ягодиц, заводя пальцы между ног, снова чуть сжимая чувствительную кожу. Югём выдыхает прерывисто и пальчиками сжимает сильные плечи, пока Джинён любуется нежно-розовым кружевом трусиков. Он оглаживает, согревая, узкие бедра вверх к осиной талии и острым лопаткам, мягко подталкивая откинутся в бережных объятьях, аккуратно опуская Югёма на белый ковер. Укладка капризно распадается льняным ореолом, открывая высокий лоб, делая выражение лица одновременно неуловимо доверчивым и откровенно соблазнительным. Югём дает стянуть до конца брюки и снять обувь, ощущая легкие поцелуи на щиколотках и выше к коленям, что Джинён разводит и укладывает себе на талию.
Он нависает над Югёмом, что блуждает потерянным взором по опрокинутой комнате, и едва касается алеющей скулы, беззвучно прося внимания. Югём тянется за теплом ласкающей ладони и послушно приоткрывает рот, когда большой палец проходится по чуть припухшим после поцелуя губам, разжимает жемчужные зубки и осторожно лижет приятно грубоватую подушечку настойчивого пальца, который он берет глубже, посасывая и вылизывая вертким языком, закрывая глаза в удовольствии. Джинён опирается на локоть у чужой головы и запускает руку в непослушные волосы, чуть оттягивая, заставляя выпустить влажный палец и посмотреть в потемневшие от желания глаза. Югём подрагивает ресницами, теряясь в чужом омуте, и тянется за поцелуем, обвивая мощную шею, сталкиваясь с напористым жадным языком, прогибается в спине, игриво ускользая от широкой ладони, проворными пальцами цепляющей кружевную резинку, оставляющую едва заметный витой рисунок на алебастровой коже, что волной мурашек выдает удовлетворение хозяина. Югём без сомнений теряет последний покров, оставаясь перед Паком возбужденным, беззащитным и таким притягательным. Джинён легко раскрывает его, разводя стройные ножки шире, вслед за ладонями языком проводя по замысловатому рисунку вен чувственных бедер вверх и плотно обхватывая чужое возбуждение.
Югём путается в смоляных прядях на затылке и цветных разводах и пятнах на потолке, извиваясь в теплых волнах наслаждения, смазывая реальность умелыми ласками, и почти на пике болезненно разочарованно стонет имя мучителя, и поверхностными вдохами, безропотный к чужой воле принимает в себя требовательное желание куда большее, чем узловатые пальцы, точно знающее как подарить удовольствие. И кажется сам мир становится ярче, ощущаясь острее с каждым толчком, срывающимся на невыносимый темп, адреналином вышибая разум, заставляя в голос стонать, цепляясь за крепкие руки, плечи, ногтями впиваясь будто в собственное сознание, когда чистая эйфория лишает всех чувств, даря небывалую легкость и забвение под сладкие и ленивые поцелуи после.
Югём просыпается в мягкой постели и теплых объятьях с первыми лучами солнца сквозь незашторенное окно — сказка заканчивается с рассветом. Он тихо выскальзывает из ласковых рук, чтоб упорхнуть из чужой квартиры не оставив следов. Почему-то он не хочет видеть подобающего для мальчишки на одну ночь равнодушия или еще хуже молчаливого презрения в глазах Джинёна, когда он наткнется на него после пробуждения. Югёму кажется он не вынесет этой суровой реальности после их волшебного вечера и ночи.
Уже одетый он легко целует своего невозможного спящего принца и, зябко кутаясь в тонкий палантин, тихо закрывает за собой дверь, тонкой трелью замка вычеркивая себя из этой истории. Впереди неспешный одинокий путь домой и… внезапно противоположная стена коридора, к которой Югём прижат одним рывком.
— Вот ты и попался, Ким, — грозит за спиной знакомый голос, и Югём закатывает глаза.
— Боги, детектив, — он шипит в ответ и молится только о том, чтоб грохот снаружи не разбудил Джинёна. Он не переживет такого позора. — Отпусти меня, Квон. Сколько тебе еще повторять, я завязал.
— Вытряхивай карманы, ублюдок, — мужчина сильнее давит между лопаток локтем и грубо шарит по бедрам, ища карманы, выворачивая их пустыми.
— Доволен? — Огрызается Югём, все еще прижатый бледнеющей в гневе щекой к стене. — Я чист, придурок.
— Не морочь мне голову. Куда ты дел украденное? — мужчина тянет до боли льняные волосы назад и срывает палантин, будто рвет наживую гладкие перья.
Югёму обидно до слез, и сил и желания сопротивляться нет. Ему все равно больше никогда не поверят, сколько бы лет он не потратил на искупление ошибок беспризорного детства. Его резко разворачивают и с силой прикладывают рудиментами крыльев о стену, но все что он может слышать и видеть сквозь ругань и гневное лицо полицейского — это знакомый сигнал замка и открывающуюся дверь.
— Что здесь происходит? — Пак смотрит внимательно, и Югёму хочется провалиться в ад. Смотреть в глаза, что еще пару часов назад восхищенно пожирали его, и знать что через мгновение будут прожигать его ненавистью невыносимо — остается спрятать пристыженное лицо в ладонях, оседая на подкосившихся ногах. В агонии собственного стыда Югём не видит и не слышит, как Джинён обрывает детектива на полуслове и грозит уничтожить, если еще хоть раз увидит его рядом, как Пак опускается на колени перед ним и просит посмотреть на него. Югём лишь чувствует как мужские руки обнимают крепко и неправдоподобно легко поднимают и вносят обратно в такие желанные тепло и уют, возвращая на смятые простыни.
— Прости, журавлик, я не уследил за тобой, — Джинён целует каждый пальчик, судорожно прижатых к лицу ладоней, кутает полами собственного халата и будто впитывает всего мальчишку в себя.
Югёму все происходящее кажется безумством, нереальным сном, и сознание сжалившись, покидает его, чтоб вернуться нежными поцелуями по лицу по следам солнечных дорожек сквозь опущенные жалюзи — прутья золотой клетки, в которую он сам стремился.