Почему не падает небо

      Лондон кутался в плотный сизый смог, будто бы защищаясь от надвигавшейся бури, готовой обрушиться проливным холодным дождем, хотя на пальто застывала всего пара мелких капель, которые достаточно было стряхнуть ладонью и сделать вид, словно бы ничего не произошло.       Однако притворяться больше было нельзя: надвигалась опасность, которая могла захватить весь волшебный мир и расколоть то хрупкое равновесие, что царило между ним и миром магглов.       Отряд авроров из МАКУСА прибыл в Англию лишь за тем, чтобы встретиться с Альбусом Дамблдором. Тина слышала о нем от Ньюта, который расписывал его как превосходного мага и удивительного человека, и, завидев его воочию, поразилась, что этот светлой наружности мужчина мог знаться с самим Геллертом Гриндевальдом. Конечно, она не могла усомниться в том, что гипотетически он мог бы быть причастен к его темным делам, но не поверить Ньюту у нее просто не выходило: еще со школы он восхищался талантливейшим профессором трансфигурации, и только он, Альбус Дамблдор, по-человечески вступился за Ньюта, которого выдворили из Хогвартса за какой-то нелепый и — что главное — чужой проступок.       Собрать все кусочки мозаики в единую картинку представлялось почти непосильной задачей, однако дело продвинулось, когда в нем принял участие Ньют. Узнав о прибытии Тины в Лондон, он немедля встретился с ней, чтобы заявить о том, что поездку в Нигерию он отложит, а вместо этого присоединится к ней в погоне за врагом. Дамблдор, казалось, только на это и рассчитывал: он был уверен, что Ньют — это именно тот человек, который нужен в борьбе с Гриндевальдом.       Так Тине стало чуточку спокойнее. Когда сильная рука Ньюта отталкивала ее в сторону, уворачивая от смертельного заклятия, брошенного за спиной, о спокойствии, конечно, можно было напрочь забыть, однако, крепко сжимая его ладонь, чтобы трансгрессировать в безопасное место, Тина понимала, что на каждую каплю спокойствия о том, что Ньют рядом с ней, ей приходился полный стакан треволнений — теперь она боялась, что может его потерять.       А эта чудная парочка в виде Куинни и Якоба была настроена не менее серьезно и следовала за аврорами по пятам, потому что Куинни и думать не могла о том, чтобы отпустить свою сестру на охоту за опаснейшим волшебником. Якоб считал, что друзей бросать — себя не уважать; и его совсем не беспокоило отсутствие у него хоть каких-либо навыков в магии — он был готов пойти хоть напрямую в рукопашную, потому что еще будучи в армии понял, что конфликты между людьми всегда касаются не двоих, а всех, кто, быть может, даже и не знает, что его последствия обязательно затронут каждого, что их не избежать никоим образом даже тем, кто блестяще умеет трансгрессировать. Ньют искренне восхищался стойкостью своего друга и был несказанно рад, что их команда за спасение мира волшебного и обыкновенного полна воистину добрых и любящих людей.       Пожалуй, это и была самая настоящая магия.       …В один из дней, когда лил дождь и сутулились спины прохожих, спешащих по улицам, Ньют трансгрессировал из Министерства к себе домой, несколько разочарованный разговором с братом. В общем-то, с Тесеем обстоятельно поговорить так и не удалось, потому что он был поглощен работой и едва откликался на свое имя, робко выскальзывавшее из уст младшего Скамандера, который рассчитывал на то, что они объединятся, выполняя одну миссию. Тесей же считал, что никакой опасности нет и переживать совершенно не о чем, и обвинял МАКУСА в том, что они позволили Гриндевальду бежать.       — Нам удалось словить нескольких его соратников, которые доложили нам информацию о его местонахождении, — чеканил Тесей, роясь в ворохах бумаг. — Так что совсем скоро он также предстанет перед судом. — Оторвавшись от них, он глянул на обеспокоенного брата и поддел уголок рта, слегка улыбнувшись. — Меньше суеты, Ньют. Дело уже идет на лад, а вы только нагоняете страху. Ты лучше посоветуй этим МАКУСА'вцам обстоятельнее следить за заключенными.       Хмурый Ньют, обдумывая разговор, не сразу услышал громкие возгласы, доносившиеся из гостиной, и, завернув туда, увидел абсолютно счастливые лица Куинни и Якоба и ошарашенную Тину. Куинни кружила по комнате, весело напевая, и вдруг со смехом вспорхнула к ней, обнимая так крепко, что ее сестра что-то беспомощно прохрипела ей в волосы.       — Задушишь… — удалось разобрать Ньюту, и он вопросительно покосился на раскрасневшегося Якоба, который зачарованно следил за светящейся Куинни.       — Ах, моя милая Тинни! Прости меня, что я так внезапно обрушила на тебя эту прекрасную новость, но… Я так счастлива! Безмерно счастлива! И я хочу, чтобы ты тоже радовалась вместе со мной! — воскликнула Куинни на одном дыхании, а Тина звонко рассмеялась, когда та отдалилась, сжала ее руки и потянула ее в сторону, чтобы они обе закружились на одном месте, держась друг за друга. Гостиная вмиг размыла свои очертания, завертевшись, точно волчок; Куинни заразила Тину своей ребяческой беспечностью, и той на мгновение показалось, будто она вдруг стала маленькой девочкой, у которой заботы ограничивались лишь тем, какого цвета платье сшить для любимой тряпичной куклы.       Девушки рисковали сшибить кофейный столик и неудачно вписаться в книжную полку, однако опасная забава завершилась благополучно: сестры остановились, пошатываясь, и обернулись с сумасшедшими улыбками к Ньюту, синее пальто которого Тина успела ухватить взглядом, крутясь вокруг своей оси.       — Как я рада тебя видеть! — Куинни вмиг подлетела к нему, чтобы порывисто чмокнуть в щеку. — Какой чудесный день! Мой милый, — она протянула руки Якобу, улыбаясь ему до того чувственно, что у него сердце разрывалось на части, — наш рыжий друг весьма озадачен и нужно скорее рассказать ему… Ох, я не могу, не могу!       Якоб с трудом перевел затуманенный взгляд со своей возлюбленной на вконец растерявшегося Ньюта.       — Мы… мы решили пожениться, — вымолвил он сиплым голосом, и Куинни радостно взвизгнула от этих слов, изящно пристроившись на его коленях.       — Пожениться? — удивленно переспросил Ньют и посмотрел на Тину, точно за тем, чтобы удостовериться, не послышалось ли это ему.       — Это правда, — выдохнула она, не переставая безумно улыбаться.       — Конечно, правда! — подхватила Куинни, сложив руки у Якоба на плече. — Мы решили получить британское гражданство. Бизнес Якоба набирает обороты, и мы собираемся расширить сеть пекарен, чтобы не только Америка имела возможность получать удовольствие от восхитительной выпечки мистера Ковальски! — Она нежно погладила его по голове. — И никакой закон Раппапорт нам не помеха! Разве это не чудесно?       Все эти слова с трудом укладывались в и без того переполненной разными мыслями голове Ньюта.       — Да… Это и впрямь… замечательно, — произнес он. — Да. — Он мельком взглянул на уже остывшую от шквала эмоций Тину, которая неуверенным движением поправляла сбившиеся волосы. — Что ж… Здорово! Поздравляю вас.       — Спасибо, Ньют! — Куинни, поцеловав Якоба в лоб, вспорхнула с его колен и легкой походкой прошагала на кухню. — Вот и отлично, теперь все в сборе! Самое время подкрепиться тыквенным пирогом или… Пудингом? Надо подумать… — Выглянув из кухни, она ослепительно улыбнулась Якобу. — Да, дорогой, я знаю, как ты любишь яблочный штрудель, поэтому я приготовлю и его тоже, — она очаровательно подмигнула и скрылась. Якоб выглядел так, будто перебрал огненного виски: он, покачиваясь, встал, с волнением потряс протянутую руку Ньюта, крепко ее сжав, и пролепетал что-то нечленораздельное отчаянно запутывающимся языком.       — Я очень рад за вас, — Ньют с улыбкой приобнял друга за плечи и потрепал его по спине, совершенно не чувствуя онемевшую от железной хватки руку.       — Да… Я… Наверное, мы немного не вовремя все это затеяли, — сконфуженно проговорил Якоб, виновато оглядывая Ньюта. — Вообще-то мы собирались заняться этим после того как… Ну, когда мы найдем этого, как его…       — Не переживай, Якоб. Ничто не омрачит ваш праздник. Все будет в полном порядке.       Тина не сдержала улыбки, с удовольствием впитав уверенный голос Ньюта, который все равно звучал мягко, точно он ворковал со своими зверями из чемодана. Она сама искренне надеялась на то, что им удастся как можно быстрее избавиться от нависшей угрозы и обезопасить всех, на кого она точила свои ножи.       Больше всего она боялась за тех, кто был рядом, кто был немыслимо дорог ей, и это нелепое известие о женитьбе в совершенно безрадостных условиях только вынуждало ее еще сильнее беспокоиться об их будущем, о котором она даже не догадывалась. Тина совершенно не представляла, что их ждет впереди, и это заставляло ее сердце болезненно сжиматься в разбередившейся от слов Куинни груди.       Она слишком счастлива, и, кажется, это делает ее только уязвимей.       А Якоб? Он же погибнет первым!       Нет, не думай, не думай, Тина, она может услышать!       Но беспечное напевание какой-то незамысловатой джазовой песенки продолжало раздаваться с кухни, и Тина расслабленно выдохнула, снова поглядев на вытянутого высокого Ньюта и приземистого пухлого Якоба, забавно смотревшихся рядом друг с другом.       — Спасибо, Ньют, — улыбнулся Якоб смущенно. — Спасибо! Я думаю, что… Да. Надо бы… — Вызвавшийся помочь Куинни, он, весь стушевавшись, еще немного потоптался около Ньюта и вышел на кухню, из которой доносилось мелодичное мурлыканье под аккомпанемент бренчания тарелок и фужеров. Тина поджала губы, настойчиво изучая профиль Ньюта; вот он развернулся и посмотрел прямо на нее.       — Снимай пальто, — скомандовала она, — пора обрабатывать твою рану. Настойка растопырника уже готова.       Немного обескураженный таким внезапным заявлением, Ньют поставил чемодан, стянул с себя пальто и расположился в кресле, на которое указала Тина. Она взяла подготовленную на столике склянку с фиолетовой жидкостью и, легонько встряхнув ее, приблизилась к Ньюту, который смиренно расстегнул манжету рубашки, развернул повязку, поджав губы, и протянул пострадавшую руку с небольшим свежим ранением. Тина придирчиво покачала головой.       — Она не заживает, Ньют.       — Брось, здесь ничего серьезного. Просто царапина.       Тина опустилась на колени перед креслом и исподлобья смерила Ньюта хмурым взглядом.       — Если бы рана загноилась, ты бы убедился в том, что здесь все как раз-таки очень серьезно, — проворчала она, обмакнув свежую повязку настойкой и приложив ее к руке. Ньют дрогнул, прерывисто вдохнув, — неприятное ощущение жжения заставило его на пару секунд прикрыть веки.       — Ты преувеличиваешь, — прохрипел он, приоткрыв один глаз.       — Ах, преувеличиваю, — вспыхнула Тина. — Неужели ты и вправду подумал, что от Экспульсо раны сами собой затягиваются? — Она снова промочила повязку в настойке и обмотала ею руку. Ньют, едва справляясь с тем, чтобы не зашипеть от боли, неотрывно смотрел на сосредоточенное лицо Тины, на линию сдвинутых на переносице темных бровей и упрямую полоску напряженного рта — вся дотошно вычерченная, самая что ни на есть Порпентина Голдштейн до самых кончиков пальцев. От этой мысли его вдруг иглой пронзила какая-то невыразимая нежность к ней, и, видимо, она это почувствовала, потому что, подняв голову, чтобы снова испепелить его укоризненным взглядом, она тут же смягчилась в лице.       — Спасибо, — тихо сказал Ньют. Тина молчала, сосредоточенно обвязывая руку. Закончив, она вздохнула и опустила ладони на колени.       — Больше так не делай. Не суйся под заклятия, защищая меня.       Ньют упрямо поджал губы, заметив прорисовавшуюся на ее лице усталость.       — То была чистая случайность — я не успел его вовремя отразить, — продолжал он невозмутимым тоном.       — А если бы тебя случайно убили? — язвительно проговорила Тина, полыхая от гнева. Ньют мотнул головой и, заробев, ответил:       — Я бы действительно предпочел, чтобы это произошло не с тобой.       Тина фыркнула от негодования, тщетно пытаясь не обращать внимания на то, что Ньют слишком проникновенно смотрит на нее, пока она это отмечает лишь краем глаза и ловит вилы его слов, что бьют глубоко, зарываясь по самую рукоятку, — и как он только может так говорить… Поймав-таки ее колючий взгляд, он тут же опустил глаза, видимо, затем, чтобы внимательно изучить переплетение нитей в ткани обшивки кресла. Он отвлеченно улыбнулся подлокотнику, и Тина устало промолвила:       — Тебе точно в голову ничем не досталось?       — Никаких сомнений, — со всей серьезностью ответил он, взглянув на нее.       — Тогда не говори таких глупостей, слышишь? — Тина перевела дух. — Лучше расскажи, как ты сходил к Тесею. Ты поговорил с ним? — Ньют изменился в лице, насупив брови.       — Да, — кивнул он. — Но из этого ничего не вышло. Он собирается допросить сподвижников Гриндевальда.       — Они скорее умрут, чем скажут правду. Это совершенно бесполезно…       — Я знаю.       Тина с сожалением посмотрела на подавленного Ньюта.       — Тесей уверен, что их авроры справятся. Однако Дамблдор Министерству не верит и поэтому отказывается работать с ним. Он уверен… — Ньют запнулся и облизнул губы, собираясь с духом. — Он уверен, что среди авроров есть предатели. Те, кто помогают Гриндевальду пробраться к цели через Министерство.       Тина в ужасе округлила глаза.       — Он кого-то знает?       Ньют нервно заерзал в кресле.       — Быть может, и знает, но доказательств ведь нет. Он предупреждал о том, что соваться туда теперь стало опасно… Тесей же считает опасным Дамблдора, — он поморщился, точно от боли, но в этот раз не в руке. — Он… — Ньют не договорил — сил вконец не осталось, а грудь все сильнее сдавливало невидимыми железными обручами до беспомощного треска ребер. Лицо Тины исказилось от горечи — смутная догадка заставила обоих содрогнуться при мысли о том, что все может обстоять совершенно иначе, чем они себе представляли.       — Он — мой брат, Тина, — прошептал Ньют, разрывая гудящую тишину, осевшую им на плечи тяжелым грузом. — Мой брат не может быть предателем.       Тина понимала, о чем он говорит, — понимала, потому что, скажи ей кто-нибудь, что ее Куинни, родная, самая близкая Куинни вдруг предала ее, предала их всех, последовав за тем, чьи идеи принято отвергать за их неоспоримое безобразие, она никогда в жизни не поверила бы этим словам.       — Он герой, — тихо продолжал Ньют, смотря куда-то в пространство рассредоточенным взглядом, — он храбрый, сильный маг. Я всегда хотел хоть немного быть похожим на него. Он очень хороший человек и… нет, он никогда бы, никогда…       Недолго думая, Тина потянулась к нему, чтобы сжать его здоровую руку, успокаивая. Ньют тут же перевел взгляд на ее аккуратную кисть, тонкими пальцами обхватившую его сухую шершавую ладонь, — так, почувствовав ее мягкое прикосновение и тепло ее кожи на своей, он невольно расслабился в лице и сфокусировал взгляд на встревоженной Тине с чуть подрагивающим подбородком, не решаясь его отводить.       Он знал, что она тоже боится. Взвалить на себя непривычно нелегкую ношу, чтобы предотвратить войну, предотвратить зло, которое поработит все, что только встретится ему на пути, — удел лишь настоящих героев, но кто сказал, что герои не знают страха? Под латами храбрости и благородства дышит легкоранимая тонкая кожа, которая знает, как страх металлом полоснет, чтоб добраться до нее и оставить следы — знает, потому что вообще-то не спасают никакие доспехи.       От него не спрячешься. Ведь колючий страх всегда там, где бьется живое горячее сердце. То, которое любит.       Они оба любили — семью, друзей. Они оба боялись их потерять — из-за смерти ли или измены. Они понимали, что можно увязнуть в беспробудном отчаянии и подвергнуть опасности всех, а можно опрометчиво броситься в бой, делая вид, будто не страшно.       Так уже было однажды. В детстве Ньют не особенно любил лазать по деревьям, как это делал Тесей — у того колени не тряслись так сильно, как у младшего.       — Да чего ты боишься, давай залезай, тут невысоко!       И он лезет. Ради Тесея, конечно, а не потому, что самолюбие взыграло. Он лезет наверх, неуклюже цепляясь за ветки, и старается не думать о том, что земля под ним отдаляется, отпадая прочь, как крышка от банки, — а ему вообще-то только шесть, и никаких препятствий для свободного падения ниц головой, в общем-то, нет.       Тесей хватает его за руку, выгнувшись так, что и он рисковал запросто полететь вниз вслед за ним, и вытаскивает на самую толстую ветку, на которой расположился сам.       — Ну вот. Разве это так страшно?       Ну, только если совсем чуть-чуть.       Как приз — занозы и перепачканная смолой распашонка. Зато внизу — кажущаяся далекой земля, отчего тянет глупо улыбаться и немного гордиться собой (хотя колени все еще потряхивает, даже сильнее, чем до).       …Ньют сжал руку Тины, легонько надавив на выступающие косточки большим пальцем. Он неуверенно потянул ее на себя, и Тина привстала на колени, оказавшись почти вровень с ним. Они двинулись друг к другу одновременно, рвано и разом, точно внутри у обоих выпрыгнула пружина, и неловко стукнулись скулами, грозя порезать друг друга; с силой врезавшись грудинами, они беспомощно обхватили руками плечи и вжали в них подбородки. Положение у обоих было не слишком удобным для объятий, но их это не трогало.       — Все будет хорошо, — прошептала Тина, погладив Ньюта по волосам. Она прикрыла взмокшие глаза и почувствовала небывалое спокойствие, которое вдруг согрело ее заиндевевшие внутренности, — она, на самом деле, позабыла о нем с тех пор, как взялась за следствие по делу о Гриндевальде. А теперь…       Теперь она чувствовала мягкий аромат золотистой соломки вперемешку с маем, что разит необъяснимой сладостью в воздухе, и этот запах — ньютовский запах — заставил ее помыслить о том, что есть что-то еще помимо грядущей войны и заклятий, раздирающих кожу; есть обыкновенная в своей размеренности и покое жизнь, которой ничто не угрожает, жизнь, в которой можно быть счастливым… Как Куинни и Якоб, ослепленные очарованием настоящего момента.       Ради них действительно стоило побороться.       — Все будет хорошо, — повторяла Тина, слегка улыбаясь сквозь слезы, что прочертили влажные дорожки на ее щеках. — Мы постараемся, правда?       — Хочешь, попробуем еще раз? Во-он на то дерево.       — Да, — тихо сказал Ньют, чувствуя сквозь тонкую ткань блузы ее заостренные лопатки под перевязанной рукой, точно сложенные маленькие крылья. Хрупкий зверек… О Тине непременно нужно позаботиться, и, конечно, он постарается — он сделает все, чтобы защитить ее, пусть и для этого придется подставлять себя очередным заклятиям.       Да ничего страшного.       — Мы постараемся, — Ньют зажмурился, уткнувшись носом в ее шею, и Тина вздрогнула, ощутив едва уловимое, будто почудившееся, касание его теплых губ там, где билась жила.