Почему не падает небо

      Ньюта разбудил крик, и он резко сел, затуманенными со сна глазами всматриваясь в синюшную темноту, которая кривилась от прозрачного света бледноликой луны, косящейся прямо в окно гостиной, причудливо вырисовывая очертания мебели. Он рывком встал с дивана, скинув одеяло на пол, и подлетел к двери, ведущей в спальню. Его рука схватила латунную ручку, которая обожгла кожу холодом, — сознание его навострилось, посылая искрящиеся сигналы тревоги, и Ньют все силился ускорить бег густых секунд своими движениями, хотя в плотном мраке казалось, будто время застыло обожжённой глиной, а сам он оказался в ней заточен, едва ворочая непослушными ногами.       В спальне Тина хрипло стонала во сне, и он видел, как ее силуэт в темноте яро метался по смятой постели, беспрестанно перекатываясь на бок и обратно на спину.       — Нет, не надо, пожалуйста, пожалуйста! — вскрикивала она. Ньют мигом вспорхнул к ней на кровать, и Тина выдохнула горячие рыдания ему в плечо, отмахиваясь руками, словно на нее кто-то нападал.       — Тина! — громко позвал Ньют, пытаясь обхватить ее, разгоряченную и влажную от пота, но она изворачивалась, рыча и всхлипывая одновременно. — Тина, проснись!       — Пожалуйста… — Тина спрятала лицо за запястьями, зажмурившись что есть силы, и задрожала, точно в лихорадке. Ньют потянул их на себя и приложил свои ладони к ее мокрым от слез щекам.       — Проснись, Тина! Я здесь, слышишь? Тина! — Он и сам не слышал своего громового голоса, хотя, казалось, от него завибрировал стакан из-под воды на прикроватной тумбочке. Наконец Тина с горьким «нет, пожалуйста!» на губах, что сиплым шепотом раздалось в воздухе, открыла глаза и, проморгавшись, сфокусировала взгляд на Ньюте, низко склонившегося над ней. Она дышала часто, словно пробежала ряд дистанций, и в груди ее еще полыхали не вырвавшиеся наружу рыдания, которые отзывались глухим бульканьем и сдавливали горло. Ньют как заведенный гладил ее по спутанным волосам и лицу, успокаивая.       — Все хорошо… Все хорошо, Тина, я здесь, — мягко приговаривал он, и Тина, резко дернувшись, крепко обхватила его плечи руками и подтянулась к нему, заставив обоих сесть на постели. Она еще подрагивала в его теплых руках, дыша глубоко и со свистом, но горечь, металлическим корсетом стягивающая грудную клетку, быстро улеглась, потому что Тина вжимала нос в клочок теплой кожи Ньюта, который приоткрывал воротник его ночной рубашки, весьма удачно съехав в сторону.       — Опять, — сипло прошептала Тина, облегченно размякнув в его объятиях. — Опять этот кошмар… — Он все еще поглаживал ее по волосам и спине, и она чувствовала, как нежно скользит его ладонь, как он дышит ей жаром в плечо, — Ньют действительно здесь, рядом с ней, и он реальнее всего остального. Она бы и забыла о своем сне в ту же минуту, убаюканная его руками, если бы он не снился ей почти каждую ночь — еще не остыв в ее памяти, подползал к ней опять, окутывая ее своими плотными сетями, из которых выбраться она могла лишь благодаря Ньюту.       — Это всего лишь сон, Тина, — проговорил он и почувствовал, как Тина кивнула, вжавшись в его плечо. Она никогда не рассказывала ему, что именно ей снилось, а он никогда не просил — не хотел, чтобы она возвращалась к ужасу, который пытал ее ночами, а все потому, что Тине снилось всегда одно и то же.       Плотная тьма лепит веки и сочится с кислым воздухом вовнутрь, но когда она резко, точно ножом, вспарывается ослепительно яркими вспышками, Тина вскрикивает что есть мочи. Она видит, как Куинни пытается отрикошетить Аваду, но палочку вскидывает Экспеллиармусом стрелой вверх, и в ту же секунду девушка застывает на месте.       — Нет, не надо, пожалуйста! — Тина ничего не может сделать — ни взмахнуть палочкой, ни шевельнуться в сторону. Она не чувствует даже кончика пальца, словно она сама соткана из темноты, и только оглушительная боль заполняет ее до краев, лишая рассудка.       Золото ее локонов вспыхивает зеленым бликом, и затем слышится запоздалый глухой звук удара тела о землю, как раскат грома после мгновенной вспышки молнии. Глаза широко распахнуты, устремляя пустой кукольный взгляд в сторону, хотя уголки ее нежно-розовых губ поддернуты горечью от мимолетного осознания неминуемой смерти.       — Пожалуйста, нет! — Голос Тины тонет, затянутый в плотный бархат тьмы, которая вновь вспыхивает заклятием. Якоб падает рядом с Куинни; их откинутые руки почти соприкасаются, словно в прощальном жесте. Тина рычит и борется, пытаясь сдвинуться с места, но без толку: тело ее точно занемело, парализованное, и только глаза мечутся в поисках вытянутого силуэта в свете вспышек заклятий.       Ньют остервенело отбрасывает их и с поразительной ловкостью метит свои, не отставая; лицо его предельно сосредоточенно, на скулах пляшут желваки, а костяшки пальцев белеют, словно заснеженный хребет, от слишком напряженного сжатия палочки. Он кричит, но Тина не слышит; по губам распознает слоги своего имени, и зовет его в ответ.       Он оборачивается с той же стремительностью, с какой заклятие выстреливает в него, чтобы повалить на землю. Тина даже не может зажмуриться от ужаса, и рот ее распахнут в немом крике, которым она простирается к Ньюту с откинутой челкой, открывавшей багряный кровоподтек на темени, который принял на себя неаккуратный удар от падения ничком.       — Нет!       Нет. Тина бы не смогла погрузиться в этот кошмар снова, обличая его в слова.       А ведь так повторялось почти ежедневно с окончания войны, и лишь благодаря путешествиям с Ньютом в разные уголки планеты Тина удавалось забыть о кошмаре. Ей действительно казалось, что она избавилась от него навсегда, но, вернувшись в Лондон, Тина с ужасом поняла, что ошиблась.       Может, он подкрадывался к Тине, зная, что она ютится в спальне одна, и некому было ее защитить от него; что до Ньюта, то тот по ночам скромно устраивался на узковатом диване, предоставив свою кровать в спальне целиком и полностью Тине, ведь так же было лучше, и главное, чтоб ей поудобнее. Вообще они предпочли обойти этот щепетильный вопрос стороной — Ньют молча вынес себе постельное белье, а Тина расстелила на кровати свое, невольно признав ее неприметные габариты, и как бы мельком проскользнула юркая мысль: «Да, наверное, и впрямь тесновата…».       В путешествиях они спали в чемодане Ньюта, расположившись в спальных мешках неподалеку друг от друга, чтобы можно было напоследок проболтать добрых полтора часа еще на дюжину важных тем под умиротворяющее жужжание веретенниц — обсудить увиденных кельпи да поделиться соображениями о новом потомстве взрывопомотамихи, а еще вспомнить какие-то истории из детства, которые часто наведываются на ум при наличии человека, готового послушать и непременно рассказать свою. В чемодане было гораздо уютнее и привычнее, нежели в квартирке Ньюта, вовсе не лишенной очарования, — но вся их деятельность вылазками в какую-нибудь далекую Тасманию не ограничивалась, а обыкновенные будни в Министерстве органично вкрапливались в их жизнь, которая напоминала полотно в стиле пэчворк, пестря узорами разных цветов.       Но кто бы только знал, что эта простая обыденность, так отличная от тех дней, когда нужно было метаться по тропическому лесу, нырять в воду, лезть на вершины, прокладывать следы на обожженном солнцем песке, могла с такой легкостью все изменить, подорвать ту ниточку, за которые оба держались, наученные уже достаточно, чтобы не краснеть при каждом прикосновении, ведь их руки цепляются за одну и ту же нить, чтобы быть друг к другу еще ближе. Но темные лондонские ночи их разделили, и, пожалуй, стоит все-таки отдать должное кошмару, мучившему Тину: всякий раз ей удавалось проснуться благодаря усилиям Ньюта, который тут же оказывался подле нее, успокаивая ее своим мягким голосом. Чтобы она снова заснула, он предлагал ей что-нибудь почитать, и тогда уютно шипела лампа у кровати, скрипел корешок старенького томика со сказками, горячо любимыми братьями Скамандерами в детстве, а Тина, приготовившись слушать, складывала ладони под щеку и сворачивалась в клубок, подогнув колени к груди; Ньют сидел на коленях рядом с ней и читал увлеченно, с выражением, отчего она не сдерживала улыбки, закрыв глаза. Он увлекался и, лишь дочитав до конца свою любимую, о драконах, переводил на Тину взгляд, но она обычно засыпала еще на моменте, когда Вьюнок (так звали главного героя) только учился летать, потому что голос Ньюта оказывал на нее поразительно волшебное действие, словно отпугивая мрачные сновидения, которые могли помешать ее покою.       Он мог сидеть так часами, глядя на мирно посапывающую Тину и охраняя ее сон, но глаза предательски слипались, а из расслабленных рук выскальзывала книжка, шлепок по полу которой и приводил его в чувство. Изо всех сих стараясь не шуметь, Ньют аккуратно откладывал ее на тумбочку, подтягивал одеяло Тине на плечо, едва касался губами ее щеки и гасил лампу. Он покидал ее спальню со странным чувством, будто забыл что-то очень важное, но так и не мог вспомнить, что именно, и ложился на диван в гостиной, беспокойно ворочаясь еще с полчаса перед тем, как заснуть самому; он старался не думать о том, что, вероятнее всего, есть куда более простое решение проблемы, с которой оба столкнулись лицом к лицу.       В течение дня они никогда не касались этой темы, словно ничего особенного не происходит, словно заезженные Тинины кошмары и попытки Ньюта справиться с ними входят в обычный распорядок вещей: улыбка и поцелуй на завтрак, совместное чаепитие за обедом в Министерстве и к ужину искусно состряпанная Тиной запеканка и привычная суета по уходу за зверями. Свободного времени у них было немного, и этим они пользовались.       Зато на выходных они особенно явственно ощущали всю курьезность ситуации, в которой оказались. Конечно, кружась в забавных танцах под старомодные пластинки на патефоне, они вели себя как самые обычные влюбленные и, затем устало ложась на пол, чтобы приложиться разгоряченными висками к прохладным доскам, могли говорить сколько угодно, пока не намозолит языки, — но только не о том кошмаре, который настигал каждого, когда их сны разделяли комнаты.       Тем более что обязательный воскресный обед у Ковальски всякий раз представлялся им сущей пыткой — если Якоб в том явно не улавливал смысла, не зная себе меры в житейских рассказах о делах в пекарне, то Куинни была просто в бешенстве. Иной раз она вообще могла не вымолвить и слова за все время трапезы, вместо этого испепеляя Тину и Ньюта драконовским взглядом, заставляя их нервничать еще больше. Навыков в легилименции им явно не требовалось для того, чтобы понять ее, а она буквально сходила с ума от того, что она читала в их глупых головах и не менее глупых выражениях лиц, с которыми они поедали ее восхитительный брауни.       Пока насытившиеся мужчины отошли в сад подышать свежим воздухом и понаблюдать за парочкой фей, которых совсем недавно обнаружил Якоб (чем он очень гордился, между прочим), Тина справлялась с грязной посудой, вооружившись палочкой, а Куинни наблюдала за ней, сверкая глазами и подбоченившись. Тина обернулась к ней, чувствуя на себе неутомимый жар ее взгляда, и умоляющим тоном произнесла:       — Пожалуйста, Куинни… Пожалуйста, не говори ничего.       Куинни тяжело вздохнула, с трудом пытаясь успокоиться.       — Я просто не понимаю…       — Я тоже.       Тине не спрятаться от проницательного взгляда Куинни, которая видит и чувствует все, что отчаянно скрывает ее сестра даже от самой себя, разбирает по косточкам да под увеличительным стеклом, так, что Тине даже тошно от этого ее прозорливого молчания, когда она просит о нем младшую. Порой она даже сожалела, что не попала под отстрел, которое бы Куинни ей устроила и с охотой, вылив на нее весь поток своего недовольства.       Но когда на следующих выходных Тина сразу отметила загадочную улыбку на ее чувственных губах, она всерьез начала беспокоиться. Неделя и без того выдалась тяжелой: безрезультатный поиск контрабандиста запрещенными зельями вовсю ее утомил, да еще Ньют, который тоже был загружен сверх меры работой в Министерстве, стал куда более рассеянным, поэтому Тине приходилось постоянно держать ухо востро. О случайно снесенном со стола патефоне и разбитых пластинках, под которые танцевать уже не придется, она не сожалела столь сильно, но когда Ньют подсунул кусок сырого мяса ничего не понимающим лукотрусам, она поняла, что нужно вмешаться в это дело как можно скорее.       К ужину Ньют прибыл поздно, и Тина нетерпеливо вспорхнула к нему, чтобы снять с него пальто.       — Привет! — Он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то ломаной. — Да ладно, я сам…       Ньют упал, неуклюже зацепив пятку носком ботинка, чтобы разуться, и потеряв равновесие. Тина нахмурилась.       — Ньют…       — А, ничего-ничего, все в порядке, я не ушибся! — Он поднялся и как ни в чем не бывало прошагал на кухню. Тина внимательно следила за ним, когда он усаживался за стол, зачем-то продолжая держать в руках чемодан. Выглядел он несколько странно: румянец на щеках у него шел пятнами, а глаза лихорадочно блестели. Его немного знобило, и Тину это насторожило. Она приблизилась к нему и приложила ладонь к взопревшему лбу.       — Ты уверен? — спросила она, с подозрением рассматривая его. — Ты случайно не заболел? Похоже, у тебя температура, Ньют… — Она придирчиво хмыкнула. — Так, я принесу тебе зелье, — Тина не успела сделать и шага в сторону, как Ньют поймал ее за запястье и сжал его обеими руками, выпустив чемодан, который с грохотом свалился с колен на пол.       — Мерлинова борода! — Ньют поставил его, разочарованно зашипев. — То есть… Не надо! Со мной все в порядке, правда.       — Что ж, я надеюсь, — вздохнула Тина, стягивая с его шеи шарф, о котором он впопыхах забыл. — В последнее время ты ведешь себя довольно, м-м… необычно.       И это еще мягко говоря — Тине не приходилось видеть Ньюта таким неуклюжим и столь часто прибегать к Репаро, даже по отношению к солонке, к которой обычно никто никогда не притрагивался.       Впрочем, в этот раз несчастливая участь ожидала чашку с чаем, которую Ньют сшиб со стола, потянувшись за салфеткой.       — Прости, Тина… Прости, пожалуйста, — беспрестанно бубня под нос, он первым выхватил палочку, пока Тина взволнованно кусала губы.       — Ньют, — проговорила она звенящим голосом. — Мне кажется, тебе стоит нанять к себе помощника и разделить с ним свои обязанности. Столько работы на тебя одного не идет тебе на пользу.       — Не переживай, Тина, — он вымученно улыбнулся. — Я со всем справляюсь один. Тем более мы совсем скоро отправимся в командировку, а перед этим мне нужно будет срочно… — Ньют судорожно сглотнул, приняв крайне растерянный вид. — Нужно будет кое-что сделать.       Тина напряженно наблюдала за ним. Ньют почти не притронулся к жаркому, лишь разрезав его на несколько неровных кусочков, и беспрестанно ерзал на стуле. Со вздохом она покачала головой и опустила взгляд.       — Тина, — спустя минуту позвал он, глядя на нее так, что она невольно застыла с чашкой в руке подле рта. — Я… Знаешь, перед тем, как мы отправимся, я бы хотел тебя спросить… Может… — Ньюту словно не хватало воздуха, и каждое слово он опалял придыханием, заставляя Тину не на шутку встревожиться. — Как ты смотришь на то, чтобы… Ай, зараза!       — Ньют… — тихо пробормотала Тина, соскальзывая со стула на колени, потому что Ньют опять что-то обронил на пол. Звук удара возвестил ее о том, что некий предмет закатился под стол прямо ей под ноги, и Тина столкнулась лбом с плечом Ньюта, который одновременно с ней полез за пропажей, с отчаянием водя рукой по полу.       Тина вздрогнула, вдруг почувствовав холодок металла под ладонью. Ньют тоже замер, вперившись взглядом на ее руку, которая мгновенно оторвалась от пола, представ взору обоим золотое кольцо.       Тина округлила глаза, уставившись на него, совершенно не понимая, как оно могло здесь оказаться. Это было простое на вид, но изящное тоненькое кольцо с небольшим камешком, который поблескивал в теплом свете ламп. Ньют судорожно вздохнул, оперевшись руками на пол, и закрыл глаза.       — Это… — слабо просипела Тина и прикрыла рот рукой, ахнув, когда кусочки мозаики сплелись в единую картину у нее в голове.       Когда улыбке Куинни и чрезвычайной неуклюжести Ньюта нашлось одно простое объяснение.       Тина подняла на него взгляд. Он стоял перед ней на четвереньках, пригибаясь, чтобы не ушибиться головой о стол, и затем медленно осел, проведя рукой по волосам.       — Э-это кольцо, — пояснил он хрипло, старательно делая непринужденный вид.       — Д-да… Я… Я вижу.       Только сейчас Тина обратила внимание на открытую коробочку, обтянутую черным бархатом, которую Ньют держал в руке. Он взволнованно облизнул губы, поймав ее взгляд.       — Кольцо… — пробормотала она полушепотом, словно осознание этого еще с трудом укладывалось в ее голове.       — Я… — Разрумянившийся от смущения Ньют потянулся за кольцом и сжал его между дрожащими пальцами, уперевшись затылком в столешницу. — Я как раз хотел…       — П-правда? — Тина все еще не верила в происходящее, которое показалось ей каким-то несуразным сном. Но ей совершенно не хотелось просыпаться — о нет, только не сейчас!       — Вообще-то… Хотел узнать… — Он зажмурился, мотнул головой, собираясь с мыслями.       — Да?       — Прости… — Ньют внимательно посмотрел на Тину и на одном дыхании выпалил: — Тина, как ты смотришь на то, чтобы м-мы поженились?       Загустевший воздух ватой застрял в носоглотке, вызывая тягу выкашлять его наружу. Она издала какой-то сиплый булькающий звук, похожий на всхлип, и почувствовала, как ее дрожащие губы сами расползлись в широкой улыбке, как едкая влага вспыхнула в глазах, размыв ей очертания застывшего изваянием Ньюта, который выглядел крайне обеспокоенным.       — Что скажешь? — Его надломленный голос осел в едва уловимый шелест, а Тина вдруг заливисто рассмеялась, потянувшись рукой к его щеке.       — Я-я буду рада, — сказала она, нежно приложив к ней ладонь, и закусила губу. В ее памяти всплыло их далекое прощание на нью-йорской гавани, еще несколько лет назад, когда они впервые встретились, едва догадываясь о том, как круто эта встреча провернет их жизни.       И все же в конце концов прочно сплетет их вместе.       — Очень рада, Ньют, — Тина едва выдохнула его имя, когда почувствовала порывистое тепло его счастливо улыбающихся губ на своих, и прильнула к нему ближе, бережно обхватив его за шею и в очередной раз неловко стукнувшись макушкой о столешницу.       Заветное кольцо ласково обхватило ее тонкий безымянный палец, и когда они прибыли к Ковальски в очередное воскресенье, Куинни с радостным визгом бросилась к ним, едва завидев, и принялась обнимать и расцеловывать алые щеки обоих. Она смеялась без остановки, заставляя Ньюта и Тину краснеть еще пуще прежнего, и сияла от счастья, чуть ли не пританцовывая в прихожей; и даже Якоб, видимо, от общения с ней понабравшись кое-чего полезного, с минуту ошалело поглядев на них, наконец собрался с мыслями и со смешком произнес понимающим тоном:       — Ух ты, поздравляю!       Ньют и сам в это верил с трудом. Поначалу мысль об этом преследовала его призраком, а он все никак не мог собраться с духом, чтобы взглянуть на нее широко раскрытыми глазами, пока он вдруг, после очередной беспокойной ночи, сидя подле Тины и глядя на то, как измученные кошмарами черточки ее лица разглаживались покоем, не понял, что вот оно и есть, простое решение замысловатой головоломки. И когда Куинни впервые улыбнулась, Ньют уже приобрел кольцо и все обдумывал то, как он сделает Тине предложение — да-да, встанет на колено, обязательно скажет ей о том, как сильно ее любит и так далее… В общем, в духе сентиментальных романов, которыми Тина тайком зачитывалась в студенчестве.       Но жизнь — не роман, и Ньют в этом убедился, когда невольно превратил знаменательный момент в жизни обоих в неловкий фарс, но, по сути, это не имело никакого значения, потому что в конечном итоге на пальце счастливой Тины сияло кольцо — и глаза, его любимые теплые глаза, которые только на него смотрели с такой нежностью.       После свадьбы привычные рабочие будни снова окружили их своей рутиной, а так называемый медовый месяц должен был пройти в Гималаях за исследованием последнего из существовавших выводка альфинов, которые, конечно, «не представляют никакой опасности, уверяю вас!».       Они все также пили вместе чай на обеденном перерыве в Министерстве, а субботними вечерами кружились под шустрый клекот разыгравшихся в диксиленд сердец… Но с наступлением ночи предположение Тины касательно тесноты кровати подтвердилось вещественным веснушчатым доказательством. Впрочем, ее это нисколько не огорчило.       Ведь отныне приевшийся дряхлый кошмар не подступал к ней ни на шаг, безвозвратно растворившись в темноте, но то была темнота уютная, мягкая, чернильно-сливовая из-за перелива лунного света, что врезался в окна; такой, что можно было уловить блеск глаз совсем рядом и линию тела, жар от которого грел получше пухового одеяла. Они плотно сплетались друг с другом на узкой кровати, и в этой тесноте они, пожалуй, находили лишь одни преимущества — ведь Тине теперь можно было сразу уткнуться лицом в грудь дышащему на макушку Ньюту, который крепко обхватывал ее рукой, убаюкивая своим теплом и тихой колыбельной усмиренного сердца прямо под ухом.       Так, конечно, лучше. И поудобнее обоим Скамандерам, которым не хватало близости да светлых снов — о них Тина промолчит, а Ньют рассказать и не попросит, потому что, когда разольется заря, их хриплое со сна «доброе утро» с робким поцелуем в улыбающийся уголок рта будет гораздо содержательней.