Грань

Мобильный снова разрывается — трезвонит на всю квартиру так громко, что слышно даже в закрытой ванной. Такеши чертыхается, вытирается наскоро, одевается — вещи неприятно липнут к телу. Нажимает на «принять вызов» бормочет в трубку короткое: — Да буду я сейчас. Ямамото прыгает неуклюже на одной ноге пытаясь на ходу надеть туфель, и вываливается в сырой осенний день. Тошнота снова возвращается вместе с сушняком. Такеши — выжженная пустыня. Мысли — перекати-поле. Мерзко. Волосы влажные и Такеши уныло думает, что простынет. Как пить дать — простынет под холодным, с мелкой водной взвесью, ветром. Ему везет. Такси останавливается стоит только взмахнуть рукой. Заранее позвонить в службу перевозок и заказать машину Ямамото, конечно же, забыл. Не о том думаешь, да, Такеши? Не о том. Не о тяге к мужчинам, ни о постыдном-неправильном-депрессивном надо думать, Хранитель. За окном проплывает унылый почти монохромный пейзаж — в последнее время Такеши мало радуют красоты родного Намимори. Повзрослел, мальчик? Ямамото кивает сам себе — да, повзрослел, бесповоротно и от этого немного печально. Совсем капельку. Будучи младше не рассматриваешь соперника как сексуальный объект, не находишь его движения красивыми с точки зрения обычного человека, а не фехтовальщика. С точки зрения, которой вообще не должно было быть. Вообще, когда ты подросток с кучей проблем, на многие вещи смотришь иначе: не жрешь виски в так и не обставленной толком квартире, не представляешь, как кто-то трахает задолбавшего тебя звонками друга, не дрочишь на грязные картинки всплывающие в больном воображении. Хотя нет — дрочишь на вяленький хентай, этого не отнять. Такеши безумно везуч и необычайно неуклюж в это утро. Он успевает на совещание, и умудряется наступить в лужу, зачерпнув полный ботинок воды. — Сука! — в сердцах срывается с языка. Ямамото трясет ногой, в ботинке противно хлюпает. Гуччи-хуючи. В крови плавится раздражение и чуть-чуть агрессии. Дрянной коктейль, ненужный. Не сейчас. — Где тебя носит! — у дверей его дожидается Хаято. Верткий зеленоглазый Хаято Гокудера — вечный любимец девчонок. — Ну я же тут, не кипятись, — Такеши миролюбиво улыбается, и чешет затылок. Под пальцами влага. В голове — мешанина. В желудке желе… — Ты чё, бухал? — Гокудера шумно принюхивается. — Саке? — Виски… — Мерзость, — хранитель Урагана выкидывает в урну недокуренную сигарету, морщится показушно. — На Варию дыши перегарищем, на джудайме не надо. От запаха табака желудок оживает. Такеши невыносимо мутит. Гокудера. Гокудера, дружище, затолкай свои вонючие папиросины себе в задницу… Ямамото поднимается по вылизанной до блеска лестнице — марает ступеньки оставляя следы. Хаято бубнит себе под нос недовольства, ворчит, как старый проживший жизнь дед. Такеши вздыхает, на светлых ступенях грязь, в душе непонятная хрень, в карманах брюк спрятанные, до поры до времени, сбитые до крови руки. Гокудера, в общем-то, иди на хуй. Такеши готов дышать на кого угодно: на Варию в полном составе, и на каждого по отдельности. На Дино, на Хранителей Вонголы, на кого угодно, сука! Но, пока только на тебя, дружище. Чтобы аж перекосило, истеричка. Раздражение ворочается колючим ежом — минералки бы. Холодной минералки со льдом, может и жизнь показалась более радужной. Как же ты заебал, Хаято, опекун, твою мать. Гиперопека считается психическим отклонением или нет? Или это у хранителей Урагана норма, быть повернутыми. Настолько, чтобы в их поехавших чердаках даже тараканы не селились. Тсуна взрослый. Мы все взрослые мужики, пойми, Хаято. Никто не посягает на твои права Правой Руки. Успокойся. И дай мне вариться в своем дерьме, в своем перегаре, в своих непонятных чувствах. Просто заткнись. Такеши улыбается, мышцы сводит судорогой, улыбка идиота… Обдолбанного растамана. Он улыбается и заходит следом за Гокудерой. — Наконец-то. И тебе здравствуй, Суперби. Ямамото бормочет приветствие, оглядывается беспомощно. Судьба мерзкая штука. Может бодуна достаточно, а? Тсуна успокаивающе кивает и указывает глазами на свободное место. — Присаживайся, Такеши. В голосе Десятого тепло и всепонимание. Ямамото хочет ледяной воды и таблетку аспирина. И исчезнуть отсюда. Где собрание, там и Скуало, да Такеши? Такеши понимает, что не готов. Совершенно не готов видеть того, кто является его личной, и очень серьезной проблемой. — Да ты присаживайся, пацан, в ногах правды нет… Спасибо, Скуало, ты очень добр. Такеши ищет глазами свободные места. Вдруг есть ещё одно? Обычно он сидит рядом с Хаято. Хром, детка, спасибо, что заняла мой стул. Спасибо. Ямамото не устраивает такое соседство — напротив Скуало Суперби, глаза в глаза. Мозг оживает и услужливо напоминает, что не более получаса назад Такеши задорно подрочил на светлый образ Второго императора мечей. Стыд обрушивается горячей волной, накрывает с головой, и распускается на щеках красными пятнами. Ямамото молча кивает Саваде и отодвигает громоздкий, обитый бордовым бархатом стул. Скрежет деревянных ножек о пол неимоверно бесит. Именно этот звук Такеши слышит, как только видит варийского хранителя Дождя. Скрежет клинка о клинок, лезвия о кость, шестеренок в черепной коробке. Монотонный противный скрежет. Ты моральный урод, Такеши. Прах. Их разделяет тяжелая дубовая столешница и графин с водой. Ямамото жадно тянется к стакану — звук льющейся воды, как музыка… Такеши пьет жадно, вода словно родник животворящий. Становится легче… Совсем немного, но легче. Теперь он готов слушать Тсуну. Спокойного, не по годам рассудительного с какой-то недосягаемой для Такеши мудростью в глазах. Ямамото рад быть другом этого человека. Он гордится Десятым боссом Вонголы — он счастлив, что он сам Хранитель и часть этой семьи. Ещё б таблетку антипохмелина, и Такеши будет на грани щенячьего восторга. Савада говорит и говорит, его слова эхом гуляют в черепной коробке, Такеши слушает, но не слышит — информация усваивается с трудом. Скуало сидит вальяжно закинув руку за спинку стула — сегодня за Варию он, и откровенно скучающий Луссурия. Ямамото смотрит на варийское Солнце и усмехается, внутри — не осуждение, как раньше. Понимание. Ужасное, неправильное понимание. Ориентация штука сложная, да, Такеши? Сложная. Такеши кивает сам себе — сложная, но так получилось. Так получилось. Именно это он говорил сам себе. Вчера, в пьяной истерике барабаня по невинной стене кулаками. Драма, дешевая такая. У Скуало глаза — лёд, многовековой ледник. О такие айсберги Титаники бьются. И Такеши Ямамото. Ямамото отводит взгляд, смотрит на Саваду, серьезного Реохея, на неподвижного — на лице явно видно, одолжение сделал, прийти изволил — Кёю. Смотрит куда угодно. Такеши холодно или это озноб от выпитого вчера? Пофиг. Ему физически холодно-холодно, до поднимающихся волосков на руках. Соберись, ты не принцесска, Ямамото. Скуало — тем более, не принц. Ямамото фыркает, громко, глупо. Просто он вспомнил Бельфегора. Холодно и смешно одновременно. Савада шевелит губами. Такеши пытается зацепиться за суть. В извилинах откладывается немногое: Италия и нападения на лояльные к Вонголе семьи. Такеши предугадывает продолжение. Почти предугадывает, потому что не знает, кому именно поручат устранить проблему. — Поэтому, для устранения этой небольшой проблемы, я бы попросил Скуало оказать мне и, Вонголе в целом, услугу… Скуало ворчит. Скуало встает и громко высказывает свое мнение об операции, о Вонголе и Саваде в целом. Гокудера не остается в долгу. Оскорбить Тсуну — харкнуть ему, Хаято, в лицо. Скуало глубоко похрен. Поэтому Хаято послан на мужской половой орган. Десятый босс Вонголы терпеливо вздыхает. — С вами полетит Такеши… Такеши хочет лечь на пол и умереть, или впасть в летаргический сон. Но, лучше умереть. Луссурия смеется. Скуало орет. Такеши слушает про свое распиздяйство и бейсбол. — Он тебя даже не слушал! — Суперби безжалостно приметлив. — Я слушал! — возражает Ямамото. — Очень внимательно. — Ага, — вариец успокаивается, плюхается на стул, бормочет себе под нос проклятия. Луссурия веселится. Су-ка. Такеши не особо переживает о прослушанном, суть ясна. А детали, что до деталей — Гокудера еще сто раз расскажет. Уж этот проинструктирует по-полной. — Сколько дней? На сборы, — Скуало остывает. — Вы билеты на самолет купили? — Савада еле сдерживается, чтобы не потянуть в рот авторучку. Не пристало боссу колпачки грызть. — Сегодня брать будем… — Луссурия смотрит на Такеши. — И на мальчика возьмем билетик. Такеши взбрыкивает, выпячивает подбородок, буравит варийского Хранителя тяжелым взглядом, и видит собственное отражение в темных стеклах очков. Нашёл, блядь, мальчика. Луссурии всё равно.