Кто уходит через час

       Лесли робко открыла дверь и изумлённо посмотрела на гостя. У всех сейчас были выходные, в том числе и у "Дефективного чуда", но тем не менее Парсли Олдридж стояла на пороге чужой квартиры. Она выглядела иначе. Лесли могла бы и не узнать её. Парсли подстриглась. Теперь её волосы не топорщились в разные стороны, а аккуратно завивались вовнутрь. Лицо - умытое и свежее с чуть подкрашенными ресницами и губами, все царапины заклеены пластырями, а былая бледность сменилась румянцем. Одежда тоже была новая: длинные салатовые штаны и мешковатая кофта в полоску. Эти изменения не сильно бросались в глаза, но для девушки они были очень важны. Она хоть что-то сделала на пути становления нормальной. Большой шаг - сходить куда-то, попросить что-то, решиться на что-то. Парсли не стало сильно лучше, она до сих пор чувствовала себя жертвой, пленницей своих же страхов, но на минуту она поверила, что когда-нибудь сможет вырваться. Сейчас она протягивала коробку печенья своей знакомой и пыталась улыбаться. Парсли была действительно сильной.        - Вау, - выдохнула Лесли. - Ты выглядишь здорово!        - Спасибо, - Парсли смутилась и отвела взгляд, всё ещё пихая сладости в лицо девушки. - Это тебе. Ты делала похожие.        - Как мило.        - Прости, что назвала тебя странной. Я не это имела в виду.        - Ох, ты за этим пришла? - Лесли выглядела явно разочарованно. - Нет-нет, это была моя вина. Я что-то переволновалась, устала, вот и накричала на тебя.        Повисло долгое молчание. Но Лесли прервала тишину и предложила Парсли зайти на чашку чая. Это было для той спасением. Парсли правда не знала, что делать дальше. То, что она уже сделала, было пределом её возможностей. Это был максимум, за который она могла зайти в своей инициативе. Девушки сидели на кровати и пили чай молча. Парсли знала, что именно ей следовало бы говорить, но она всё ещё сомневалась. Лесли Дин спасла ей жизнь, сама того не зная. Парсли бы покончила с собой после встречи с Джеммой, но Лесли напомнила ей о её же человечности, встяхнула её, поставила её же мозги на место. Но ведь Лесли Дин сумасшедшая, и Парсли Олдридж это знает и знала.        - Я родилась в Восточном Техасе, - сказала Парсли, отвернувшись от собеседницы, которая заинтересованно придвинулась ближе. Девушка продолжила заикаясь на каждом слове. - М-мои родители христиане. Мать была жутким фанатиком, слишком набожной. Каждое день мы молились перед едой. Отец уходил на работу, а мать оставалась со мной, контролируя каждый мой шаг. Она всегда говорила, что я родилась для чего-то великого, к чему меня готовят. Мне запрещали общаться с другими детьми, я не ходила в школу. Там меня якобы научили бранным словам и сексу. Моя мать заставляла меня петь церковные песни и учить молитвы. Я Библию раз сто перечитала. Я всегда уважала родителей и их веру, но сама никогда не интересовалась ей. Мне очень нравилась математика и физика, химия, программирование. Я любила науку, точность. Религия не моё, но мать так не считала. Однажды в канун Рождества я проснулась не у себя в кровати, а в какой-то маленькой комнате, которую освещал свет свечей. Мне было ужасно плохо. Я увидела какую-то женщину, которая суетилась вокруг меня, - Парсли сглотнула, пытаясь собраться с мыслями. Лесли сжала её ладонь и медленно кивнула. - Вот, я услышала голоса людей неподалёку, за аркой. Я услышала маму. Она говорила что-то толпе, держа крест в руках. Что-то про то, что они избраны самим Богом, что такие люди должны жить, как Боги, питаться как Боги. Помню, как сейчас, что она сказала, что вырастила священную пищу, непорочную и не изгвазданную этим миром и остальными грешниками. Я попыталась подняться, но почувствовала резкую боль в ноги. Вот тогда-то я испугалась по-настоящему. Мою ногу отрезали ниже коленного сустава. Её не было. Я затряслась, начала отрывисто кричать. Пожилая женщина запричитала, попыталась уложить меня обратно на твердые камни, но я пыталась вырваться. Мне было больно и страшно. Я звала мать, но она даже не посмотрела на меня, обращаясь только к ликующей толпе. Мне было всего тринадцать, но уже тогда я поняла в какую передрягу попала. Я боялась спать, я не хотела спать. Ко мне приходила мать или та старушка и пытались усыпить меня таблетками или уколами. Каждый раз, просыпаясь в этом тёмном душном подвале, я замечала, как от меня отрезают куски. Позже я узнала, что я и есть священная пища, что родные родители скармливали меня каким-то свиньям за символическую плату во имя церкви. Тогда я осознала, как всё хорошо продумано. Никто и не знает о моём существовании, я росла в изоляции, меня воспитали только так, как следует, меня некому было испортить. Меня вырастили, как животное, на убой. Сначала я хотела сказать, что вовсе не святая, что моя кровь испорчена наукой, но струсила. Я стала бояться. Моё тело всякий раз немело, когда ко мне приходили доктора и последователи церкви, когда я обнаруживала пропажу ещё одного куска собственной плоти.Я провела там всего месяц, но за это время я успела повзрослеть и потерять всякую надежду. Мне не давали умереть. Не давали священной пище сгнить. Суки! Я бы никогда не выбралась оттуда, но старуха помогла мне. Не знаю, могу ли я назвать её доброй или справедливой. Когда она пришла ко мне, то ворчала о том, что ей не дали попробовать мяса, что лучше я не достанусь никому. Она вывезла меня наверх на маленькой тележке и оставила на обочине ночью. Сутра меня нашли люди. Я правда не знаю, что стало с мамой и папой. Я и не хотела видеться с ними, правда. Еще несколько месяцев я провела в больнице, где научилась обращаться с протезами. Со мной работали психологи, но я быстро соскочила с их лечения и переехала сюда. Я осознала, что ничего не умею, что мне всегда приказывали, мной управляли, что мне нужна опека. Тогда-то я и узнала о "Дефективном чуде". Эта работа не требовала от меня буквально ничего, но в отличие от других профессий, доход она приносила немалый. Требовались только мои нервы. Я подумала, что справлюсь, что меня нельзя сломить ещё больше, но теперь из-за этой работы, из-за грёбаной секты я не могу выкарабкаться из этого дерьма. Я теперь боюсь спать в незнакомых местах, мне страшно, что я опять проснусь там, в подвале, что от меня ничего не останется. Я боюсь... , - Парсли начала плакать. Её маленькая спинка подрагивала при каждом вздохе. Лесли молчала. Она придвинулась ближе и обняла девушку, прижимая к себе.