Посмотри на меня

      Ю Ди переводит взгляд на неизвестный номер, высветившийся на экране мобильного: она только закончила с последней утренней доставкой и уселась в грузовичок, потирая стёртые пятки.       — Алло?       — Агасси!       Девушка чуть не роняет телефон, так обескураживает её этот звонкий радостный возглас.       — Ын Так?       — Так точно, — смеётся школьница, но как-то неловко. А ещё Ю Ди замечает, что, произнося привычное «агасси», она слегка запнулась, словно хотела сказать вовсе не это.       — Откуда у тебя мой номер?       — Твои имя и данные указаны в договоре кафе, — просто отвечает девчонка, чем снова удивляет Хон.       «Она только что сказала „твои“?»       — Что-то случилось? Проблемы с продуктами?       — Нет-нет, — пауза. — Вообще-то, я позвонила, чтобы позвать тебя на обед.       — Хочешь, чтобы я пришла в кафе?       — Не в кафе. Домой.       В трубке слышится шуршание, словно кто-то ещё находится возле телефона, помимо Ын Так. Ю Ди даже чудится чей-то шёпот, свистящее «больно, придурок!» и «тш-ш-ш-ш!». Хон почти не обращает на это внимания, так удивляет её приглашение. Чжи добра с ней с самого их знакомства, но домашний ужин — это чересчур.       — А это не будет неудобно? Я имею в виду, что скажут остальные?       — Дяденьки будут рады тебя видеть, — увещевает девчонка, а Ю Ди ощущает за всем этим один большой подвох. — Если честно, это их идея… эй!       «Ничего не понимаю», — в растерянности думает Хон.       Это похоже на кукольный театр — её как будто дёргают за ниточки, ведут куда-то или к чему-то, и всё для конкретной цели. Неприятное ощущение: напоминает о том времени, когда она жила во дворце. Хи Мён тоже всегда направляли и подталкивали.       Мысль об этом выводит её из себя, и вспоминаются слова Пак Чжун Вона: «Просто не говори лишнего и будь рядом с ними». Природа её противится этому — неприязнь к советнику заставляет мечтать пойти ему наперекор. Да ещё и то, что вся история с невестой демона обернулась не так, как они думали, — и что толку сейчас от наставлений?       Зачем ей теперь быть возле Ким Шина? Может, Пак Чжун Вон и сам не объявляется, потому что знает, что их план провалился; может, он уже отступил. Иначе где он и чем занимается?       Да, правильнее будет сказать Ын Так, что она возвращается в Японию и разорвать связь, стесняющую её сердце. Пусть это останется только с ней — всё то, что произошло девятьсот лет назад. Ю Ди столько лет жила одна с этой памятью, она уже привыкла, ничего, если ей придётся жить так и дальше.       В конце концов, молитвы Хи Мён были о покое тех, кого она любила, и сейчас, когда её брат благословлён забытьём, а возлюбленный на шаг ближе к долгожданному концу, не пришло ли время отпустить их?       Она сумеет так жить, зная, что они больше не страдают.       — Я думаю…       — Что она ответила? — знакомый шёпот, удар и протяжно-тихое «а-ай!».       В горле встаёт ком, и беспомощность — будь она проклята, вечная её спутница! — отяжеляет конечности Ю Ди. Девушку посещает ощущение дежавю: опять она хочет уйти, раствориться из его памяти, не оставив после себя ни слова, ни взгляда.       Но что Ким Шину её прощание? Он не знает Ю Ди, она для него — одна из миллионов, пылинка на дороге прожитых лет. Однако, услышав его голос, девушка чувствует, как пустота, наполовину заполненная с приездом в Корею, вновь укореняется в её душе.       И она думает — один день. Ю Ди запомнит всё до мелочей, ещё ярче, ещё пристальней, чем тот злой миг, запомнит и проживёт с воспоминаниями о нём до конца своих дней. И ночами, когда слёзы обожгут глаза, и по утрам, холодным и неуютным, это позволит ей жить, просто жить — никого не кляня, ничего не прося.       — Я приду. Я обязательно приду.

***

      Ын Так моргает, глядя на то, как жнец и демон по разные стороны стола расставляют тарелки: один сервирует мясные блюда, другой, с упрёком на это взглянув, выставляет зелень.       — Наверное, дяденька чем-то сильно обидел агасси.       — Она богата? Или, может, она какая-то наша дальняя родственница? — гадает Док Хва, впечатлённый не меньше. — Должна же быть какая-то причина всему этому. Я, вообще, не видел, чтобы дядя когда-нибудь с нормальными людьми контактировал. Определённо, эта Хон Ю Ди с прибабахом, иначе говоря — странная.       — С агасси всё в полном порядке, — шикает на юношу Ын Так и кивает на суетящихся мужчин: — А вот эти точно странные. Мне кажется, они просто не хотят, чтобы у меня появился друг.       — Может, она их прокляла? Они же такие суеверные, — качает головой Док Хва.       Ын Так не отвечает, сама пребывая в недоумении. А ещё она почему-то чувствует вину перед Ю Ди. Как-то непонятно всё выходит — инцидент в парке, приглашение на обед и паническое настроение обоих мужчин.       У жнеца красные, словно от недосыпа, глаза, и сам он какой-то дёрганный, а Ким Шин с утра пребывает в мрачном настроении, но при этом отчего-то кажется беззащитным. И это последнее немало смущает школьницу, и она уверяет себя, что это не так, но что-то гложет её изнутри.       Звонок в дверь раздаётся в назначенный час, но застаёт всех врасплох. Ын Так реагирует быстрее всех и с криком: «Ведите себя нормально!», — несётся открывать.       Док Хва вновь качает головой при взгляде на мужчин. Те тоже направляются в холл и точно не знают, как им лучше встать.       — Как я выгляжу? — интересуется Ким Шин.       — Отвратительно, — отвечает жнец.       — Агасси!       — Здравствуйте, — кланяется гостья.       Ю Ди ощущает это сразу — неловкость и напряжение. Радость Ын Так кажется натянутой и чересчур громкой, и девушка, едва переступив порог дома, коротко улыбается ей и почти ни на кого не смотрит.       — Хорошо добралась? На работе всё хорошо? — Чжи заваливает её вопросами, а Хон не успевает отвечать, впрочем, девчонка не ждёт ответа. Она словно боится замолчать, и тем самым оставить место для тишины.       — Да что ты ей даже с порога уйти не даёшь, — вмешивается Док Хва. — Здравствуйте. Я — Ю Док Хва, добро пожаловать, — он всматривается в гостью и вдруг восклицает: — О, да вы же такая юная! Может, мне стоит сразу перейти на «ты»? Сколько тебе лет? Возможно, я разрешу тебе называть меня оппой, раз ты подруга Ын Так.       Ю Ди смотрит на юношу, о котором до этого момента ничего не слышала. Несмотря на его самовольность, если не сказать — наглость, при виде мальчишеской физиономии ей становится легче. А рассмотрев его получше, девушка улыбается:       — А может, мне лучше называть тебя Ромашкой? — и смеётся, коротко, но задорно. Смешок оживляет обстановку, и все смотрят на Док Хва — на его чёрный костюм, усыпанный белыми ромашками. Парню её смех кажется насмешкой, но не успевает он ответить, как она добавляет: — Какой милашка.       «Нет, не она. Хи Мён никогда бы не сказала этому идиоту, что он милашка», — размышляет токкэби.       — Это точно, — соглашается донельзя довольный юноша и, обернувшись к демону и жнецу, говорит: — Слышали? Я — милашка. Ничего вам не светит, сворачивайте лавочку, — и замолкает под двумя испепеляющими взглядами.       — Да вы хоть поздоровайтесь, — шипит мужчинам Ын Так.       — Здравствуйте, — жнец поднимает руку в приветственном жесте, но, посчитав, что этого недостаточно, кланяется раз, затем второй.       Ю Ди проделывает тоже самое, не понимая, как ей реагировать на его поведение.       — Надеюсь, мы не отвлекли тебя ни от каких важных дел? — спрашивает Ким Шин, и только тогда девушка поднимает на него взгляд, затравленный, смущённый и всегда печальный.       — Нет. Я рада, что могу быть здесь, — глаза у неё словно говорят ещё что-то, много чего, но губы произносят лишь: — Спасибо за приглашение.       — Давайте уже к столу, — тянет Док Хва. — Есть до смерти хочется.       — Разве ты не собирался уходить?       — Вот-вот, проваливай отсюда.       Юноша хлопает глазами, глядя то на демона, то на жнеца. Ну вот вечно они какие-то себе на уме, чокнутые, и только. Но уж больно охота есть.       — Ю Ди, они морят меня голодом, — жалуется он.       — Да хватит уже! — гаркает Ын Так. — Вот же жесть какая… — и, извиняясь, берёт гостью под руку. — Агасси, не обращай внимания. Пойдём к столу.       — Ты не можешь бросить свою ромашку!       «Дурдом», — проносится в голове Ю Ди. Мало ей было переживаний по поводу встречи с братом и Ким Шином, теперь ещё это чудо. Но мальчишка казался ей забавным и вполне разряжал гнетущую атмосферу, так что его уход был бы ей неприятен.       — Давайте просто пообедаем все вместе, — предлагает она.       «С другой стороны Хи Мён бы тоже так сказала», — думает Ким Шин.       — Вот и отличненько, — бодрясь, восклицает Ын Так. — Тогда рассаживаемся!       Она провожают девушку в столовую, за ними следует счастливый Док Хва, а демон и жнец плетутся в конце, как-то недобро на него глядя.       — Агасси, где тебе будет удобно?       — Вон там — трава, на другом краю — мясо, — доверительно делится Док Хва, плюхаясь на один из стульев.       Ещё один стоит возле него, второй — напротив, и два оставшихся — по разные концы стола. Парень сдвигает свой стул ближе к мясной части и упоённо вдыхает аромат жареной свинины.       «Жесть какая», — Ю Ди мысленно воспроизводит возглас Ын Так при виде того, как мужчины усаживаются во главу стола. У неё появляется испарина, когда она замечает, что и Чжи, и Ю поставили свои стулья ближе к Ким Шину.       Перед ней встаёт вопрос — сесть возле брата и уравнять этот «столовый дисбаланс» или же поступить как они? Девушка колеблется и с неохотой берётся за спинку стула, и его ножки со скрипом проезжаются по паркету.       И вот, как сотни лет назад, — она между двумя мужчинами, которых любит. Точно посередине, ни шагу в сторону одного из них.       — Приятного аппетита-а-а, — желает всем Ын Так, надеясь, что на некоторое время это избавит присутствующих от необходимости говорить и при этом не будет оглушающей тишины. — Агасси, тебе положить дакжим*?       — Совсем чуть-чуть. У меня изжога от красного перца.       — Вот, — Ким Шин с такой силой ставит маленькую упаковку на стол, что все вздрагивают. — Миндальное молоко.       — И правда, — удивляется Ю Ди. — В таких случаях я всегда его пью. Как вы узнали?       Хи Мён обожала миндаль, но достать его было трудно. И даже когда он был, а она плохо себя чувствовала, её горло так опухало, что она не могла его есть. Орехи измельчали и смешивали с водой специально для неё.       Ю Ди перегибается через стол и забирает молоко. Ким Шин ей не отвечает, а она не настаивает, — её пугает и одновременно смущает его пристальный взгляд. А ещё её не покидает чувство, что она что-то делает не так, но не понимает, что именно.       И чего эти двое так на неё пялятся?       — А где маринованная редька? — интересуется Док Хва. — Она самое-то под мясо, Ю Ди бы точно оценила.       — Она ненавидит редьку, — сухим голосом отрезает жнец.       — А это вы откуда знаете?       Хон переводит взгляд с одного мужчины на другого, а те взирают друг на друга с мрачной уверенностью. А у неё внутри бушует ураган — и непонимание, и страх, и подозрение, и обида.       Ей так трудно сидеть здесь, так сложно смотреть на них, быть естественной, спокойной, улыбаться, а они перебрасываются мелкими фактами из её жизни, как мячом. Это нервирует её и мучит — даже сильнее, чем-то, что они не узнают её. Словно ей дают зелёный свет, который тут же сменяется на красный.       — Вы что, узнавали предпочтения агасси в еде? Да вы сталкеры, — говорит Ын Так.       — Редкостные придурки, — поправляет её Док Хва, и на его счастье никто этого не слышит. — Почему ты продолжаешь звать её «агасси»? Разве вы недостаточно хорошо знакомы, чтобы называть её по имени?       — Если я буду делать, как все вы, то чем я от вас отличаюсь? — возражает Чжи. — Она — моя подруга. Так что я жду, когда мы перейдём на новый этап наших отношений.       — Какой такой этап?       — Ну… Агасси, — Ю Ди обращает на неё внимание, но выглядит рассеянной, она явно не слушала всего этого, задумавшись о своём, и набила едой рот, чтобы не говорить. — Можно я буду обращаться к тебе… «онни»**?       Смысл слов доходит до Хон не сразу, а когда доходит, она заходится кашлем, едва не подавившись, и бьёт себя кулаком в грудь. Ын Так подскакивает со своего места, но девушка останавливает её движением руки.       — Я… Мне нужно отойти на пару минут. Где здесь уборная?       Она поднимается на ноги, не дождавшись внятного объяснения — жнец поднимает палец вверх, а Ын Так, смущённая, тараторит так, что ни слова не разберёшь.       Мир вокруг похож на одну сплошную шумовую помеху. Ю Ди дезориентирована, и ноги у неё подкашиваются, её тошнит. Для неё это не впервые — в моменты стресса или переутомления такое случается часто. Ещё немного, и у неё начнётся паническая атака.       Сейчас она не может вспомнить ни одной причины, по которой оказалась здесь. Нужно было уехать, оставить всё как есть, не трогать и без того кусачее прошлое. Ничто тут не держит её — самоуверенное «я только посмотрю, запомню и сразу исчезну» сменилось пульсирующей, отдающей в висках мыслью: «Что всё это значит?».       Миндальное молоко и редька — то, что все при дворе знали о Хи Мён. А эти двое — откуда они знают? Совпадение? Ну да, не только она лечится миндалём, но что значит «она ненавидит редьку»?       И вообще, зачем её позвали? Чего хотели?       И Ын Так — последняя капля. Очередное звание, очередное напоминание о Хи Мён. «Я Хи Мён, просто Хи Мён!».       Перед глазами всё плывёт, и девушка не различает явь и воспоминания — всё сливается воедино. Сбитое дыхание рвёт лёгкие, комом встаёт в горле, и она чувствует, что задыхается. Нужно уйти как первомайский снег в северных широтах — незаметно, понимая, что тебе тут не место.       Ю Ди не видит лиц и не знает наверняка, как выглядит в глазах присутствующих. Над ней довлеет одно желание — скорее исчезнуть, сжать этот день до размера атома в своей памяти. То, что должно было стать ей утешением, превратилось в кошмар.       Хон чувствует, что, если не отпустит всё это сейчас, до конца жизни покоя ей не будет. Всегда останется вопрос — что это было? Что означают эти взгляды и словно бы ненароком брошенные слова?       Кто-то удерживает её за локоть, и ей с трудом удаётся подавить вскрик, — будто прошлое протянуло щупальца через воспоминания. И она задыхается под весом памяти, и слабость распространяется по всему телу, но рука не исчезает, напротив, удерживает её сильнее.       И сквозь толщу образов, похороненных в истории сотни лет назад, но неизменно живых в ней Ю Ди слышит:       — Всё хорошо. Я помогу.       Ей становится спокойнее. Хи Мён не хочет возвращаться во дворец, в его стенах ей нечем дышать. Но хватка у Ким Шина уверенная, и принцесса знает, что, пока он рядом, всё будет хорошо.       «Ненавижу дворец», — вяло думает Ю Ди, и даже мысль о скорой встрече с братом не воодушевляет. Но счастье часто приходит со страданием — и страх перед возвращением в личную темницу смешивается со смущённой радостью от этого прикосновения.       Ким Шин помогает девушке дойти до ванной и отпускает, как ребёнка, который только начинает ходить, и Ю Ди нетвёрдой походкой добирается до раковины и, как на автомате, включает воду.       Холодная вода приводит её в чувство, и в голове проясняется. По крайней мере, теперь девушка видит, что находится в двадцать первом веке. Перед глазами ещё рябит, девушка ополаскивает лицо, и сознание приходит в норму.       «Меня зовут Хон Ю Ди. Мне двадцать четыре года, и почти всю жизнь я провела в Японии. Я — Ю Ди»       Как глупо, вот так попасться в сети разума. И это ей — девушке, что столько лет боролась за свой рассудок!       Следует ко всему относиться проще, особенно в этот день прощания, когда всё, что ей нужно, — запомнить спокойные, вполне благожелательные лица возлюбленного и брата. И не важно, что происходит, и что ей дело до того, что они говорят! Главное — они все вместе на короткий, но всё же миг.       Вот, ради чего она пришла. Хи Мён разрушила свою жизнь, и нечего давать ей повод уничтожить ещё и Ю Ди.       Хон вновь подносит замёрзшие онемевшие ладони к лицу и слышит голос, но сначала думает, что ей показалось, и она не полностью пришла в себя. Потому что этому имени нет здесь места; и всё-таки — тогда для него места не было тоже.       — Хи Мён.       Никто не звал её по имени. Даже Ван Ё, надев одежды императоры, почти позабыл его и произносил лишь в ярости или в редкие минуты беспокойства. И услышать его теперь похоже на разрыв во времени: не прошлое и не настоящее, что-то новое, слитое в одно.       Ю Ди медлит, прежде чем обернуться, а мокрое лицо её в свете ламп становится как будто иным. С одной стороны — всё ещё она, а с другой — уже нет.       Ким Шин смотрит на неё, но видит кого-то другого. Эти глаза знакомы ему, а человек — нет.       Давным-давно он знал девушку с такими глазами, с этим взглядом — пронзительным и тоскливым. И это сходство заставляет спросить:       — Ты меня не узнала?       Мужчина тут же жалеет об этом. Во-первых, если это и есть Хи Мён, как она может помнить его? А во-вторых, и это гораздо важнее, на земле живут миллионы людей, в чём-то похожие, в чём-то абсолютно разные. И Хон Ю Ди не может быть Хи Мён — похороненной сотни лет назад и в мире, и в его сердце.       Наверняка, тысячи пьют миндальное молоко, ещё больше — ненавидят редьку; у многих печальные глаза, и даже то, что увидел жнец, — может, она просто прошла мимо него когда-то, или он сам случайно её увидел.       Ничто из этого не доказывает, что это Хи Мён. Просто совпадения, много совпадений, но вселенная так огромна, что в ней вполне хватит места для случайности.       И, отвернувшись, Ким Шин делает шаг из ванной. Ерунда, неудивительно, что девушка молчит. Должно быть, она не понимает, о чём он.       Шум воды почти перекрывает её ответ, но мужчина застывает. Не видя лица девушки, он узнаёт интонации, тембр, даже краткие паузы между словами, — это всё так знакомо ему. Хи Мён и её всегда не единожды обдуманные слова, и взгляд, прожигающий его спину, — не знающий запретов и правил, ласковый и тем жестокий.       — Узнать — значит, что на время ты забыл кого-то, — Ю Ди замолкает, прежде чем договорить: — а я никогда вас не забывала.