Посмотри на меня

      Мир для Ким Шина замер уже давно.       Он не мёртв, но и не жив в привычном смысле этого слова. Время для него не существует, люди — тоже, но сейчас мужчине чудится, что и его нет. Ким Шин остановился в одной точке — в моменте, когда девятьсот лет назад его сердце перестало биться.       А он-то думал, что идёт дальше, что прошлое там и осталось, но вот оно, наконец, нагнало его, и у него появилось болезненное, краткое, как вздох, имя — Хи Мён.       И обернуться к ней, значит признать, что все эти годы пошли прахом: токкэби так и остался преданным солдатом — отринутым своей страной и своей любовью.       Обида и боль, жажда мести и вкус крови — всё это ещё живо. Можно не думать о том, что случилось, задушить крик и продолжать существовать, пока на горизонте не замаячит возможность уйти, но дыхание прошлого ничем не заткнуть.       Ким Шин глубоко вздыхает, чтобы что-то сказать — сам не зная, что именно. Слов не находится, и взглянуть на девушку и хочется и нет.       И тогда он чувствует, как она обнимает его сзади. Маленькие ладони сцепляются в замок, и их тепло ошеломляет — в эту секунду мужчина осознаёт, что всё по-настоящему.       Она и впрямь здесь — предвестница его смерти. А как ещё её назвать? Хи Мён опаляет его взор перед концом — и тогда и сейчас. И словно на плечах мужчины таилась тяжесть, он чувствует облегчение.       Ким Шин проникается пониманием, что скоро он действительно обретёт покой — яркое осознание, не то, что в тот день, когда сталь собственного меча пронзила его плоть, и жизнь медленно, словно дразня, оставляла тело.       И пусть пока Ын Так не способна коснуться меча, финал не за горами.       Возвращение Хи Мён выглядит правильным и даже пророческим: у истории нет начала и нет конца, она — замкнутый круг. Потому за неделей идёт неделя, за годом — год, а за смертью — смерть. И если ему суждено умереть снова, то и Хи Мён должна быть рядом.       Ю Ди прижимается сильнее и крепче сжимает руки. Она знает, что не имеет на это права, а ещё, что мгновение — и сладостное, и горькое — не может длиться вечно.       Ею движет страх, что он обернётся, и Хи Мён разрушит всё, как и прежде, и одновременно нежная печаль — желание утешить его, усмирить боль, которую она же в нём и пробудила. Они же заставляют её прошептать:       — Давайте постоим так ещё немного.       «Побудьте со мной немного», — вспоминает мужчина то, что когда-то сказала Хи Мён. Ким Шин помнит, как она также подошла со спины, как тонкий стан её прикоснулся к нему, и защищаясь и защищая. Помнит он и свои сомнения, и робость, и дикий стук счастья в груди.       Всё прошло, но всё повторяется.       Ким Шин расцепляет её руки, и Ю Ди поддаётся — с покорностью и ожидаемым разочарованием. И тогда он на неё смотрит.       — Ким Шин, — движутся сухие губы, но не слышно ни звука.       И всё же шёпот пробуждает в нём многое. Его уже не путает ни новое её лицо, ни другое имя: он находит её в деталях — в том, как она стоит, как склоняет голову и смаргивает непролитые слёзы.       «Это ты, Хи Мён. Это ты», — думает Ким Шин.       При всей вине, ставшей ей второй кожей, в ней нет открытой мольбы: «Простите», — жалкого слова, не способного ничего исправить, лишь раздражить. Даже больше — в позе Ю Ди скрывается упрямое признание: «Не прощайте».       Такой она и была — его первая любовь, оставившая его умирать в поле среди ворон, посреди жары. И это нормально — оттолкнуть её и прогнать; Ю Ди и сама, кажется, ждёт этого. Но вопрос — «Как ты могла так поступить?» — так и не звучит.       Ким Шин и сам не понимает, почему делает это — сжимает её ладонь и притягивает девушку к себе, и отчего это лёгкое живое дыхание и ранит и утешает, проникнув сквозь ткань к его коже.       Ю Ди застывает — всё ещё неумолимо далёкая, хоть он и держит её в своих руках. Девушка, жившая сотни лет назад, девушка вне времени, девушка, не принадлежащая этому миру, — Хи Мён покинула его при той жизни, и в этой всё повторится вновь.       Меч как будто входит глубже в сердце мужчины, и из-за пронзительной боли он вдавливает пальцы в плечи Ю Ди. Девушка не шевелится и, кажется, вовсе этого не ощущает.       Впервые она чувствует себя цельной. И это стоит любой боли — и физической, и той, что сдавливала грудь на протяжении двадцати четырёх лет.       И если ради этих его слов ей пришлось бы пройти через всё снова, она согласна. Потому что когда голос Ким Шина достигает её слуха, Хи Мён просыпается, как после длинного ночного кошмара:       — Давай постоим так ещё немного.

***

      — Может, подняться? Их уже долго нет, — волнуется Ын Так и поднимается из-за стола, но взгляд жнеца пригвождает её к месту.       Ей неловко — это видно по сжатым кулакам и красному лицу. Может, её новое обращение к Ю Ди показалось той излишним, и она не возвращается, потому что не знает, как сказать ей об этом, не обидев? Или ей действительно плохо и нужна помощь?       — Нет причин волноваться, — в задумчивости ангел смерти крошит стручок фасоли пальцами. — Думаю, она всё же Хи Мён.       — К-х-хто Хи Мён? — с набитым ртом спрашивает Док Хва.       — Кто такая Хи Мён? — тоже удивляется Ын Так. — Что вы имеете в виду, дяденька?       Мужчина глядит на неё с сомнением, а после придвигается к ней, и Ын Так тоже склоняется. Со стороны они похожи на двух шушукающихся детей.       — Помнишь, я зашёл в кафе, и там была Хон Ю Ди? Она дотронулась до меня, и я увидел её прошлую жизнь, но какими-то фрагментами, — жнецу увлёкся историей, и изменившееся выражение лица Ын Так осталось незамеченным. — Судя по тому, что ещё я видел, она была знакома с демоном, когда он был человеком. И пока мы тут сидели, я копался в этих фрагментах и всюду встречал лица демона. Думаю, они любили друг друга.       В другой ситуации Ын Так наверняка бы остановила этот поток слов о прошлых жизнях, демонах и прочем, принимая во внимание, что Док Хва прекрасно их слышит. Но сейчас её разум пытается обработать новую информацию, а юноша тем временем выплёвывает полупрожёванный кусок мяса обратно в свою тарелку.       Его не смущают подобные разговоры. Проведя достаточно времени в этом доме, он давно понял, кто есть кто. Да и оба мужчин вели себя таким странным образом, что только круглый дурак мог не увидеть правду. Нет, Док Хва удивляет другое, — последние слова жнеца:       — Любили друг друга? Да я дядю даже никогда рядом с женщиной не видел, — он смотрит на Чжи и исправляется: — ну, кроме тебя. Но ты же понимаешь, что это не в счёт.       — Поэтому вы вели себя так странно? — догадывается девушка. — И из-за этого пригласили её на обед?       — Кажется, она многое для него значила. Он совсем свихнулся, когда узнал о ней, — делится жнец.       — Да и вы были не лучше, — парирует Док Хва.       — Не понимаю. Даже если всё так, зачем ворошить прошлое? Вы же не думали рассказать ей об этом? Она решит, что мы тут все чокнулись.       Жнец пожимает плечами, видимо, над этим никто из них не размышлял. Важно было узнать, она это или нет. Мужчиной завладел азарт, хотя он не понимал, какая ему разница и в чём его интерес. «Погоня» за Хи Мён увлекла его, а мысль, что это, правда, она, отчего-то грела.       — Вот же… — начинает и не договаривает Ын Так, потому что на лестнице слышатся шаги.       Все они почти синхронно смотрят в ту сторону.       Ким Шин спускается первым. По его лицу непонятно — в порядке всё или нет. И Ын Так напрягается, не сразу заметив Ю Ди — тихую, бледную тень, плывущую вниз на некотором расстоянии от мужчины.       Чжи хватает одного взгляда на неё, чтобы жалость и негодование затмили все остальные чувства. Ей невдомёк, зачем вообще всё это было нужно. Зачем возвращаться к тому, что давно кануло в лету, тем более, что Ю Ди теперь другой человек, и о прошлой жизни не помнит?       Ын Так не думает о себе, о том, что она — невеста токкэби, а с появлением этой девушки её право на него может пошатнуться.       Ким Шин нравится ей — первый после мамы, кто заботится о ней, пусть и из-за метки. Чжи уютно и хорошо в его доме, и девушку не смущает её роль, но всё же за недолгое время она успела полюбить и Ю Ди, которую считает подругой. Эти двое по-своему дороги ей, и их муки воспринимаются как её собственные.       — Онни! Онни, ты в порядке?       Ю Ди поднимает на неё взгляд. В первую секунду она ещё глядит как-то особенно трогательно и обезоруживающе, как-то незнакомо. Из глаз её исчезла скрытность, присущая человеку, который боится.       Но, наверное, что-то новое появилось и в лице Ын Так: при виде неё Хон словно внутренне сжимается.       — Ты уже знаешь, да? — хоть это и вопрос, но звучит он как утверждение. — Вы все знаете.       — Ты… Но… Ты ему веришь? Веришь в то, что он сказал? Или аджосси всё-таки не стал говорить?       — Я не верю, — качает головой Ю Ди, и её дрожащий голос со всей звучащей в ней слабостью успокаивает. — Я помню.       — Ещё одна сумасшедшая в доме, — вздыхает Док Хва.       — Помнишь? Как? Впрочем… Подожди, значит, ты Хи Мён, то есть Ю Ди, но… — Ын Так запинается. Молчание и напряжение в комнате становятся очевидными, и девушка начинает понимать, как, наверное, сейчас трудно этим двоим. Поэтому она улыбается, стараясь немного разрядить обстановку: — Видишь, как хорошо, что я зову тебя онни. Не будем путаться.       Самое страшное в тишине — отсутствие звука, когда даже дыхание замирает, не тронув воздух. И эта тишина сгущается в доме и нависает над каждым, ожидая, когда её прервут — не случайным словом, а тем, что создало её ещё девятьсот лет назад.       — Вам нужно поговорить, да? — неуверенно произносит Ын Так. Ей не хочется оставлять их вот так, но это кажется наилучшим решением. — Думаю, вам есть, что обсудить. А мы пока прогуляемся.       — Я ещё не доел, — протестует Док Хва.       Жнец встаёт. Его взгляд скрещивается со взглядом Ю Ди, и, не понимая почему, мужчина испытывает что-то сродни эйфории, и ему становится легче: какое счастье, что она Хи Мён.       — Если сейчас не встанешь, еда тебе вскоре не понадобится. Никогда.       — Хотя, знаете, прогулки очень помогают пищеварению, — передумывает Док Хва.       Ю Ди не видит, как ангел смерти оборачивается на пороге, перед тем как Ын Так выталкивает его за дверь со словами: «Дяденька, быстрее!».       Впервые мысли о брате меркнут в её голове, в это мгновение смятения ей неважно даже то, узнаёт он её или нет.       Девушка, которая любила своего брата слишком сильно, и мужчина, не замечавший сестры, поменялись местами. И пока она отпускала его, он тянулся к ней, ещё даже не признавая её.       Впрочем, всё это не казалось жнецу важным, — почему так происходит.       Главное, что Хи Мён есть. И это делает его счастливым.

***

      Ю Ди ждёт пять минут, десять, двадцать, — ждёт терпеливо, давая Ким Шину возможность собраться с мыслями. Она ни на что не надеется и, не зная его решения, уже его принимает.       Но первые слова её смущают. Девушка ожидает чего угодно: обвинения («Как ты могла прийти сюда?»), порицания («Зачем ты так поступила со мной?»), даже — проклятья. Однако Ким Шин говорит совсем не это:       — Как ты можешь помнить?       Вопрос повергает Хон в ступор. Для неё ответ совершенно очевиден, и она произносит:       — Это же вы. Как я могу вас не помнить?       Мужчина как-то странно смотрит на неё, и она не понимает, в чём дело. Неужели у него не нашлось вопросов важнее? А может, ему вовсе не хочется их задавать, потому что ответы его не интересуют?       Ю Ди прокашливается. Ей неуютно, когда он молчит, и она не знает, о чём он думает. Потому девушка продолжает говорить, лишь бы не слышать оглушающей тишины:       — А вы… как вы узнали меня?       — Ангел смерти сказал, — не подумав, отвечает Ким Шин. — То есть… Ну…       Мужчина точно не знает, что именно ей известно — о нём в том числе. Хи Мён помнит то, что было девятьсот лет назад, но что она знает о настоящем?       — Жнец? — Ю Ди не пытается косить под дурочку, напротив, она рада разрушить ещё одну стену. — Но как?       — Когда жнец прикасается к человеку, то может увидеть его прошлую жизнь, — объясняет Ким Шин. Это облегчение — объяснять столь незначительную для него вещь. — Он увидел лишь несколько фрагментов, но там были ты и я.       «Значит, Ван Ё знает, кто я, но понятия не имеет о том, кем я была для него? И вы тоже не знаете? Не знаете, что жнец — это император, приказавший убить вас?» — думает девушка, но вслух этого не произносит.       И это вовсе не попытка вновь защитить своего младшего брата, оправдать его, это желание защитить от него Ким Шина, оградить о того, что принесёт тому боль: то, что она здесь, и так достаточно.       — Если ты знаешь о жнеце, значит, знаешь и обо мне.       — Вы — токкэби.       Произнося это, Ю Ди делает к нему шаг. Возможно, сейчас они видятся в последний раз, и через минуту он велит ей уйти. И ей нужно успеть сказать, как можно больше, — заполнить пустоту столетий, образовавшуюся из-за двух взглядов, которые так и не встретились.       — Я знаю, что Ын Так — ваша невеста, — продолжает девушка. — И она нужна вам, чтобы умереть, — каждое сказанное слово даётся с трудом, — и… это одна из причин, почему я вернулась.       Ещё шаг. Ким Шин не идёт ей навстречу, но и не отступает, и это даже больше, чем она смела мечтать.       — Когда я узнала об этом, думала, что вы не знаете о том, что она может сделать, или ищете способ предотвратить это. Теперь я понимаю, что это то, чего вы хотите, — не останавливаться. Не давать тишине снова взять верх. — Вы хотели этого и тогда, верно? Вы и не думали спасаться, — Ю Ди молчит всего секунду. — Но я хотела спасти вас.       Вопросы, которые не прозвучали, фразы, которые не были сказаны, — Ким Шин останавливает их, не давая сорваться с губ, не уверенный, что хочет и готов слушать. Однако прошлое, переполненное молчанием, говорит само.       — Вы не желали признавать себя изменником и готовы были умереть, а я не хотела видеть вас мёртвым. Всё началось с этого, не так ли?       Шаг — на этот раз его делает не она, а Ким Шин. И у него беззащитный, ранящий её взгляд, из-за которого она ненавидит себя. Мужчина, не боящийся смерти, глядящий той прямо в глаза, кажется таким безоружным перед ней.       — Мне казалось, я поступаю правильно, ведь я пыталась спасти вас. Но даже если бы вы поняли, чего я хочу, и отступили, император бы не позволил вам уйти, верно? — Хи Мён, верившая обещаниям брата, давно умерла, а Ю Ди не верила ничему, даже себе. И сейчас она ясно видела, как обстояло дело на самом деле: смерть Ким Шина была предрешена. Её обманули. — Я должна была что-нибудь сделать: посмотреть на вас, подойти, закричать, хоть что-то. Но я лишь ранила вас, и мы оба потеряли покой.       В горле встаёт ком, и Ю Ди опускает голову, пытаясь совладать с собой. Она не имеет права плакать и извиняться, нет у неё права отдаваться боли и жалеть себя, когда ему пришлось столько пережить.       Кем она была для него все эти столетия? О чём он думал, вспоминая о ней, и вспоминал ли? Как, должно быть, трудно ему было, совсем одному?       — Если бы я знала… Мне следовало знать. И, думаю, часть меня понимала, что происходит. Но я не хотела признавать, что таков ваш выбор. Я была готова отдать вас другой стране и другой женщине, но не смерти. Я просто…       И она всё-таки плачет. Чувствует, как по щекам катятся слёзы и замолкает, чтобы он не услышал предательской дрожи в её голосе.       Неудивительно, что он молчит. Конечно, что тут сказать. Как она может оправдываться перед ним? Наверное, он её презирает, не то что ненавидит.       Ким Шин делает ещё шаг, и между ними почти не оказывается пустого пространства. Мужчина не верит, что всё это правда; не верит, потому что он мечтал о том, чтобы это было так, все эти века. И сейчас, когда Ю Ди говорила то, что он хотел услышать, всё казалось сном. Не может всё быть так хорошо. Просто не может.       Но когда она плачет, он видит её прежнюю — Хи Мён, которая была светом. Она — солнце, встающее над полем битвы, звезда, направляющая его домой. Ведь она была его теплом с момента их первой встречи, как же она могла так поступить с ним?       Мужчина обхватывает её лицо ладонями, и большими пальцами стирает с щёк слёзы. Ю Ди поднимает на него взгляд, и то, что он видит, заставляет Ким Шина подумать, что, если бы она всё-таки посмотрела на него девятьсот лет назад, как бы он жил теперь?       Если бы воспоминание об этом взгляде — загнанном, молящем, виноватом и раненном — преследовало его столетиями, он бы сошёл с ума.       — Неужели вы снова хотите умереть? — из её груди вырывается всхлип, и слова, которые Ю Ди старалась сдержать, похожи на стон. — И я ничего не могу сделать?       Она сотрясается от рыданий, и мужчина прижимает её к себе. И впервые Ким Шин понимает, что не только Хи Мён виновата перед ним, он виноват перед ней не меньше. Он оставил её одну; его выбор казался правильным, но тогда он не думал, каково ей будет видеть его смерть.       Мужчина сжимает её крепче в своих руках. Что бы чувствовал он, если бы император сказал, что убьёт Хи Мён?       Ю Ди что-то говорит. Мужчина потрясён своим открытием настолько, что не сразу понимает, что именно:       — Даже если и так, в этот раз я хочу остаться. Если это путь, по которому вы решили идти, я приму это и буду рядом. Вам больше не придётся быть одному, — от рыданий у неё клацают зубы, но каждое слово Ю Ди умудряется произносить отчётливо. — Пожалуйста, позвольте мне остаться с вами.       Всё, чего он хотел девятьсот лет назад, — чтобы она была с ним до конца. И вот Хи Мён здесь, и она сама просит об этом. Почему же это причиняет ему такую боль?       Этот дрожащий стан, эти слёзы, этот срывающийся голос — что он с ней сделал? Почему хотел заставить её пережить всё это? Что он за человек такой, что просит её смотреть, как он умирает?       Что они сделали друг с другом — демон и девушка, которая не может забыть?       Время для Ким Шина не существует. А сейчас он мечтает, чтобы и он для него не существовал, чтобы они замерли в этом моменте — единые, как и прежде. И чтобы он не был токкэби, а она не была той, кто не сможет остаться с ним навечно. Время всегда было их врагом.       Циничное и цикличное, оно стояло между ними, как разверстая, без дна пропасть. И всё повторялось вновь.       — Прости, что это происходит снова, — говорит Ким Шин. — Прости, Хи Мён.