Посмотри на меня

      Ын Так спускается на первый этаж. В самом лучшем для неё доме, доме, в котором ей тепло и уютно, всё пошло наперекосяк. Док Хва, как ветер, ворвался в него, и злые известия хлынули внутрь.       Девушка вышла из комнаты, когда прозвучало громкое сбивчивое объяснение юноши: «Ю Ди… авария… дядя, она…». Ноги Ын Так подкосились, и она опустилась на верхнюю ступеньку, там она и оставалась, когда ушёл Ким Шин, когда, прослонявшись по гостиной, словно призрак, вышел и Док Хва, и когда токкэби, наконец, вернулся.       Она ни о чём не стала спрашивать, поняла всё сразу по его сгорбленной фигуре, которую Чжи увидела в просвет между стойками перил. Минут десять школьница собиралась с мыслями: стирала слёзы со своего покрасневшего лица, усмиряла эмоции, потому что ничто из того, что испытывала она, не стоило и части того, что выпало на долю Ким Шина.       Ю Ди мертва. Девушка сжимает кулаки и выдыхает. Нет, она подумает об этом после, когда останется одна. Сейчас нужно быть рядом с Ким Шином. Ведь это то, чего бы хотела и Ю Ди, — чтобы он никогда больше не был одинок.       — Аджосси.       Мужчина не реагирует на её голос, и девушка усаживается подле него на диван. Сейчас она с лёгкостью может поверить в то, что ему больше девятисот лет: он похож на статую, которая находится здесь не один век.       — Аджосси, — произносит Ын Так снова, но не ждёт, что Ким Шин ответит. Да и говорит она скорее для себя, и в голосе её звучит жалость, сочувствие, боль, — всё разом. У неё нет для него иных слов, кроме этого «аджосси», потому девушка подаётся к нему и обнимает.       Они долго сидят так. Ын Так не замечает слёз, стекающих по её щекам, а мужчина не позволяет себе даже этого — точно каменное изваяние с опустошённым, раненным взглядом.       — Я должен был сказать ей, что в случившемся нет её вины.       Ын Так поднимает голову. И прежде чем начать говорить, трёт свои мокрые щёки:       — Аджосси, не надо. Ю Ди… Хи Мён знала. Думаю, она знала, что вы чувствуете на самом деле.       — Я знал, на что иду, — продолжает мужчина, не услышав, словно не в силах удержать слова, копившиеся в нём слишком долго. — Знал, что умру в тот день, и знал, что она пойдёт на всё, чтобы спасти меня. Но предпочёл сделать вид, что не понимаю. Мне хотелось умереть героем в её глазах.       — Аджосси…       — Она бы поняла, если бы я не вернулся. Так было бы правильно: сбежать, жить в изгнании, забыв о дворце. Хи Мён была бы счастлива уже оттого, что я просто жив. Но я не смог… Я должен был увидеть её ещё раз.       Внутри у Ын Так всё сжимается: ей так жаль их обоих. Они любили друг друга и продолжали любить, но не смогли смириться с выбором друг друга. Нет, Хи Мён смирилась — вернулась, скрепя сердце, к тому, кто снова хотел уйти.       Чжи всё думала, как Ким Шин поступил с ней самой, не сказав, в чём настоящее предназначение невесты демона. Как могла она убить его, как могла отпустить? Сейчас стало даже стыдно. Ведь Ю Ди смогла его понять, смогла убедить себя потерять его вновь. Каково ей было, раз за разом расставаться с тем, кого любила?       — Это была моя ошибка, а она винила себя, и я винил тоже. А когда она вернулась, я так разозлился из-за этого. На что она готова была пойти из-за меня, сколько вынесла, даже связалась с этим… этим… И я оттолкнул её.       Хи Мён и Ким Шин похожи на два суда, которые встретились в море и разминулись. Сколько между ними вины: она свела их спустя девятьсот лет, она же и развела.       — Меня разозлило не то, что она помнит, не то, что она связалась с Пак Чжун Воном. Я понятия не имел, какую боль это причиняет ей. Для меня это осталось в прошлом, но она продолжала страдать. Я любил девушку и обрёк её на муки — память разъедала её не одну жизнь, а три. Знала ли ты, что Хи Мён прожила ещё две жизни, прежде чем стала Ю Ди? Помнила ли она, что была и кем-то ещё, или всё, что занимало её мысли — это случившееся девятьсот лет назад? Но не это важно, а то, что всё это время я был жив, я мог бы найти её. Ей не пришлось бы так жить, не пришлось бы искать помощи у Чжун Вона, — Ким Шин сжимает кулаки, и вокруг словно воздух сгущается. Он всё говорит и говорит, и вековая тишина отступает. — Если бы я знал, что всё будет так, я бы отступил. Я бы жил в позоре до глубокой старости, лишь бы она обрела покой.       — Аджосси…       — А теперь её нет. И никогда уже не будет. Я потерял её навсегда.       Ын Так снова его обнимает — крепко-крепко, как будто заключая в свои руки всю его боль.       — Мне так жаль, аджосси, так жаль. Если бы я могла что-то сделать…       — Ты можешь.       Девушка замирает. Конечно, она может, она одна может. Но неужели…       — Если бы она осталась, я бы сумел подождать ещё несколько десятков лет. Или… если бы Хи Мён могла переродиться. Но теперь мне нет смысла ждать.       Ким Шин смотрит на девушку. За весь этот разговор она впервые ясно чувствует, что он говорит именно с ней.       — Не хочу ждать того часа, когда потеряю и тебя. Говорят, когда умирает токкэби, память о нём исчезает. Ты не будешь помнить обо мне, а значит, не будешь и страдать. Всё закончится. Всё должно закончиться.       Ын Так не любит грустные истории. И она не уверена, что забытие спасёт её: есть вещи, которые остаются где-то глубоко внутри тебя, оторванные от разума, сохранившиеся на бессознательном уровне.       Но ей тоже хочется, чтобы всё закончилось. Счастливого конца не бывает, она поняла это, когда умерла мама.       И история Ким Шина и Хи Мён — очередное тому подтверждение.

***

      Это не то, чего хотела Ын Так. Согласившись выполнить просьбу своего аджосси, она надеялась, что он уйдёт спокойно, и она будет знать, что он обрёл покой, а значит, сбудется и желание Ю Ди.       Но вот они на крыше, и всё катится к чертям. Следовало понять, чем всё закончится, едва она увидела Пак Чжун Вона. Ну почему, почему, почему?       — Какая жалость, — говорит призрак и ухмыляется. — Я расплатился с Хи Мён, теперь подошла твоя очередь, Ким Шин. Но вот Ван Ё… придётся мне ещё задержаться на этом свете, чтобы увидеть его новую жизнь… и убить его.       Ын Так отступает, когда Ким Шин закрывает её от этого чудовища. Даже жнец выглядит непохожим на обычного себя — такой взволнованный, такой человечный.       — Ты… убил мою сестру?       — Вы всегда были туповаты, Ваше Величество, — качает головой Чжун Вон, а Ким Шин в ответ на это скрипит зубами. — Неужели решили, что это была случайность? Давно пора понять, что случайностей нет, всё в мире взаимосвязано. Один толчок, — он вытягивает руку, и его ухмылка становится шире. — И жизнь обрывается.       — Ты… — выдавливает Ким Шин.       — Вы трое стоите мне поперёк горла уже девятьсот лет. Естественно, я не мог оставить её в живых. Да и к чему, если она сделала всё, что от неё требовалось: заставила сердце своего генерала биться снова.       Пак Чжун Вон смеётся. Они все жаждут дать ему отпор, уничтожить его, сжить со свету, но ничего не могут сделать. Сегодня судьбы вершит он.       — Аджосси… — лопочет Ын Так, и хватает того за рукав.       — Я же говорил тебе, что теперь ты можешь коснуться меча, — обращается к ней призрак. — А значит, пришёл и твой черед помочь мне.       — Что?       — Стой, где стоишь, — предупреждает демон. — Хочу быть уверен, что попаду в сердце.       — Глупец, — смеётся Чжун Вон.       Жнец думает так же: они не могут убить потерянную душу. Однако когда токкэби бросает на него взгляд, — яростный, жёсткий, решительный — он понимает. Они могут. Но какой ценой?       Ким Шин разворачивается к напуганной Ын Так. Он не должен так поступать с ней, с этим ребёнком, заставляющим его улыбаться, но злость в нём затмевает всё хорошее. Потерять Хи Мён — как лишиться самого себя; потерять её из-за этого гнилого старика — в стократ хуже.       Он может забрать отсюда Ын Так, спасти их на время, забыть о Пак Чжун Воне и уйти в иной мир, и все они будут в безопасности. Нет, не все — если жнец не словит потерянную душу, в следующей жизни его будет преследовать смерть. Но всё же, всё же…       Ким Шин не может отступить. Сейчас он наконец понимает, что вина, которую они втроём — Ван Ё, Хи Мён и он сам — делили между собой, на самом деле принадлежит Пак Чжун Вону. Все их решения генерировались этим человеком, все они лишь марионетки в его руках.       Он забрал у него всё — тогда и сейчас.       — Прости, Ын Так.       — Аджосси?       Ким Шин берёт её ладони в свои и подносит к своей груди. Меч чувствует зов крови невесты демона и позволяет безвольным пальцам коснуться себя. До того, как Ын Так понимает, что происходит, её руки ухватываются за рукоятку и, подчинённые Ким Шину, вытаскивают меч из его сердца.       Это ощущение не сравнимо ни с чем — мужчину словно одновременно режут и сжигают, и вместе с тем — нутро обдаёт холодом. Тело становится непослушным, конечности слабеют, но ещё не время сдаваться. Ему нужно всего мгновение, уж его-то ему точно задолжали.       Жнец удерживает Ын Так, прежде чем она срывается с места. Он понимает.       Непривычно держать меч в руках, но Ким Шин держит его крепко. И белый тигр на рукоятке придаёт ему сил.       Хи Мён.       Он замахивается одним движением, разворачиваясь, и меч рассекает воздух, стирая ухмылку Пак Чжун Вона. Миг необычно краткий, и Ким Шину хочется, чтобы он замедлился, но мужчина благодарен и за это.       Призрак — ночной кошмар — исчезает, вслед за ним растворяется меч. И Ким Шин чувствует, что исчезает тоже.       У ночи вкус пепла. Токкэби опускается на колени, и покой, которого он жаждал столько веков, тяжело опускается на его плечи. Он поднимает взгляд: жнец отпускает Ын Так, и та подбегает к нему, плачет, зовёт. Но когда она обнимает его, словно стараясь удержать на этом свете, за её плечом Ким Шин различает силуэт.       Хи Мён улыбается. Она прекрасна, как и в день их знакомства, и хоть сегодня нет солнца, целующего ей щёки, темнота ласкает её ночной прохладой. И впервые в золотых глазах нет тоски.       — Хи Мён.       Она подходит ближе.       — Хи Мён.       Жнец приближается и оказывается возле неё, так что Ким Шин переводит взгляд на него и говорит:       — Ваша сестра…       Тот не отвечает, но снимает шляпу, и лицо у него мокрое.       — Думаю, я смогу сам рассказать ей о своей смерти.       Хи Мён совсем рядом. Она и есть покой.       — Хи Мён.       И она протягивает ему руку. Мужчина смотрит на маленькую ладонь, совсем слабую, но одним своим видом делающим сильным его.       За секунду до того, как тело его рассыпается в прах, и его разносит ветер, он протягивает ладонь в ответ.       А затем всё пронзает тьма. Остаётся лишь имя.       Хи Мён. Хи. Мён.