***
Это не секрет — то, что говорит ему император. И Ким Шин знает наверняка, чем всё закончится: приказом не возвращаться с войны. Знание не вызывает в мужчине гнева. Впервые он смотрит на короля с пониманием. В ещё детских чертах того таятся ревность, уязвлённое самолюбие, задетая гордость и тоска. В глазах Ван Ё, как и в глазах Хи Мён, скрывалась печаль, страх оказаться никому не нужным, — жуткое чувство, которое уничтожит их всех. Этот ребёнок так боится, что все отвернутся от него, что предпочитает сделать это первым. Знала ли о том Хи Мён, любившая брата с самоотдачей, которую не знает и родная мать? Или любовь её — зов крови, в котором нет ясности ума? Ким Шина удивляет, почему он не видел этого раньше. Император — всего лишь мальчишка, марионетка в руках кукловода, и мужчина думал, что главное — это защищать его и трон. Но все они — народ Корё — оберегали здоровье правителя, но никак не душевное его равновесие. А Ван Ё становился всё более одиноким. Ким Шин знал, как одинока Хи Мён, и как страдает она во дворце. Печаль принцессы была отпечатана на её лице, открытом и однако упрямом; печаль Ван Ё не была очевидной. Он — император Корё, от решения которого зависят судьбы тысячи людей, он — ребёнок у власти, золотая статуэтка в глазах своих подданных. Дворец — клетка и для него, вечная его тюрьма, из которой можно выбраться, лишь умерев. Это его не оправдывает, только объясняет. У императора нет ни отца, ни матери. С детских лет он под гнетом властолюбивого чиновника, укрытый от интриг мира одним — любовью своей сестры. Но Хи Мён полюбила другого мужчину. Стало ли это толчком к осознанию того, что когда-нибудь сестра может его оставить, сбежать из дворца и жить, освобождённая от пут своего происхождения? Как должно быть страшно и невыносимо это для Ван Ё — представлять, что он останется один, что никто не разделит с ним его судьбу. И он искал того, кто выберет его, только его, для кого он снова станет всем. Ван Ё — совсем ещё мальчишка и не понимает, что никто из них — ни Хи Мён, ни Ким Сан, ни Ким Шин — не оставил бы его. Кем бы они ни были друг для друга, это ничего не меняло: каждый из них заботился о нём, и так было бы всегда. Почему никто из них не сказал ему этого? Наверное, думали, что он знает. Эта история, день, всё разрушивший, — они все его создали? Пожалуй, да. Они все виноваты, они все жертвы. Ким Шин принимает меч, дарованный императором. Белый тигр на его рукоятке, как и всегда, внушает ему покой. Сейчас, здесь, преклонённый перед королём Корё, мужчина вдруг понимает, что всё это — не шанс проститься с Хи Мён, а нечто большее. Шанс спасти их всех. И пусть всё это обратится в прах, пусть это сон или что-то иное, Ким Шин знает, что ему делать. Стало быть, сейчас самое время исправлять ошибки. Ким Шин всегда пытался достучаться до Ван Ё, обвиняя Пак Чжун Вона, но император был глух. И сейчас мужчина знает, будет так же. Потому он выбирает другой путь — тот, на который прежний Ким Шин никогда бы не ступил. Он отступает. И это не бегство, а колющая и отчего-то ласковая мысль: «Хи Мён была права». Отступить. Признать поражение. Жить и позволить жить другим. — Ваше Величество, — говорит Ким Шин, и по взгляду императора понимает, что только что перебил его, и склоняет голову в знак извинения. — Если я ненавистен вам, если хотите избавиться от меня, то я сделаю, как вы того хотите: уйду и пришлю вам весть о своей славной гибели. Должно быть, Ван Ё ожидал, что он будет противиться, потому на лице его отражается удивление. Он даже подаётся вперёд, точно уверенный, что ему послышалось. — Я был верен вашему кузену, покойному императору, и я верен вам, но вижу, что моя служба доставляет вам неудобства. Остановим же эту вражду. Я подчинюсь вашему указу, — генерал тщательно подбирает слова, но они всё равно звучат искренне. Потому ли, что он никого не обвиняет и не защищается, однако император выглядит обескураженным. — Обещайте лишь, что позаботитесь о моей сестре, во что бы то ни стало. И вы… Позаботьтесь и о себе, Ваше Величество. Последние слова попадают в цель. Маска надменности исчезает с лица Ван Ё, уступая место какой-то детской беззащитности. Он ничего не говорит, лишь смотрит, будто впервые его видит. А может, так и есть, и они оба впервые видят друг друга. Ким Шин встаёт и кланяется. Он ничего не ждёт — больше нет. Ему остаётся проститься с Хи Мён и уйти, давно пора просто уйти. Прожив девятьсот лет, мужчина думал, что готов к смерти, но нет, вот, к чему он готовился. И когда генерал уже готов покинуть комнату, даже не задумавшись о том, как воспримет его вольный уход Ван Ё, тот вскакивает — точно вскакивает, совсем мальчишка! — и сбивчиво произносит: — А моя сестра? Вы оставите её? Ким Шина вопрос удивляет. Разве не этого хочет император: чтобы он и Хи Мён никогда больше не встречались? Но, взглянув тому в глаза, мужчина видит смятение. — Она ваша сестра, Ваше Величество, и любит вас больше всего на свете. Как я могу заставить её выбирать между нами? — что-то в лице короля, какое-то осознанное выражение, понимание происходящего, вынуждает продолжить: — Их обеих — Ким Сан и принцессу — я оставляю на вас. Они всё, что у меня есть, так что пусть их жизни будут залогом моей верности. Залогом того, что я никогда не вернусь и не побеспокою вас. Ван Ё сжимает кулаки и молчит некоторое время. А когда говорит, кулаки разжимаются, и голос звучит уязвимо: — Вы отринете семью, славу и честь… Вы, правда, сделаете это? Генерал не отвечает, но и молчание — это ответ. — Если бы вы женились на моей сестре, то с моей смертью и рождением вашего наследника, смогли бы заполучить трон, — наконец говорит Ван Ё. Тихие, не раз обдуманные, тревожащие его слова звучат громко. — Мне не нужен трон, Ваше Величество. Думаю, в глубине души вы это знаете. Как и то, что не я ваш враг. И опасность для вас и всего Корё исходит не от меня. Зря он сказал последние слова. Опять одно и то же — обвинение советника во всех грехах, глухота императора и его собственное бессилие. Нет, надо заканчивать с этим и уходить. Ван Ё отводит взгляд и напряжённо над чем-то размышляет. Думает, отпустить или убить его? Ким Шин почти уверен в этом, но император его удивляет. И когда он говорит, лицо у него становится совсем беззащитным, совсем усталым и открытым, — Ван Ё очень похож на свою сестру. — Я выслушаю вас. Сегодня я впервые предоставлю вам этот шанс и попытаюсь поверить.***
Тёмные коридоры напоминают темницу, а не дом императора. Ким Шину не нравится бывать в этих стенах, словно подслушивающих, ждущих одного его неверного шага. Но сегодня совсем другое дело. И это место словно наполнилось светом. Где-то в конце коридора слышатся шаги — быстрые, громкие и знакомые. Да, всё так же, как и тогда. Всё повторяется, но всё и меняется. Ким Шин помнит, как быстро бежала Хи Мён, как развевались её юбки, как отказались тормозить ноги, и идёт ей навстречу. Более того — до того, как она успевает в него врезаться, мужчина подхватывает этот маленький ураган и чувствует, что объятие выбивает воздух из лёгких девушки. Она тёплая, очень тёплая, и, едва отойдя от шока (конечно, он никогда не смел прежде обнять её!), цепляется за него. Её руки довольно слабые, но обнимают с не присущей им силой. Ким Шин и забыл, какие у неё добрые ласковые глаза, забыл, что волосы её пахнут ранней сакурой и что сама она остаётся прекрасной, даже с блестящими каплями пота на открытом горле. Но забытое восполняется открытием: генералу понятно, отчего в глазах её всегда живёт печальное ожидание. Хи Мён ещё не вполне понимает, что происходит вокруг неё, но сердце её щемит, и она со страхом ожидает каждый новый день. — Что император сказал вам? — спрашивает она, и Ким Шин прижимает её к себе. Сколь многое он всегда хотел сказать ей и не мог! Всегда что-то стояло между ними — титул, война, советник, король. Но это было тогда — девятьсот лет назад; хоть время и откатилось, Ким Шин прежним не стал. — Не бойся. Тебе больше не нужно бояться. Меж её бровями появляется складка. Конечно, она не понимает. Ю Ди бы поняла, но её больше нет, её никогда и не было. Когда-нибудь он расскажет Хи Мён о ней. — Вы уходите на войну. Почему вы говорите мне не бояться? Ким Шин улыбается. С ними уже произошло всё, что могло, чего им теперь бояться? Но сказать об этом он не может и вместо ответа целует её в лоб. — Подожди ещё немного. Хи Мён больше ни о чём не спрашивает. Это странно, что Ким Шин так говорит, и то, что обращается к ней на «ты». Никто, кроме её брата, не может такого себе позволить. Никто бы и не понял их, если бы услышал. Но Хи Мён нравится. Она пришла просить его не возвращаться, бежать как можно дальше из Корё. Однако поведение Ким Шина её останавливает. Слова: «Уходите, я не буду ждать вас», — исчезают, не сорвавшись с языка. Вместо этого Хи Мён произносит: — Я буду ждать. И она дождётся.***
Хи Мён чудится, что этот день она видела в своих снах. В них постройки стремились вверх, люди носили странную одежду, а её почему-то звали Ю Ди. Ворота открываются, и она видит Ким Шина. Герой войны, вернувшийся с победой, — как отнесётся к его крепнущей славе император? Судя по ухмылке Пак Чжун Вона, того не ждёт ничего хорошего. Ким Шин смотрит на неё. Спокойствие на его лице обескураживает её. Неужто не понимает, что происходит? Но нет — он замечает мольбу в её распахнутых глазах и едва заметно кивает. «Всё хорошо» Хи Мён настолько это ощущает, что на мгновение теряет над собой контроль и делает шаг вперёд. Чья-то холодная ладонь удерживает её на месте, незаметно от посторонних глаз, благодаря широким одеждам, и она вздрагивает. Ничьё прикосновение не вызывает в ней столько удивления и смятения, как касание брата. — Остановись, — приказывает император, и Хи Мён не уверена, к кому он обращается — к ней или к генералу. Ким Шин останавливается в двух шагах от своей сестры. — Не останавливайтесь и сделайте шаг навстречу Его Величеству, — говорит Ким Сан. Что они обе делают? Одна — словами, другая — своим присутствием понукают его идти вперёд. Но куда ведёт эта дорога? У Хи Мён два желания: спуститься вниз и дождаться генерала на верху лестницы. Ей страшно, но уверенность Ким Шина заставляет оставаться на месте. — Ваше Величество, — говорит Ким Шин. — Перед тем, как покинуть дворец, я получил ваш приказ. Вы велели мне не возвращаться с войны и прислать вам весть о своей гибели. Хи Мён белеет. Ван Ё сильнее стискивает её ладонь. — Или оставить лавры войны другим и найти доказательства своим словам. — Ты нашёл? — Да, Ваше Величество. Повисает молчание. Император окидывает генерала непонятным взглядом, а затем кивает: — Озвучь своё обвинение всем и предъяви доказательства. — Я, генерал Ким Шин, обвиняю советника Пак Чжун Вона в измене Корё, заключающейся в убийстве покойного императора и попытке породить смуту среди окружения царствующего императора. Тишина. Хи Мён слышит, как бьётся собственное сердце, и сжимает ладонь брата в ответ. Она не ослышалась? — Что ты сказал? Да как ты смеешь? — громогласно возвещает советник, выступая вперёд, и поворачивается к императору: — Ваше Величество, вы же знаете, что это ложь! Он пытается оклеветать меня! — Если это так, — с не присущим ему спокойствием отвечает Ван Ё, — то генерала казнят, и ему это известно. Раз вы так уверены в своей невиновности, ничего страшного не случится, если мы позволим ему сказать. Верно? — замечает он вполне благожелательно, но в глазах таится угроза. — Всё так, Ваше Величество, но это может породить в народе… — Продолжайте. — Как известно, все слуги почившего императора умерли — кто от болезни, кто от старости. Но мне удалось найти одного, кто до сих по жив, это евнух, служивший при нём тринадцать лет. Он утверждает, что одна из служанок обнаружила яд в еде для императора. Боясь, что, раскрыв это, они заставят злоумышленника скрыться, они никому не рассказали об этом, но подменяли пищу для короля и исследовали действие яда на крысах. По его словам, поначалу его действие не было заметно, но затем крысы стали слабеть до тех пор, пока не умерли все до единой. Симптомы совпали с симптомами болезни, которая была у императора. Однако они не учли одного — что королю приносили чай в отдельное от еды время, и в нём, как подозревает евнух, и был яд, который, в конце концов, и убил государя. — Что за бредни! — восклицает Пак Чжун Вон. — И как это доказывает ваше обвинение? — Служанка, обнаружившая яд, нашла его в еде не случайно. Она видела, как советник Пак Чжун Вон дал некое снадобье главной служанке, добавившей его туда. — Вздор! — Могу ли я пригласить сюда свидетеля? — Делайте. Стража распахивает ворота вновь. Сначала в проём заглядывают любопытные люди, а потом появляется мужчина — длинноногий, с хмурым лицом и бельмом на одном глазу. Он с медлительностью черепахи взобрался на лестницу и остановился подле Ким Шина, переводя дух. — Ваше Величество, — кланяется мужчина. — Меня зовут Ли Ю Мин. Я евнух почившего императора. — Знаешь ли ты, Ли Ю Мин, что рассказал нам этот мужчина? — указывает на генерала Ван Ё. — Да, Ваше Величество. — И ты подтверждаешь сказанное? Тот кивает. — И всё же, не ты тот, кто видел, как подсыпали яд, если это был он. Где та служанка? — Она погибла, Ваше Величество. Её убил советник Пак Чжун Вон. — Ты, грязный..! — Можешь ли ты доказать это? — Нет, Ваше Величество. Могу только поклясться своими глазами, что они видели это, а ноги унесли меня подальше. Я понял, что следующий. Этот человек убьёт и меня. — Значит, всё, что мы имеем, только твои слова. — Если позволите, Ваше Величество, у меня есть доказательство. Мы со служанкой Ким Ми Дже пригласили лекаря, который осмотрел государя и подтвердил нам, что его травили и не один год. К сожалению, сам лекарь исчез, и я подозреваю, что и его убили, но у меня осталось заключение, которое он написал. И ещё там написано, что яд содержится в «синих с красными прожилками ягодах, растущих в Юань». Они могут долго храниться в высушенном виде, если их перетереть. — Абсурд! — с презрением бросает Пак Чжун Вон. — Ваше Величество, из слов генерала Ким Шина я понял, что у вас наблюдаются первые признаки отравления. Прошу вас обыскать покои обвиняемого. Если вы не найдёте там никаких следов этих ягод, казните меня любым угодным вас способом. Умоляю вас, Ваше Величество, обыщите! Ворота так и не закрыли, и любопытные люди остались там, тихо, как мыши, прислушиваясь к словам евнуха. С окончанием его речи по их рядам прокатился испуганный рокот. — Ваше Величество, этот человек обезумел, — говорит советник императору. — Может быть, — отвечает тот. — Но посмотрите: народ испуган. Если это ложь, следует пресечь сплетни немедленно. Пусть стража осмотрит ваши покои. — Ваше Величество! — И постарайтесь не препятствовать расследованию, это только навлечёт на вас больше подозрений. И пожалуйста, оставайтесь со мной, пока будет осуществляться осмотр, иначе люди могут решить, что вам есть, что скрывать, и мне придётся заключить вас под стражу. — Вы не можете сделать этого! — Разве? А я думал, что я император, — сухо отвечает Ван Ё. Хи Мён смаргивает. Всё это похоже на сон. Она не знает, что исход уже известен, что Ван Ё, держащий её за руку, вовсе не удерживает её от того, чтобы спуститься к Ким Шину, а оберегает и одновременно сожалеет. В день, когда он и генерал выслушали друг друга, Ким Шин сделал предположение, что Пак Чжун Вон связан с каким-то ядом. Ван Ё был настроен скептично, но всё же тайно проверил пищу — свою, Ким Сан и Хи Мён. Яд тогда обнаружился в обеде последней; обеде, к которому присоединился Пак Чжун Вон. Да, прямых доказательств нет. Но росток подозрения, проклюнувшийся в сердце Ван Ё, был крепким и устойчивым к холодам. Росток, взращенный любовью к своей сестре. — Никто не покинет стены дворца, пока расследование не прекратится. Вы поняли, генерал? Ким Шин склоняет голову. — Хи Мён. У девушки уже голова кружится от всего, но брат зовёт её, и она поворачивает к нему свинцовую голову. Ван Ё кажется ей другим. Напоминает того, кем он был до того, как они приехали сюда, — не император, а брат, и только. — Ты разве не собираешься идти к Ким Шину? — Ваше Величество… — Я знаю, что был плохим братом для тебя, и мой выбор часто делал тебя несчастной. Теперь всё будет по-другому. Тебе больше не нужно бояться. Мужчины, которых она любила; мужчины, утешившие её одними и теми же словами; мужчины, изменившиеся до неузнаваемости. Хи Мён не знает, что творится и что стало с её жизнью. Знает одно — ей больше не нужно выбирать. И Ван Ё, и Ким Шин — они оба могут быть рядом. Она в последний раз пожимает руку брата, прежде чем отпустить, а потом идёт туда, где ей самое место, — спускается к Ким Шину. — Я думала, что-то вот-вот пойдёт не так, и твоя жизнь окажется в опасности, — она впервые говорит «ты», но никто из них этого не замечает. — Не думаю, что кто-то из присутствующих может распоряжаться моей жизнью, — отвечает мужчина. — Кроме тебя. — О чём ты? Ким Шин только улыбается и качает головой, обнимая её. У них ещё будет время обсудить это и сотню других вещей, — если повезёт, много десятков лет. Так заканчивается самый страшный день в их жизни, и начинается совсем другая история.