***
Чимин легонько стучит и слышит отрывистое приглашение войти. От звуков этого голоса его сердце снова начинает дрожать, будто умоляя своего хозяина помнить о том, что он всё ещё жив. Но Чимину самому так совсем не кажется. Внутри него пустота и воспоминания о том, как страшно было слушать Хосока, пытаться понять его, согласиться, оправдать. Но дело в том, что смерть его малыша никто оправдать не сможет. Потому что это самое страшное – знать, что ничего сделать больше нельзя. — Как ты? Ничего глупее Чимин не слышал. Его холодная усмешка альфе не нравится, но ему и на это совсем всё равно. Он посильнее завязывает халат, отказывается подходить и садится на холодную кушетку. Долго молчит и, чтобы обратить на себя внимание, поднимает голову, старается держаться смело, пытается снова не заплакать, потому что обеспокоенные глаза Чонгука делают гораздо больнее. Он всё испортил. — Я хочу знать, какие у нас есть шансы. Час назад, пережив тяжелое потрясение, он без вопросов согласился на всё, лишь бы узнать, можно ли что-то сделать, исправить то, что врачам кажется смертельно опасным. Хосок отрицательно мотает головой, сжимает губы в ровную линию, хмурит брови, злится, потому что у самого трясутся руки от волнения. А Чимину кажется, что ничего страшнее его отказа быть не может. Потому что Хосок должен его спасти, спасти его ребёнка. Спасти его жизнь. — У меня взяли кровь. Немного тошнит, но всё в порядке, — как будто это возможно сейчас, когда тебе говорят о том, что твой ребёнок может умереть. Чимин не хочет в это верить, никому не даёт прикоснуться к себе, кроме медсестёр, смотрит загнанным в ловушку зверем, испуганный, убитый страшной новостью, он почти не говорит, только задаёт вопросы, чтобы понять, где снова ошибся. — В этом нет твоей вины, — Хосок говорит совсем не то, что хочет услышать уставший Чимин. — Синдром Эдвардса не лечится. — Но ведь дети живут с синдромами. — Но не с таким, — голос альфы звучит слишком хрипло, он откашливается и смотрит на Чонгука, который всё это время молчит и задумчиво смотрит в пол, чуть наклонившись и уперевшись локтями в колени. Хосок за свои слова чувствует себя виноватым, забывает обо всём, чему его учили в медицинском институте, чувствует боль омеги слишком сильно, чтобы не переживать. — Процент смертности слишком велик. — Но есть ведь процент выживаемости, — от нескрываемой надежды в голосе Чимина Хосок вздрагивает и взволнованно облизывает губы. Кивает, будто успокаивая самого себя, потому что сейчас он его врач, а не друг. Хосок должен быть сильнее. — Он никогда не сможет жить полноценной жизнью, понимаешь? Риски слишком велики. Он уже болеет. Ему будет становиться хуже. Это гораздо страшнее, чем ты можешь чувствовать сейчас. Чимин невольно кладёт ладонь на живот, делает глубокий вдох и медленный выдох, закрывает глаза и чувствует, как расслабляются мышцы, как быстро бьется сердце, как дрожат пальцы, а в глазах неприятно щиплет. Становится холодно и неприятно. Слова Хосока звучат неприятно. Чимин хочет сказать, что это его работа - делать что-нибудь, спасать. Но он не дурак, и осуждать его не имеет никакого права. Такое несчастье могло случиться с каждым. И почему-то случилось именно с ним. — Ты сильный омега, Чимин. Восстановишься, и мы попробуем снова, хорошо? Мы не могли этого предвидеть, и ты ни в чем не виноват. — Но я не хочу пробовать снова, — омега всхлипывает и с силой сжимает веки, чтобы не дать им увидеть его слёзы. Но слишком поздно, потому что дышать становится труднее и сдерживать себя тоже. Он не железный, и пережил за свою короткую жизнь слишком много, чтобы обманывать себя и других. Сейчас он может быть слабым перед всеми, и никто не станет его осуждать, потому что каждый справляется с болью по-своему. Всё произошло слишком быстро. Ещё несколько часов назад он и не думал о том, что может потерять гораздо больше. Но какие-то жалкие несколько слов способны перевернуть жизнь с ног на голову. И Чимин не знает, что с этим делать. — Какие шансы, что в следующий раз будет иначе? О чём ты говоришь? У меня нет денег на это. У меня нет здоровья. У меня нет ничего, Хосок! — он срывается на крик и до боли сжимает пальцы, впиваясь ногтями в кожу. Он жалобно скулит и надрывно всхлипывает, тяжело дыша. — Я не хочу! Не хочу его убивать! — Мы это сделаем. Хосок резко поворачивает голову и совсем не понимает, что друг имеет в виду. Чонгук невесело усмехается и трёт ладони, заметно волнуясь. Он сорвался в больницу сразу же, как получил сообщение от Хосока. И не было сомнений, что он нужен здесь, даже если омега почти не замечает его, они чувствуют друг друга. И Чонгук готов на всё, лишь бы избавить Чимина от той боли, что способна сломать и уничтожить мгновенно. Он просто не может и не хочет оставлять его одного, но хочет дать надежду. — Сделаем по-настоящему. Сколько нужно времени на восстановление? Месяц? Год? Хосок выглядит так, будто совсем не верит ему, но почти что улыбается и отводит взгляд, качая головой. А у Чимина в голове ни одной мысли, лишь пустота и слова альфы на повторе. Такая глупая причина, но ему почему-то хочется верить. Он шмыгает носом и смотрит на Чонгука так, будто тот сделал что-то совсем недопустимое, невозможное. Как испуганный ребёнок, теряется и загнанно дышит, потому что не понимает и не умеет справляться с эмоциями. Столько раз ошибался, доверял и снова ошибался, но почему же опять не пытается сопротивляться? Возможно, потому что нет причин бояться, ведь самое страшное уже произошло, потому что дальше будет только он один, со своими страхами и ошибками, с воспоминаниями о случившемся. Он просто не сможет пережить это. Просто потому, что всегда приходил к одному - Чимин нуждается в этом. Он нуждается в Чонгуке.***
Свет гаснет, раздаётся музыка, и Намджун в предвкушении замирает, наслаждаясь неуловимой мелодией. Он расслабленно улыбается и водит пальцем из стороны в сторону, чётко попадая в такт, прикрывает глаза и долго слушает. Почти не замечает, как рядом садится Дживон, но всё равно продолжает сосредоточенно следить за мелодией. Спустя несколько минут наступает тишина. Намджун медленно открывает глаза и нехотя поворачивается к парню, который что-то взволнованно ищет в телефоне. — Ну? — Девушка, которая там работает, я не запомнил имя... — Дживон убирает телефон в карман. — Ближе к делу. — Она сказала, что Пак Чимин уже подавал заявление на увольнение. — Но он всё ещё работает там, — альфа недовольно поджимает губы и задумчиво трёт подбородок. Дживон, не решаясь попросить разрешение уйти, сидит рядом. Он всего лишь выполняет свою работу. Но ему всё равно хочется знать, чем тот омега заслужил столько внимания. — Думаешь, я влюблён? От неожиданного вопроса он вздрагивает и дёргает плечом. Ему неловко, и Намджун это замечает. — Ты же умный альфа. Неужели думаешь, что я пойду на такое ради омеги? — он беззаботно посмеивается и трёт запястье, обдумывая свои же слова. Но в чём-то этот парнишка прав. И не было бы проблем, если бы не было желания получить всё, что хочется до сумасшествия сильно. — У тебя есть истинный? Младший альфа отрицательно мотает головой и заинтересованно смотрит на мужчину. — А у меня есть, — тут же говорит Намджун, и что-то есть в его взгляде такое, что Дживона до дрожи в коленях пугает. — И я сделаю всё, чтобы его вернуть.