***
— Не стоит недооценивать работу, которой мы занимаемся. Сейчас ты помогаешь бизнесу повысить привлекательность для клиентов, улучшить текущие предложения, сделать их более соответствующими запросам потребителей. Мы проверили лояльность аудитории. Ты умеешь разговаривать, держать лицо. Зрители тебя обожают. — Правда? — усмехается Тэхён, просматривая наработки баннеров и билбордов. — Не думал о своём шоу? — завлекательно играет бровями Алекс и поднимает запястье с наручными часами. Ему пора уходить. Тэхён замечает его копошения, но немного удивляется тому, что парень всё ещё здесь. Значит, его что-то останавливает. Вероятно, интересует. — Нет, не думал, — серьёзно отвечает Тэхён. Он и правда не думал. Сейчас ему совсем не до этого, даже если бы оставалось желание после нескольких шоу и интервью, он бы бросил эту идею на стадии мыслей вслух. Кто бы мог подумать, что Тэхён может понравиться не только бесчувственной камере, но и весьма понимающей толк публике. — Ты их мотивируешь, — объясняет Алекс, в привычной манере взмахивая руками. Он всегда помогает себе, жестикулирует, придаёт речи чёткость и уверенность. Его каждая идея на вес золота, что очень ценится в профессиональных кругах. Он не тратится на бесполезный трёп, берёт столько, сколько посчитает нужным, но отдаёт всегда в разы больше. Тэхёна совсем не смущает тот факт, что знания Хана в маркетинге на порядок выше по сравнению с его коллегами. Алекс победами не хвастается, завоёвывает всё больший авторитет на международном рынке, но сам же в каждом интервью предупреждает, что Корея всегда была и будет для него в приоритете. Тэхён в последнее время часто думает о том, каково это – мечтать о доме и иметь возможность туда вернуться. Он такую возможность давно потерял, и сейчас даже боится вслух произнести имя, которое его очень ранит. Хосок был его домом. Тэхён его любил, ценил и взаимные чувства никогда не отталкивал. Только однажды сам запер дверь, а ключ в ладонях растворился, будто и не было никогда тех счастливых лет, что они прожили вместе, унёс за собой и мечты, и надежды. Одна ошибка перечеркнула каждый неосуществившийся план. Не было ни дня, чтобы Тэхён не жалел. Он о многом жалеет. Но в первую очередь о том, что так и не объяснил Хосоку, что произошло в ту ночь. Вряд ли правда искупит грехи, но никто не имеет права презирать его за то, что он хочет рассказать. Каждый, кто хотя бы единожды оступался, понимает, что так жить дальше невозможно. «Дальше» - не про него, но «жить» - Тэхён всё ещё обязан Чимину, обязан Чонгуку, обязан людям, которые в него поверили. — Не думаю, что я могу на них повлиять, — сомневается в словах Алекса на его счёт, потому что какой из него мотиватор, когда у самого в жизни проблем выше крыши, и стимула что-то менять в ближайшем будущем не предвидится. Если быть честным, то только работа его на ногах и держит, потому что, если бы не ежеминутная занятость, подправленная излишним рвением сделать больше, вряд ли Тэхён смог бы справиться с нетронутыми скелетами, запрятанными в самых дальних шкафах. Прошло почти две недели с тех пор, как он говорил с Чимином последний раз. — Ещё как можешь, — врывается в кабинет Сокджин, толкая дверь плечом, чтобы не уронить прижатую к груди стопку папок. С таким уровнем нагрузки он с лёгкостью смог бы таскать тяжелейшие мешки или тележки с кирпичами. — Я говорил с Чонгуком. Ты говорил с Чонгуком. Мы все гордимся тобой, Тэхён. Ты делаешь так много не только для нас, но и для себя. Надеюсь, ты сможешь выбрать что-то более... — он задумывает, с грохотом скидывая папки на стол. — Что-то творческое, понимаешь? Ты же любишь фотографию. — Не хочу думать о будущем, — отказывается продолжать этот разговор Тэхён, помогая Алексу собрать его наработки. — Встретимся завтра? — интересуется Хан, щёлкая застёжкой на кейсе. — Не смогу, — извиняется Тэхён и, замечая растерянность в чужих глазах, извиняется. Он никогда не переносил встречи. — Что-то случилось? — осторожно спрашивает Алекс. — Это личное. Омега понимает, что дальше совать свой нос ему не положено, да и Тэхён не позволит. Провожает коллегу до двери, а затем оборачивается, прикладываясь к ней головой и только потом прижимается спиной. — Даже спрашивать не буду, — Сокджин взволнован, немного зол, это видно по его чуть приподнятым плечам, плотно сжатым в тонкую линию губам и сдвинутым к переносице бровям, но он всё равно на Тэхёна не смотрит, продолжает копать в бумажках и направляет руку себе за спину. — Туалет справа. У тебя мало времени, Чонгук с Чимином, обещал спуститься через пять минут. Тэхён непонимающе хлопает глазами, а затем срывается с места, прижимая ладони к губам. — Спасибо, — приглушённо шепчет, прежде чем скрыться за стеклянной дверью. Сокджин вздыхает, облизывает губы, задумчиво кусает нижнюю, кивает зачем-то, ведь здесь давно, кроме него, никого нет, а затем садится за стол, не переставая думать о том, что Тэхёну одному с этим не справиться.***
Чимин проснулся ещё до рассвета, но до Чонгука добрался только сейчас, оправдав своё позднее появление обязательными делами, которые никак нельзя было отменить. Он пообещал ещё утром, что за вторым завтраком уж точно составит мужчине компанию, поможет разобрать загруженную голосовую почту и расправится с ненавистными отчётными таблицами, которые Юнги обещал сдать ещё на прошлой неделе. — Тебе необязательно быть рядом, я справлюсь сам. Если тебе нужно быть в другом месте, ты можешь оставить меня в своём кабинете. Если не боишься, конечно, — подмигивает Чимин, а затем поворачивается к стеклянным прилавкам, за которыми прячутся одетые в разноцветные кремовые шапочки пирожные. — Чего боюсь? — удивляется Чонгук и просит у девушки две кружки капучино – для себя и Чимина. — Я могу что-нибудь украсть. Уже украл. Самое дорогое и ценное. Протянул руки, не испугался, забрал, спрятал и никому больше не отдаст. Не разрешит коснуться, потому что владеть им позволено только ему. Его сердцем. — Доверие – залог успешных отношений, — философствует Чонгук, пряча банковскую карточку в карман. — Я же пошутил, — бурчит Чимин, наваливаясь на альфу со спины и целуя его в плечо. — Ничего я красть не буду, поработаю немного, а потом поеду домой. Чонгук забирает два блюдца и ставит их на самый близкий свободный столик. Они садятся друг напротив друга, но альфа не сразу замечает изменения в настроении Чимина, лицо которого напоминает застывшую маску. Он смотрит будто сквозь него, поэтому Чонгук оборачивается и видит вдалеке Тэхёна, который проходит мимо кафетерия, направляясь к лифту. Взгляд Чимина невольно опускается на живот Тэхёна, спрятанный за рубашкой и пиджаком. — Он ничего не сделал? — Чонгук понимает, что он имеет в виду, но на вопрос ответить не может. Тэхён не информирует его о своих передвижениях, особенно личного характера. — А ты как думаешь? Чимин вообще предпочёл бы не думать об этом, потому что когда думает – переживает. Тэхён выглядит неважно. За несколько секунд Чимин успевает увидеть достаточно, чтобы понять, что ничего не произошло. Пока что. — Он взял отгул на завтра. Чимин лишь тихо посмеивается в ответ и ловит вопросительный взгляд альфы. Неужели не ясно, что Тэхён просто тянет время? — Почему ты против аборта? Тэхён не любит Намджуна. К тому же, посмотри, к чему их связь привела. Я не думаю, что ты имеешь право злиться на него. — Я не злюсь, — хмурится Чимин, сквозь зубы выпуская воздух и поочерёдно заламывая пальцы. — Я переживаю. Тэхён может сделать ошибку. Он ненавидит себя, ненавидит Намджуна, но всё ещё не может осознать, что внутри него растёт ребёнок, — сладко шепчет Чимин, чувствуя горечь на языке от произнесённых слов. — Его ребёнок. — Но это не ребёнок Хосока. — Что важнее: кровь или любовь к человеку, который делает тебя счастливым? Чимин вздыхает и снова начинает говорить, не в силах вынести этого тягостного молчания. — Тэхён был тем, кто предложил мне ЭКО. Мне было плевать, кто станет отцом ребёнка, ему было плевать. Это совсем не имеет смысла, когда на кону стоит жизнь ещё не родившегося малыша. — Ты почти ничего не знал о людях, представленных в портфолио,— Чонгук смотрит перед собой, на остывший кофе, на кубик сахара, завёрнутый в салфетку, на пальцы Чимина, нервно постукивающие по столу. — Может быть, это не имело смысла тогда. Все мы сталкиваемся с трудностями, которые не всегда удаётся решить вовремя. — Но имеет смысл сейчас? Кто-то бросается в пучину сложностей с головой, но выплывает, спасается. А кто-то ныряет слишком глубоко. — Сейчас? Кто-то погибает. — Сейчас Тэхён винит себя в произошедшем, ненавидит себя и всех вокруг, не понимает, что беременность – это не игрушка. Ему больно и страшно. Он боится, что другим причинил гораздо больше боли, чем себе. Но придёт время, и он поймёт, — Чимин водит пальцем по столу, рисуя спирали. Они такие же сложные, как и сама жизнь – витиеватые, головокружительные. Но стоит придать им другую форму – ровную, мягкую, совсем простую – превращаются во что-то совершенно иное, имеющее начало и далёкий, необъятный конец. — Поймёт, когда услышит стук его сердца, когда впервые возьмёт на руки, услышит первое слово. Поймёт, что нужен ему. Словно красная таблетка, которую нужно выбрать, проглотить и пережить непростую правду. А правда такова: — Он никогда не будет счастлив, зная, что убил собственного ребёнка, чтобы навредить себе.***
В этот же день Чимин допоздна остаётся в кабинете Чонгука, занимаясь накопившимися за несколько недель письмами. — Я всё жду, когда увижу заявление на твоё увольнение на своём столе, — мягко улыбается Сокджин, присаживаясь на диван и притягивая стопку старых журналов ближе. — Каждое заявление проходит через меня, прежде чем попасть на стол руководства. Чимин молчит, но прислушивается к нему, смотрит в экран ноутбука, но будто сквозь него, пальцы замирают над клавиатурой. Думал ли он над этим? Что ожидает увидеть среди собранных в длинный текст букв? Ответы на свои вопросы? Чувствует ли он что-то, осознавая, каким неосторожным был, теряя интерес и не скрывая этого? — Ты расстроен? Сокджин удивлённо вскидывает брови. — А должен? — Я не отрицаю, что хочу уйти. Никто об этом не знает, даже Чонгук, которому он обещал не врать. И может ли Чимин назвать враньём сомнения, с головой его поглотившие и не отпускающие с тех пор, как его выписали из больницы. Никто не знает, о чём омега думает круглые сутки, даже он сам иногда не понимает, к чему всё идёт, чего он хочет от себя и своего будущего, ведь всего несколько месяцев назад даже думать себе запрещал о том, что эту работу может когда-нибудь разлюбить. Не разлюбил, но больше не чувствует себя здесь своим, принимает за правду постоянно волнующие его мысли и идеи, к которым тянется сердце, мечты, которые однажды грозится воплотить в жизнь. — Я не хочу уходить, — не врёт, но отчасти умалчивают, почему больше не чувствует себя нужным им: Сокджину, Чонгуку, Тэхёну. Его всегда ценили и уважали как коллегу, не стеснялись похвалить за проделанную работу, ожидали огромные прорывы и скачки по карьерной лестнице, но только спустя время Чимин понял, что хочет совсем другого. — Я останусь, пока мне не найдут замену. — Тебе нельзя найти замену, — качает головой Сокджин, пролистывая страницы прошлогоднего выпуска. — Ты и сам это знаешь. Но если хочешь уйти, останавливать не буду. Вижу, что устал, постоянно летаешь в облаках, книжечки читаешь, — смотрит на спрятанную за журналами книгу, а когда Чимин берёт её в руки и так же долго смотрит, усмехается. — Как давно интересуешься медициной? — С тех пор как услышал диагноз, — уверенно отвечает Чимин, не сомневаясь в том, что аборт стал переломным моментом в его жизни. Больше месяца он не имеет возможности вздохнуть спокойно, не почувствовав боли, потому что боль эта – глубокая, неутешительная. Потому никогда не возьмёт на руки ребёнка, которого успел полюбить всем сердцем. Чимин не смог его спасти, и знание это острее самого смертоносного клинка. Если бы не Чонгук, самолично горло бы подставил, чтобы больше не чувствовать боли, от которой ему ничуть не легче. — Не ври Чонгуку. — Я не вру. — Но и не говоришь правду. Чимин кивает. На секунду в кабинете слышится лишь его неспокойное дыхание. — Твой альфа будет только рад. Тебе нечего делать здесь сейчас, я присмотрю за Тэхёном. Будто сам Тэхён позволит сделать ему это. — Ты знал, что он носит ребёнка Намджуна? Сокджин расширяет глаза, будто впервые его видит. — Знал, — получается немного растерянно. Он кидает ненужный журнал к остальным и поднимается на ноги. — Ты сам понял или Тэхён сказал? — Сам. — Мы работаем на разных этажах. Съёмочная площадка – единственное место, где я могу с ним поговорить. Или случайные встречи. Он совсем меня не слушает. Чимин недовольно поджимает губы. Никто не сможет ничего сделать, если Тэхён сам этого не захочет. Его упрямство не имеет границ, поэтому Чимин не верит тому, что Сокджин сможет чем-то ему помочь. И нужна ли эта помощь человеку, который от неё всеми силами отказывается? — Тебе нужно домой. Чимин поднимает глаза, в которых читается явный вопрос. Сокджин чуть морщит нос, принюхиваясь. — Чонгук не будет рад, если тебе станет хуже. Чимин стыдливо опускает взгляд в пол, неловко начиная мять рукава рубашки. Его запах стал чётче, но только Чонгуку приходится сдерживать внутреннего зверя, чтобы не причинить омеге дискомфорт. Чимин ценит его заботу и переживает ничуть не меньше, потому что в этот раз отступать не намерен. Он проведёт эту течку с Чонгуком и точка. Наверное, со стороны это звучало бы так эгоистично. Но мужчина хорошо дал понять, что хочет. Хочет быть рядом каждый день, каждую секунду, которую Чимин будет требовать от него. Быть ближе – единственное, что Чонгук может ему дать. И Чимин не посмеет отказаться, даже если ради этого придётся забыть о прошлом, которое до сих пор преследует и не даёт ему идти дальше.***
— У меня обход через десять минут. Я оставлю тебе форму согласия на проведение процедур и реквизиты для проведения оплаты. Можем поговорить после, если у тебя остались вопросы, — Сонха смотрит на Тэхёна, и он будто физически чувствует её недовольство. — Нет, я знаю, как это происходит. Девушка надевает халат и берёт планшет с тумбы, на которой стоит большой пустой аквариум. Тэхёну всегда было интересно, почему Сонха не решается поселить туда несколько десятков маленьких водных обитателей. — Доктор Мо будет ждать тебя завтра в десять, — она протягивает ему документы и просит идти за ней. — Процедура не займёт много времени. После никакой работы. Ты меня услышал? Тэхён кивает и подходит к стойке, за которой стоит медсестра. Она кладёт ему ручку и снова опускает взгляд в монитор. — Оставишь бумаги Кире. Сплошь сложные абзацы, изобилие юридических терминов и медицинских названий. Тэхён обязательно прочёл бы с первой до последней строчки, если бы не доверял этой клинике. Он обратится к бумагам только в том случае, если возникнут вопросы. Сонха уходит почти сразу же. Тэхён заполняет формы и указывает реквизиты своего банковского счёта. У него есть деньги, чтобы оплатить нужные процедуры. Он надеется лишь на то, что сданных анализов будет достаточно, ведь с доктором, которого посоветовала Сонха, Тэхён лично не знаком, поэтому могут возникнуть проблемы, если его медицинскую карту будут просматривать слишком внимательно. Он бы сказал, что со здоровьем у него всё в порядке, но анализы не врут. Рано или поздно могут возникнуть проблемы, и сейчас точно не время, чтобы думать об этом. Зато в голове зарождается совершенно сумасшедшая мысль. — Извините, доктор Чон Хосок сегодня на смене? — Тэхён опирается руками о стойку и смотрит на медсестру. — Он в своём кабинете, — отвечает Кира, не заботясь о том, что у Тэхёна нет записи. Возможно, девушка была не так глупа, чтобы не понять, что омега в этой клинике не самое последнее лицо. Тэхён благодарит её за помощь и идёт вдоль по коридору, считая номера кабинетов один за другим. Всего лишь спустя несколько минут Тэхён подходит к нужному. Раньше он без промедлений влетал в чужое пространство и падал в готовые к нежным ласкам объятия. Сейчас же он должен подготовить внятную и небесполезную речь. Стук в дверь пугает не только доктора, но и самого Тэхёна, который, получив разрешение войти, появиться внутри не торопится. Он слышит звонкий смех за стеной. Значит, с альфой кто-то ещё. Он не вовремя? Ему следует уйти? — Тэхён? — слышит своё имя, удивлённо произнесённое чужим голосом. Не голосом Хосока. Он совсем не понимает, как давно стоит не перед дверью, а за ней. В глазах альфы мелькает удивление, но на лице совсем ничего. Будто ему нет никакого дела до того, что Тэхён пришёл к нему. — Что ты здесь делаешь? Что он здесь делает? Разве он должен задавать этот вопрос? Тэхён поднимает тяжёлый взгляд на омегу, чьё присутствие ему совсем не нравится. Смутное представление того, кем он может быть, не помогает. Кажется, парень работает здесь недавно. Они точно не знакомы, но сидящий рядом с Хосоком омега точно видит его не первый раз. — Я хотел поговорить, — как можно серьёзнее говорит Тэхён и переводит взгляд на альфу. — Чихён, оставишь нас? Ординатор из кардиологии? Разве кардиологическое отделение находится не на два этажа ниже? Тэхён хмурится и делает шаг в сторону, чтобы уступить дорогу тому самому «Чихёну», который занял место одного из ординаторов в прошлом году за выдающиеся познания в хирургии и почётные в медицине достижения. Тэхён даже не пытается скрывать того факта, что его беспокоит, с какой мягкостью в голосе его альфа говорит с этим омегой. — Конечно. Договорим вечером. Тэхён осекается. Хосок больше не его альфа, теперь он снова одинок и, возможно, вновь готов к отношениям, поэтому нет ничего страшного в том, что Чихён пытается привлечь его внимание. Именно так, внимание, ведь Хосок никогда не был ветреным мужчиной. В своё время Тэхёну понадобилось несколько месяцев, чтобы узнать хотя бы номер неприступного альфы, который, как бы абсурдно это не звучало сейчас, совсем не был готов к серьёзным отношениям. — Ты что-то хотел? — взгляд Хосока, острый, режущий, пробирающий до самых костей, заставляет Тэхёна прийти в себя, но он всё равно продолжает думать. Чихён упомянул вечер. Это значит, что они должны продолжить разговор вечером. У Хосока была ночная смена,синева под глазами не даёт оспорить этот факт. После обеда он должен идти домой. Или не должен? — Я хотел поговорить, — Тэхён сглатывает и остаётся стоять на том же месте, не решаясь сесть на стул или на диван, или в кресло рядом с Хосоком, который к нему настроен отнюдь не дружелюбно. Он остаётся стоять, чтобы в любой момент смочь уйти. — Говори, — всё так же строго говорит Хосок, оставляя за омегой право действия. Тэхён свободен в своих мыслях, в словах, которые может наконец произнести. — Я хочу извиниться. Хосок криво улыбается, уставившись взглядом в пол. — Хочу попросить прощения за боль, которую причинил тебе. Я не должен был… — внезапно Тэхён чувствует, как лёгкие сжимаются, не разрешая даже сделать вдох. Он не дышит и изо всех сил пытается взять себя в руки, чтобы продолжить говорить. — Я сделал ошибку. Я не понимал, я ничего не понимал. Я был не в себе. — Сколько раз? Внезапный вопрос заставляет его замолчать. Он в недоумении смотрит на альфу, медленно начиная понимать суть вопроса. — Хосок… — Сколько раз он трахал тебя? Сколько ошибок ты сделал? Неужели так сложно вспомнить? Каждое его слово всё глубже и глубже впивается в беззащитную плоть, сбивая сердце с ритма. — Чего молчишь? — Я не… — заикается Тэхён, опуская взгляд в пол. Он не в силах выдержать его взгляд. Слишком сложно, невозможно. Хосок проводит ладонью по лицу и упирается руками в колени. Ему тоже плохо. Не может быть иначе. — Неделю, — говорит он ровно, почти шёпотом. — Неделю ты делал это с ним. Тэхёну противно слышать всё, что он говорит. Ему не нравится слышать это из уст человека, которого он любит. Хосок делает больно, пытается унизить, заставить вспомнить, чтобы пережить те дни заново, но Тэхён не винит его. Он заслужил. Он обязан выслушать всё, что альфа о нём думает, принять весь удар на себя, ведь оправдываться Намджуном слишком низко. Тэхён не слабый. Но только не тогда. Он должен был отказать сам, к чёрту послать инстинкты и вернуться домой. Но в ту ночь будто что-то произошло, что-то пошло не так. — Я себя не контролировал. Я ничего не помню, понимаешь? Начало и конец, — говорит отрывисто, надрывно, каждый вздох даётся с неимоверной тяжестью. — Не понимаю, — не обязан понимать, но Тэхён надеялся, так хотел, чтобы Хосок посмотрел на него по-другому, как раньше, подошёл, обнял, сказал, что они справятся, что он даст ещё один шанс, что простит, вытащит его из состояния, в котором ни пить, ни есть не можешь, ненавидишь себя, убиваешь каждый день, закапываешь ещё глубже, только бы страдал, только бы получил сполна за причинённую любимым людям боль. — Тебя не было неделю. Я объехал весь город, обзвонил все больницы и морги, всех друзей, знакомых, коллег. Я неделю не спал, а ты трахался со своим истинным? Хосок зол. Но больше всего пугает безмолвно замершее в груди сердце. Беспокойное дыхание глушит. Разве той ночи недостаточно? Почему Хосок делает это с ним? Зачем заставляет вновь переживать тот ад, в который Тэхён своими же ногами себя привёл? Уйти. Ему нужно уйти. Хосок не поймёт. Никто не понимает. — Я не хотел, — трясущимися руками сгребает свитер в кулак, будто сердце сжимает, бесполезную вещь, которая в самые тяжёлые мгновения его оставляет. Сдерживает вырывающийся изнутри крик, жалобно стонет, всхлипывает, качая головой. — Мне жаль. — Уже говорил, — Хосок устало трёт глаза и отталкивает руками от колен, поднимаясь на ноги. — Джисон хороший доктор. Он сделает всё, что ты хочешь, — скользит взглядом по животу омеги и резко отворачивается. — Уходи. А хочешь ли ты сам? Сердце Тэхёна ухает вниз. Хосоку не нужна его боль, его истёртые в мыслях жалкие речи, и истерзанное острыми когтями правды-убийцы сердце тоже не нужно. Тэхён ему бесполезен, и его ребёнок, чужая кровь, они оба, никто из них не имеет для Хосока никакого значения. Тэхён вернётся домой один, в пустую квартиру, где его никто не ждёт. И даже когда будет невыносимо больно, никто не будет волноваться, никто не придёт и спасать его тоже никто не будет. Была жизнь, и вмиг её не стало. Будет мучиться от одиночества и внутренней пустоты, бессмысленности собственного существования. Но будет знать, что заслужил, что Хосок горем не упивается и идёт дальше, что жизнь у его любимого человека будет самая лучшая. Хосок этого заслуживает. А Тэхён? А Тэхён должен уйти, ведь рядом с ним ему больше нет места. В сердце Хосока больше нет места для него.