Nitrogenium

***

Чимин просыпается спустя почти двенадцать часов крепкого сна. Чонгук поворачивается к нему лицом, подкладывает под голову ладонь и поправляет сползшее к ногам одеяло. В животе бурчит, глаза жжёт от усталости, а кровь, похоже, перестала поступать к рукам ещё час назад, когда он наблюдал за спящим омегой, нависнув над ним. Спать не хочется совсем. Чувство тревоги не оставляет его ни на минуту. Он полночи слонялся по комнатам, разговаривал сам с собой и лишь к утру обратился за помощью к Юнги, чтобы скоротать время. Ему стоило лишь на секунду закрыть глаза, чтобы почувствовать озноб и холод, сковывающий обласканное сладкой дрёмой тело. Будто что-то невидимое, неосязаемое не давало ему спать. Чимин открывает глаза, и его лицо оживает яркой улыбкой. — Доброе утро. Вместо слов Чонгук подаётся вперёд и касается мягких, словно пышные булочки, губ. Таких же сладких, почти съедобных. Его охватывает странное спокойствие, будто их постель – самое безопасное место на всей планете, вместе с Чимином, они не нуждаются ни в чём другом, только в близости друга, трепетных касаниях, искренних поцелуях. Время для них сейчас остановилось, нет ничего вокруг, что могло бы их взволновать, нет того, кто мог бы остановить. Они только вместе, только вдвоём, только друг для друга. Чёрные глаза, в которых горит дикая жажда завладеть, получить приятное поощрение, похвалу, следят, выжидая мгновение, когда можно будет действовать. Взгляд Чимина отдалённо напоминает потерянное ими подростковое время, когда дальше неумелых, устрашающих предупреждений и обидных колкостей дело не заходило. Чонгук готов извиняться за причинённую боль каждый день, замаливать грехи, стоя перед любимым на коленях, умолять простить и забыть, никогда больше о его гнусных поступках не вспоминать. И если бы Чимин знал, о чём он думает, то обязательно бы искусал искривлённые в гримасе боли и отчаяния губы. Но затуманенный мыслями о начавшейся течке мозг думает совсем иначе, управляя сознанием, запирая подсознательное где-то глубоко внутри разгорячённого, осмелевшего под натисками гормонов тела. Чонгук целует его долго и осторожно, оторопело хватает оседлавшего его бёдра омегу за предплечья и только после первого толчка, не спрашивая разрешения, проталкивается языком в горячий рот. — Ты не спал, — голос Чимина кажется таким же слабым, как и его воля. — Тебя это так волнует сейчас? — спрашивает Чонгук с улыбкой и снова впивается в его губы, не давая говорить. Чимин что-то неразборчиво мычит, тяжело вздыхает и вновь закрывает глаза, чтобы полностью отдаться мгновениям близости. Он изо всех сил прижимается к альфе, чувствует, как чужие горячие руки пробираются под кромку белья, несдержанно стонет и тычется носом альфе в плечо, когда первый палец аккуратно толкается в него. Трётся пахом о пах, совершенно нечитаемым взглядом нападает на обезумевшего Чонгука и вновь припадает губами к исцарапанным плечам, сходит с ума от мыслей о том, как настойчиво, но в то же время нежно альфа его растягивает. Так приятно ему никогда не было, и хочется большего, потому что двух пальцев спустя несколько минут становится мало, вздыхает прерывисто, поднимается на дрожащих руках, чтобы на ощупь найти раскрасневшиеся, будто измазанные вишнёвым джемом губы мужчины, который делает с ним безумные вещи. Тонет в отголосках своих же стонов, ловит стаи мурашек кожей, будто только познающей, что значит быть послушным для своего альфы, чувствительным, податливым. Чимин даже не пытается сдержать разочарованного стона, когда руки позади него пропадают, а внутри становится пусто. Тишина душит, как и скользящие по вспотевшей коже ладони. — Тебе нужно поесть, — Чонгук его успокаивает, коротко целует в уголок губ и пытается не рассмеяться, когда обиженный до глубины души омега сползает с его колен. — Завтрак никто не отменял. — Завтрак никто не отменял, — дразнится Чимин и спрыгивает с дивана, сразу же прикрывая мокрое пятнышко на задней стороне белья футболкой. Всё равно альфе не видно, как плачевно обстоят дела спереди. А Чонгук ведь не признает, что это именно его рук дело! Будет издеваться, привирать, отнекиваться, искать способы сбежать, лишь бы не возвращаться в постель. Чимин знает, что это не так. Но оскорблённая омежья сущность думает иначе – его не захотел истинный альфа. Когда Чимин скрывается в ванной комнате, хлопнув дверью, Чонгук уходит на кухню. Он не забывает заправить постель и вернуть сброшенные на пол подушки на место. Чайник нагревается так же быстро, как и вскипает молоко на плите. Несколько недель назад Чонгук расспросил Тэхёна о гастрономических пристрастиях своего парня и просил писать в любое удобное ему время, если найдётся что-то ещё. Таким образом, сегодня на завтрак будет подана молочная рисовая каша с мёдом и кокосовой стружкой. Краем глаза Чонгук замечает беззвучные передвижения и резко разворачивается с кружкой в руках, когда Чимин уже готовится на него напасть. — Твой чай, — улыбается он приторно-сладко и стирает с щеки омеги засохшую зубную пасту. — Я приготовил завтрак. Чимин удивлённо обступает его и смотрит на кипящую кастрюльку, втягивая носом медовый аромат. Нет слов, чтобы описать, что чувствует Чимин сейчас. Сначала ему хочется рассмеяться, потому что как это вообще получилось, что завтрак готовит не он, а Чонгук, потом внутри что-то болезненно скручивается, когда альфа прижимается к нему со спины, утыкаясь носом в мокрый после душа затылок. Ему нравится чувствовать себя в его объятиях, ощущать волнами разливающееся тепло по телу, трепетать от каждого прикосновения, мокрого поцелуя, с замершим дыханием ждать, когда альфа вновь обнюхает бьющуюся на шее венку, чтобы вновь испытать Чимина на прочность. И только гулко бьющееся в груди сердце не даёт усомниться в том, что он всё ещё жив. Они завтракают в тишине. Чимин торопливо пролистывает новостную ленту, отвечает на сообщения, а затем продолжает чтение очередной серии книг по топографической анатомии. Чонгук внимательно вглядывается в него, чтобы не упустить малейшего изменения в выражении лица, доедает кашу чуть позже, чем омега, собирает посуду и оставляет её в раковине, чтобы чуть позже помыть. Сейчас у него есть дела поважнее и мечты, которым, кажется, сбыться не суждено. Он находит Чимина в спальне. Тот развалился поперёк кровати и, подложив подушку под подбородок, вытянул руки с телефоном перед собой. Чонгук хмурится, а затем обходит кровать, опускаясь перед омегой на колени. Но тот не обращает на него никакого внимания, сосредоточенно жуёт губу и перелистывает электронные страницы одну за другой. Так проходит несколько часов, в течение которых Чонгук умудряется навести порядок на кухне и закончить несколько проектов, которые сразу же отправляет Юнги. Тот возмущается, снова напоминает другу о том, какое условие было поставлено всего пару дней назад («никаких телефонов, пока не выйдешь из квартиры») и так же быстро отключается, приказав взяться наконец за дело. Только дело это категорически занято и из комнаты выбираться не планирует. Чонгук никуда не торопится, но у самого руки чешутся что-нибудь сделать. И кто бы мог подумать, что когда-нибудь испугается подойти к своему омеге, к истинному, который всё ему позволяет. Но Чонгук чётко дал понять, что контроль над их желаниями в руках Чимина, а вот ответственность за происходящее несёт далеко не приученный к главенствующей позиции омега. Чонгук неторопливо щёлкает каналы, без интереса наблюдая за происходящим. Он просто хочет развлечь себя, прежде чем развлекать придётся ему. Чимин выходит из комнаты под вечер, когда часовая стрелка показывает начало восьмого. Он осторожно пробирается в гостиную и перегибается через спинку дивана, чтобы обнять альфу со спины. — Почему ты здесь? — спрашивает он после долгого молчания, едва касаясь губами мочки уха мужчины. Чонгук даже не шевелится, сильнее сжимает пульт в руках, который омега не замечает, как и дрогнувший в ухмылке уголок губ. Чимин покрепче обнимает его за плечи и прижимается щекой к мягким волосам. — Ты был занят. Чимин недовольно сопит и обходит диван, всем своим видом изображая нетерпение. Он садится рядом и задумчиво сжимает губы в тонкую линию. Чонгук чувствует его запах. Квартира настолько пропиталась им, что он готов поспорить: по одному лишь вздоху может определить, в каком состоянии сейчас находится его омега. Чимин хочет его. Хочет, чтобы Чонгук взял его, и даже не скрывает этого. — Скажи Хосоку, чтобы забрал мой телефон, — немного подумав, отвечает омега. Будто этот вопрос всерьёз заставил его о многом задуматься. — Он меня отвлекает. — Тебе нужно отвлекаться, — пожимает плечами Чонгук, протягивая руку, которую Чимин тут же принимает. — Я не хочу, чтобы ты сошёл с ума от скуки. Если хочешь читать, то читай. — Я хочу только тебя, — протестует Чимин, взбираясь к нему на колени. Его лицо заливает очаровательный румянец. Чонгук берёт его за щёки и прижимается губами ко лбу, чтобы проверить температуру. — Ты горишь, — чего и требовалось ожидать от начавшейся течки. Омега почти перестаёт контролировать себя, окольцовывая шею мужчины руками. Так ему гораздо удобнее наблюдать за происходящим, быть чуть выше, чуть главнее. — У меня течка, а ты ничего не делаешь, — кокетливо тянет он каждое слово, призывно облизывая губы. — Конечно, мне жарко. Чонгуку хватает нескольких минут, чтобы подхватить его под бёдра, донести до спальни, аккуратно положить на кровать и найти спрятанный в тумбочке пакет. Чимина нагота не стесняет, он сразу же раздевается догола, понимая, что своими страхами и зажиманиями никому лучше не сделает. Чонгук любит его, значит, полюбит и его тело. Именно в этот момент, словно прочитав мысли, мужчина взбирается на кровать и нависает над ним, припадая губами к оголившемуся животу. — Такой красивый, — шепчет, словно зачарованный, поднимается губами выше, обрамляя мягкими поцелуями пупок, впадинки меж рёбер, прижимается губами к потвердевшему соску, пальцами нежно касаясь другого. Чимин в его руках будто плавится, как раскалённая лава, растекается, горит живым огнём, хнычет и двигает бёдрами навстречу горячему, сильному телу. — Такой потрясающий, — Чонгук продолжает нашёптывать приятности между длинными поцелуями, распалять отданное в его бережные руки чудесное создание, нахваливать изящную красоту, попавшуюся ему однажды так не случайно. Будто какое-то наваждение, не понимает, как мог самого себя обмануть, поддаться обману, причинить боль человеку, который всегда был для него всем. Чимин – его судьба. И Чонгук готов вступить в ожесточённую борьбу с тем, кто осмелиться подвергнуть очевидное сомнениям. — Такой послушный. Два пальца, испачканные в смазке, разводят ягодицы и с лёгкостью проталкиваются внутрь, медленно двигаются, неторопливо растягивая податливые стенки. Воздух в комнате становится гуще. Чимин задыхается, когда Чонгук чуть сжимает пальцы, надавливая на простату. — Ещё, — недовольно шепчет, сглатывая, и хватает альфу за плечо. Ему нужно больше, почувствовать это каждой напряжённой в предвкушении клеточкой тела. Чонгук – мастер его счастья, владелец души. Он с такой лёгкостью управляет каждым его вздохом и движением, читает по спрятанному за дымкой возбуждения взгляду, чего ему хочется, – самый преданный альфа. Чонгуку ничего не стоит заставить его сходить с ума от нетерпения и желания, просить о большем, не обращать внимания на украшенные бисеринками слёз ресницы. Он чуть сползает, скользит губами по согнутым коленям, оставляет багровые пятна на бёдрах, касается кончиком языка влажной головки, выбивая из покрасневшего омеги надрывный стон. Насыщенный, укрепившийся сладкий запах сводит Чонгука с ума. Он утыкается лбом в тазовую косточку, оставляя на ней успокаивающий поцелуй, и замечает, как хорошо Чимин принимает третий палец. Не скупится на похвалу, проводит ладонью от лодыжки до бедра, подгоняя гуляющие по телу мурашки. Чонгук отстраняется буквально на мгновение, скользкими руками вскрывает упаковку презерватива и раскатывает его по члену. Чимин, словно слетевший с катушек, с горящими дьявольским огнём глазами за ним наблюдает, резкими движениями надрачивая себе, делает вдохи через раз, почти не дышит. Может быть, просто не может, что всё это его – Чонгук весь, с макушки до пят, полностью принадлежит ему. До сих пор позволяет себе сомневаться в том, что альфа настоящий, что эту течку он проводит не один, не изнывает от одиночества и тоски, не грезит мечтами о любимом и единственном, потому что Чонгук уже здесь. Чонгук рядом с ним. Он больше никуда не уйдёт. Чимин не позволит, будет сражаться за их любовь до последнего. Чонгук входит в него медленно, давая привыкнуть обоим, ловит сдавленный, скулящий стон губами, прижимается так близко, как только может, упираясь руками в кровать по обе стороны от чужой головы, терзает искусанные, опухшие губы своими, плавно толкается, скользит ступнями по простыням, напрягается, чуть отстраняясь, чтобы не задавить омегу. Только Чимин по сравнению с ним совершенно другого мнения. Обнимает его за талию, притягивая к себе, и громко стонет, когда альфа толкается до конца, вжимаясь в него всем телом. Чувство тепла и наполненности не сравнится ни с чем, ни один другой мужчина не сможет сделать ему так же приятно, как это делает Чонгук. Они будто становятся единым целым, знают, как сделать друг другу хорошо. Очередное движение сопровождается оглушающим полукриком-полустоном, когда Чонгук, обнажив клыки, вонзается зубами в послушно подставленную шею. Чимин хрипит и сбивается с дыхания, запрокидывая голову. — Не сжимайся, — горячо шепчет Чонгук ему в ухо и прижимается мокрыми от слюны губами к покрасневшему укусу. Так красиво. Гордость распирает его изнутри. Чимин всегда принадлежал ему, всегда был связан с ним, но теперь официально принимает несущую его запах метку. Если бы они только знали, как им будет хорошо, сорвались бы ещё несколько месяцев назад, не стыдясь чужих презрительных и удивлённых взглядов. Секс с Чонгуком другой, близость с ним особенная и ни с чем другим не сравнится. Они будто становятся единым целым, прислушиваются друг к другу, дарят незабываемые воспоминания, обещания и счастье. Чонгук слегка замедляется, а затем вдавливается в омегу всем весом. Руки дрожат, когда Чимин тянется к нему, чтобы поцеловать, и чувствует, как внутри него становится тесно, жарко, как член альфы становится больше, послушно принимает каждый короткий толчок и громко стонет в приоткрытые, влажные губы, цепляясь за чужие сильные плечи и изливаясь себе на живот, пачкая обоих. Оргазм накрывает их с головой, замедляя двигательные процессы и умственную активность тоже. Чимин будто не здесь, руки совсем не слушаются, в голове серой дымкой сгущается туман, а язык заплетается, когда он пытается хотя бы что-нибудь сказать. Чонгук отстраняться не торопится, наоборот – чуть сползает, ложится набок и притягивает постанывающего от непрекращающихся оргазмом омегу к себе спиной, прижимая к влажной, испачканной в сперме груди. У них почти не остаётся сил. Чонгук аккуратно выходит из него, снимая с опавшего члена презерватив, кидает его возле кровати и возвращается к потерявшему столь нужное сейчас тепло Чимину, который сразу же закидывает на его бедро ногу и с тяжёлым вздохом закрывает глаза, мгновенно засыпая. Чонгук, медленно перебирая прядки на его макушке, оставляет в основании шеи, где яркими бутонами расцветает свежая метка, долгий поцелуй и лишь спустя несколько минут позволяет себе прикрыть глаза, сразу же проваливаясь в сон.

***

Чимин сонно хлопает глазами и смотрит на закрывающуюся входную дверь, перед которой маячит запыхавшийся Хосок. — Только с работы? — заключает Чимин, отогнав нагнетающую слабость дрёму и заметив огромные синяки под глазами альфы. — Я обещал Чонгуку, что заскочу после смены, принесу поесть, — Хосок сразу же проходит на кухню, ставит пакеты на стол и разворачивается на сто восемьдесят градусов, открывая холодильник. — Вы совсем не едите? Заинтересованный взгляд альфы Чимина ничуть не смущает. Он только сильнее заворачивается в плед и пожимает плечами. — Иногда. — Понятно. Хосок осматривает прибранную кухню, выставленную в сушилке чистую посуду и сложенные на столе в ровную стопку медицинские журналы, которые он принёс в прошлый раз. Идёт пятый день с начала течки. Чимин, кажется, выглядит гораздо лучше, лишь немного сбросив вес, но заметно придя в себя после первых бессонных ночей. — Он спит? Но тяжелее всего было Чонгуку, который и днём, и ночью крутился рядом с ним, охраняя его беспокойные сны, занимаясь сытными завтраками и ужинами, прибираясь не только в спальне, но и во всей квартире. Ему требовалось гораздо больше времени на восстановление сил. — Спит. Ночью мне стало легче, и мы уснули. Я хочу, чтобы он вернулся на работу завтра. Чимин умалчивает настоящую причину столь торопливого решения. Но почему-то ему кажется, что Хосок всё понимает. От внимательного взгляда омеги не ускользает и то, что мужчина снова и снова осматривается, будто что-то должно было произойти за то время, что он отсутствовал в этой квартире. Но Чимин вынужден его расстроить, потому что Тэхён не звонил и не приходил. О его течке осведомлены не многие, но Чимин уверен, что Тэхён обо всём знает или хотя бы догадывается. — Он нужен там, поэтому я пытаюсь уговорить его вернуться. — Пытаюсь, — насмешливо повторяет за ним Хосок, удивляясь тому, как этот хрупкий на вид омега вообще умудрился взять над его неуправляемым другом контроль. — Не заставляй его, если он не хочет. Достаточно позвонить Юнги и попросить его о помощи. Дай Чонгуку время побыть с тобой. Он очень скучал. Чимину кажется, что Хосок говорит совсем не о том, что они с Чонгуком заняты, уделяя всё свободное время работе и совершенствованию навыков, а скорее о чём-то неозвученном, что волновало их обоих долгие годы одиночества и тоски друг по другу. Чонгук никогда не произносил вслух то, что он думал о пропущенном времени, о прошлом, может быть, неудачно сложившемся для них отнюдь не по воле судьбы. Но он готов взять на себя ответственность за глупости, совершённые под руководством неокрепшего сознания. Чимин хочет спросить Хосока о Тэхёне, даже, возможно, попробовать поговорить с ним, уговорить не рубить с плеча и подумать ещё немного, ведь не может быть, что одна единственная ошибка уничтожила все чувства, раскалённым железом выжгла на сердце уродливое клеймо забытой любви к человеку, который его разочаровал. Хосок не такой. И Чимин надеется, что альфа одумается, и тогда не будет поздно всё вернуть. Они оба заслуживают счастья. Хосок смотрит на него с таким видом, что все страхи Чимина возвращаются, но ни ужаса, ни ярости на его лице нет – только ясно различимая тревога. Он спешно прощается с омегой, проходит мимо разбросанных по столу игральных карт и фишек, принадлежащих одной из настольных игр, которую Сокджин любезно одолжил на время. Чимин просит звонить и не пропадать, закрывает за мужчиной дверь и, будто почувствовав свободу, следует в спальню, сбрасывая с плеч плед и оставляя его у самих дверей. Может быть, ему и стало лучше, но возбуждение никуда не исчезло. Чимин гордится тем, что ему удалось перетерпеть присутствие чужого альфы в своей квартире. Чонгук тихонько похрапывает, смяв одеяло в ногах и раскинув руки в стороны. Чимин хмыкает и медленно обходит кровать, достаёт из тумбочки несколько шелестящих квадратиков и кидает их рядом с бедром мужчины, следом упираясь в кровать коленом, а второе перекидывая через его ноги. Он хочет сделать любимому приятно. Хочет быть сверху, быть главным, управлять процессом, чтобы без рук, и только тягучее удовольствие на двоих. Чимин чуть приподнимается на локтях, чмокает спящего Чонгука в губы, а затем снова опускается на колени, одной рукой стимулируя чуть привставший член альфы, а другой цепляет маленький квадратик, разрывая его зубами. Чонгук не просыпается, жмурится, морщит нос, не верит, что так хорошо может быть на самом деле, послушно следует за прекрасным сном, в котором самой красивой звездой для него сияет Чимин. Тот быстро раскатывает презерватив по его члену, нервно облизывает губы и чуть приподнимается, чтобы насадиться на горячую плоть, с силой сжимая простынь в ладонях. Опускается медленно, осторожно, растягивая удовольствие от распирающего узкие стеночки члена, запрокидывает голову, в немом стоне выдыхая и упираясь руками в быстро вздымающуюся грудь. Пальцы на ногах сжимаются, тихий скулёж наполняет прогретую утренним солнцем и жаркими, слитыми в страсти телами комнату, становится слишком душно. Чимин задыхается, ускоряет плавные рывки, почти не замечая сжавших его плечи рук. Он улыбается. Так хорошо делает обоим, так приятно. Глаза блестят, кожа щёк и шеи покрывается красными пятнами, а пальцы лихорадочно цепляются за шею Чонгука, оплетая, обнимая, и он наклоняется, чтобы встретиться с безумными глазами, не сводящими с него дикого взгляда ни на секунду. Чонгук должен запечатлеть в своей памяти всё: каждый сладкий поцелуй, неторопливый толчок, звонкие стоны и смешавшиеся в неповторимую смесь запахов. Он целует Чимина жадно, осторожно, но нетерпеливо, кусает губы, словно пробует на вкус то, что уже давным-давно опробовал множество раз, отстраняется, придерживая уставшего от непрекращающихся движений омегу за плечи, поворачивает набок, не выходя из него, и пристраивается сзади, наращивает темп, выдыхая в зажившую метку скопившееся в груди напряжение. С гордостью выбивает из него громкие, хриплые стоны, придерживает за бедро, сменяя угол проникновения, остервенело долбит по простате, будто совсем не устал, хвастается силой и выносливостью. Он нежно ведёт ладонями по бёдрам омеги, и неистовый рык вырывается из него, когда Чимин прогибается в спине и болезненно сжимает его внутри себя, резко разворачивая голову и вытягивая губы, чтобы поцеловать. Они словно дышат друг другом, тонут в послевкусии фееричного оргазма, стонут, толкаются, и лишь спустя недолгую минуту Чонгук отстраняется, прижимаясь губами к хмурым морщинкам на лбу омеги, который начинает хныкать и пытается развернуться в его руках. — Как ты себя чувствуешь? Чонгук выходит из него, собирая пальцами вытекающую из сжимающейся дырочки смазку, слизывает солёные капли, слышит, как Чимин всхлипывает, заправляет взмокшие прядки ему за ухо и переворачивает его на спину. — Самым счастливым на свете, — шепчет Чимин и смеётся, переворачиваясь на бок. Чонгук вытягивает руку, чтобы Чимин положил на неё голову, и двигается ближе, легонько шлёпая его по ягодице. — Спасибо за приятное пробуждение, — он сладко целует омегу в приоткрытые губы и набрасывает на него одеяло, которое после недельного постельного марафона придётся сдать в химчистку. — Я старался, — шёпотом говорит Чимин и закрывает глаза, прислушиваясь к ровному, глубокому дыханию альфы. Он готов делать ему так хорошо каждый день, в течку и без неё, лишь бы Чонгуку это нравилось. — Хосок приходил. Оставил нам завтрак и обед. Чимин умалчивает о том, что Хосок выглядел хуже, чем обычно. — Я хочу, чтобы ты вернулся на работу завтра. Течка почти закончилась. Грудная клетка медленно поднимается и опускается, Чонгук дышит лениво, будто дыхание способно забрать у него только восстановившиеся после сна силы. Он поглаживает Чимина по волосам, наблюдая за его трепещущими ресницами, полуприкрытыми веками и опухшими, искусанными губами. — Уже выгоняешь? — делает попытку иронично подшутить, но требовательный и серьёзный взгляд выбивает из него все намёки на шутку. Чимину его улыбка не нравится. — Я боюсь, что без тебя они не справятся. — Они? — переспрашивает Чонгук. — Или он? Его вопрос попадает в самую цель. Чимин хмуро поджимает губы и кладёт ладони ему на грудь, нежно поглаживая россыпь вен на ключицах. Он может не отвечать, если не хочет, Чонгук не будет заставлять, но самому же станет легче, если признается, что именно тревожит столько времени. — Я волнуюсь за Тэхёна, — говорит Чимин спустя несколько минут. Пальцы Чонгука успокаивающе поглаживают его по щеке, а затем спускаются на выглядывающую из-под одеяла метку – знак принадлежности, принятия и взаимной любви. — Оставить его одного на неделю было плохой идеей. — Он не один, — Чонгук не выглядит встревоженным. Не потому, что ему всё равно на Тэхёна, просто нет причин разводить панику на пустом месте. Чимину давно следует разобраться не только в себе, но и поговорить с Тэхёном. Им обоим это нужно. — Тем более что он взял несколько выходных за свой счёт и со вчерашнего дня не выходит на работу. Поверь, он может позаботиться о себе. — Да, — рассеянно отзывается Чимин, внезапно ощущая жар и лёгкое головокружение. — Я веду себя отвратительно. Как думаешь, я заслуживаю прощения? Чонгук вопросительно изгибает бровь, не совсем понимая, что он имеет в виду. — Я не поддержал его, отреагировал слишком резко, мы должны были поговорить и во всём разобраться. Мне стоило быть терпимее к нему. Чимин выглядит по-настоящему расстроенным и разочарованным в случившемся. Сейчас в тишине спальни он вспоминает, как повёл себя тогда. Тэхён нуждался в нём, в его поддержке и помощи, он не требовал многого, просил лишь о том, чтобы Чимин не давил на него, чтобы попытался понять. Чимин понял, но причину отказа слушать не объяснил. Он уверен, что Тэхён чувствует себя брошенным. Его не простил любимый человек, оставил лучший друг, не поддержали коллеги. И только в кропотливой, тяжёлой работе он нашёл своё спасение, в любви к себе и в долгом пути исцеления, самоискупления и прощения. И вдруг Чимину кажется, будто с его глаз спадает тяжёлая пелена. Его озаряет, мысли становятся ясными и чёткими. Неужели он отдаст самого близкого друга в лапы опасностям, по пятам следующим за ним? — Так ты вернёшься завтра на работу? — наводящий на определённые мысли вопрос заставляет Чонгука улыбнуться. Чимин смущённо отводит взгляд и падает в объятия альфы, пряча порозовевшие щеки на его груди. — Вернусь, — соглашается Чонгук, целуя его в макушку. — Только если буду уверен, что ты не ворвёшься ко мне в кабинет посреди очень важного совещания. Какой ужас! Чимин закрывает глаза и мотает головой. Он ни за что не произнесёт жестокую правду вслух: до этого момента он именно так и хотел поступить.

***

Луна прячется в облаках, и Чимин не сразу замечает загоревшееся среди десятков других окно, которое ему нужно. Он провёл на усыпанной мраком детской площадке целый вечер, качаясь из стороны в сторону на скрипучей железной качели. Она будто научилась говорить с молчаливым прохожим, окутала его обжигающими струями ледяного воздуха, заставила думать. Чимин тревожился о том, о чём между друзьями тревожиться принято не было. Он мог позвонить, написать, оставить голосовую почту, но никак не мог свыкнуться с мыслями о том, что нуждается в Тэхёне намного больше, чем казалось раньше. На работе его не оказалось, как и на старой квартире, откуда вещи были вывезены ещё неделю назад. Но недовольная женщина, ворчливо осудившая необъяснимый переезд любимого соседа, адресом нового места жительства с радостью поделилась, вспомнив в лице Чимина того самого мальчика, иногда гостившего в квартире напротив. Чимин способен дать множество причин, почему так произошло. Но нужно ли ему это – вопрос останется открытым до тех пор, пока Тэхён не поделиться желанием рассказать больше. Под осторожными постукиваниями дрогнула дверь. Чимин отступает на широкий шаг назад, чуть ли не врезаясь спиной в стену позади себя. Может быть, он пришёл не вовремя, должен был постучать ещё несколько часов назад, когда только провёл мысленные расчёты по вычислению нужного окна. Грохот открывающегося замка приводит его в чувства. — Привет. Тэхён, двумя руками придерживающий дверь, не выглядит удивлённым. Почти. Чимина почему-то греют мысли о том, что его могли ждать. Принуждающее к чему молчание заставляет его неловко улыбнуться и переступить с ноги на ногу, будто бы он собирается с силами в последний бой. — Твоя бывшая соседка дала мне адрес и попросила передать, что она будет рада, если ты навестишь её, когда будет время. Причина его позднего визита Тэхёна не впечатляет. Он будто ждёт, когда сможет развернуться и закрыть перед незваным гостем дверь. — Я хотел поговорить. На этаже выше слышатся голоса. Тэхён делает шаг назад, пропуская Чимина в квартиру. Он не настолько жесток, чтобы мучать обоих и заставлять терпеть лютую гостеприимность лестничной площадки. Сам он одет в тёплый свитер с пушистой горловиной, домашние штаны и тёплые тапочки с закрытым носом. Чимин не просит вторые, потому что знает, что у Тэхёна их нет. Он только переехал в новую квартиру и гостей не ждал. Чимин сам в этом виноват, но пользуется шансом опробовать на мягкость ковёр, расположившийся посреди маленькой гостиной. Несмотря на то, что прошло всего лишь несколько дней, комната выглядит уютной и домашней. Две пустые кружки с красноречивым стуком опускаются на кофейный столик. Тэхён прячется за невысокой стойкой, отделяющей гостиную и небольшую кухню, и наливает воду из-под крана в чайник, чтобы поставить её кипятиться. — У тебя здесь уютно, — всё-таки признаётся вслух Чимин. Ему кажется, что Тэхён его не услышал, поэтому собирается повторить сказанное ещё раз, но короткий и лаконичный ответ его останавливает. — Спасибо. Тэхён не обижается. Чимин знает, что не в этом причина его упрямого молчания. Он будто может эту тишину потрогать, она осязаема, и Чимин её не то чтобы боится, но ищет повод, чтобы начать переживать. Видит, по опущенным в пол глазам, что Тэхён не держит на него зла и молчит только по личным, принадлежащим только ему причинам. Чимин хочет быть частью его собственности. — Я знаю, что поступил неправильно, — слова даются тяжело, но после будет легче. Им обоим нужно выговориться. — Я не должен был срываться, зная, что с тобой произошло, какую боль тебе пришлось пережить. Я был обязан стать твоей поддержкой и опорой, но вместо этого бросил одного. Так не поступают друзья, но я хочу исправиться. Тэхён подходит к кофейному столику и ставит кипящий чайник на деревянную подставку. Чимин прячет руки меж колен, держит спину прямо, как послушный мальчик, следит за каждый движением Тэхёна, который его внимательно слушает. Он спокоен и ни капли не зол. Это хороший знак. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне обо всём, что тебя волнует. Я постараюсь понять. Я хочу понять и пойму, если ты позволишь. Не выгоняй меня, пожалуйста, и дай ещё один шанс. Я обещаю, что больше никогда не подвергну сомнениям твои решения. Чимин осторожно выдыхает через полуприкрытые губы запертый в лёгких воздух и переводит взгляд на пустую кружку. Рядом с ней, на полу у ножки стола стоят коробки, вокруг разбросан скомканный скотч, на котором Чимин узнает логотип книжного интернет-магазин. Его внимание привлекают книги, сложенные на краю стола, новенькие, ещё пахнущие неопробованной бумагой. Книга приятно похрустывает в его руках, и Чимин не сразу читает её название. — «Роды без страха». Грантли Дик-Рид. Тэхён торопливо открывает холодильник, становится на носочки и достаёт с верхней полки коробку яблочного сока, следом хватая небольшую тарелку. Он так же быстро садится в кресло напротив притихшего Чимина, заворачивается в халат и ставит на середину стола закрытую полотенцем шарлотку. — Будешь? — кивает на неё Тэхён, откусывая побольше теста с кусочками румяных яблок, и впервые смотрит другу в глаза. Лицо его остаётся невозмутимо спокойным, может быть, лишь чуточку счастливым. — Буду, — резко кивает Чимин и хватается за тарелку обеими руками, не сводя ошеломлённого взгляда с Тэхёна, аппетитно жующего свой кусок пирога. Да так вкусно, что у самого слюнки текут. Чимин улыбается, но отпечатать в голове жирным шрифтом новую мечту не забывает. Тэхён будет им гордиться, потому что он сделает всё возможное, чтобы научиться печь самую красивую, самую вкусную, самую яблочную шарлотку в его жизни.