***
Когда Чимину исполнилось пятнадцать, когда его тонкой, как лепестки роз, кожи коснулись грязные руки, его никто не прибежал спасать. И зализывать кровоточащие раны тоже было некому, потому что такой, как он, не заслуживал любви и крепкой детской дружбы, и родителям до него тоже не было никакого дела, потому что сын, как любили говорить чужие дети, лузер, а лузеры, как правило, никому не нужны. — Ты уже засыпаешь. Чимин только крепче прижимается к голому тёплому телу, притираясь щекой к плечу и целуя пахнущую мужским гелем для душа кожу. — Мы ещё не досмотрели фильм, — который он закончил смотреть ещё на первых минутах, но своему альфе об этом, конечно же, не скажет, иначе его со звонким шлепком отправят в кровать. — Мне кажется, мы его уже смотрели, — Чонгук некоторое время молчит, а затем опускает взгляд на своего омегу, — Чимин? — Тебе кажется, — врёт тот, блаженно улыбаясь, — полежи так ещё немного, досмотрим и сразу спать, хорошо? — Хорошо, — бормочет Чонгук, исследуя ладонью кровать позади себя в поисках пульта. Он выключает телевизор сразу же, как только закрываются его любимого кофейного цвета глаза. Больше Чимин этим вечером не просыпается.***
Когда Тэхён впервые взглянул на тест и осознал, что его утренняя тошнота являлась ничем иным, как симптомом необратимых последствий проведённой с Намджуном течки, он не чувствовал ничего, кроме опустошения и жгучей боли в груди. Под рёбрами бешено билось сердце не потому, что после долгих попыток зачать ребёнка он всё-таки смог и должен был обрадовать любимого хорошими новостями, а потому что ребёнок этот был от другого, который подло над ним надругался и смел после что-то предъявлять, ведь истинность – дело чести и принципов. Намджун хотел его себе не потому, что любил. Между ними ничего не было, нет и никогда не будет. Тэхён ясно дал это понять. И даже спустя много месяцев не смог успокоиться, забыть о человеке, о котором страшно говорить в прошедшем времени – Хосока нельзя не любить. Они не клялись друг другу в вечной любви, не просили благословения у родителей и не обменивались кольцами. Они не торопились связывать себя узами брака, и ведь не потому, что друг в друге сомневались, а наоборот – они любили друг друга слишком сильно, чтобы печатью в паспорте пытаться что-то кому-то доказать. И Тэхён никогда бы не подумал, что может так глупо просчитаться, ошибиться в собственном цикле, спутать переутомление с медленно подступающей течкой. Он ведь жаловался на здоровье, чувствовал себя хуже, чем обычно. И что важнее всего – у них с Хосоком был секс, прежде чем течка дала о себе знать, превратившись в неконтролируемую агонию, продолжающуюся несколько дней. Тэхён не разговаривает с Чимином дольше, чем может себе позволить, скрывает правду и будет скрывать до той поры, пока не поймёт, что готов рассказать. Он сам до сих пор не может поверить: ночи, проведённые с нелюбимым человеком, могут оказаться ошибкой настолько незначащей, что не будет стыдно понадеяться на прощение. О встрече с Намджуном он договаривается спустя неделю, сложив все «за» и «против» и перепроверив даты. Доктор Мо не ошибся, и только спустя месяцы Тэхён может себе позволить выдохнуть. Для него ничего не изменилось, но может измениться для Хосока, который ни за что не откажется от своего ребёнка. И только обдумав множество раз эти мысли, Тэхён приходит к неутешительному выводу – он не может рассказать Хосоку правду. Встреча с Намджуном, запланированная на вечер, кажется ему единственным верным решением. И, может быть, где-то внутри томилось желание промолчать, обмануть, сделать так же больно, как однажды сделали больно ему. Этот альфа заслуживает самых страшных мук, что Тэхён испытал за месяцы беременности, но страшно даже представить, что может почувствовать человек, узнав, что ребёнок от другого, что он никогда не назовёт его своим отцом и не посмотрит на него с той самой любовью в глазах, с которой смотрят на родителей. — Рад снова увидеться с тобой, — деловито чеканит Намджун, не замечая в глазах омеги ни страха, ни глубоко запрятанной ненависти, и садится напротив. Дживон садится на несколько столиков дальше, чтобы не подслушивать, но быть рядом, если его присутствие будет необходимо. Тэхён долго наблюдает за ним, пока Намджун заказывает ужин: за его ровной спиной, узкими плечами и идеально сидящим костюмом, слегка кудрявыми чёрными волосами, собранными в маленький хвост на затылке, тонкими пальцами, лениво мнущими салфетку, и мягкой улыбкой официанту. Такому, как Дживон, с таким, как Намджун, должно быть очень сложно. И дело совсем не в том, что они оба альфы, а в том, что Намджун – сложный человек, но Дживон работает на него столько, сколько Тэхён со своим истинным знаком. И вряд ли немаленькая зарплата и оплачиваемый отпуск являются тому причиной. — Что-то с ребёнком? Мы давно не виделись, — Намджун складывает руки перед собой и с нескрываемым интересом рассматривает омегу, — меня не было в стране несколько недель, я просил Дживона, чтобы он приглядывал за тобой. — Он следил за мной? — хмурится Тэхён, кидая недовольный взгляд на младшего альфу. Тот, разглядывая кофейную кружку и пальцы, сомкнутые на ней, ни о чём не подозревает. — Приглядывал, — настаивает Намджун, повторяя взгляд омеги, — он хорошо выполняет свою работу. — Он сам по себе, — у Тэхёна едва ли получается выдавить улыбку, — очень хороший человек. Намджун не спорит. И было бы странно в словах омеги сомневаться, учитывая тот факт, что близко к себе он никого, кроме доверенных лиц, не подпускает. И Дживон, как ни странно, был одним из них. — Соскучился? — растягивая удовольствие и лениво улыбаясь, спрашивает Намджун. — Ты ничего не заказал. — Я позвал тебя не для этого, — «а для того, чтобы сказать, что ребёнок не твой», — я был на УЗИ несколько дней назад. — Что-то случилось? — вся напускная весёлость тут же исчезает, оставляя место волнению. Тэхён не может поверить, что, несмотря на их ненависть друг к другу, Намджун мало того, что принял, к мыслям о скором отцовстве привык, и не стесняется заикаться о том, что всегда готов помочь. — Что-то случилось с ребёнком? — С ним всё хорошо, — Тэхён морщится, представляя, какой может быть реакция альфы. Ему не больно и даже чувства удовлетворения нет – ему стыдно и страшно. — Доктор сказал, что я на тридцатой неделе. И если бы Намджун сам всё понимал, если бы не нужно было объяснять, было бы гораздо легче. Но Намджун не понимает и молчит столько, сколько Тэхён собирается с силами. — Что это значит? — Это значит, что я забеременел раньше, чем началась течка. Тэхён протягивает руку к губам, касаясь пальцами кровоточащих укусов. Он очень переживает. Невыносимо тяжело смотреть, как на лице альфы одна за другой меняются эмоции. Он никогда не терял детей и не может понять Намджуна, но может представить, что тот чувствует. Оплетающую сердце боль? Злость? Ненависть к истинному? Тэхён уверен, что альфа его ненавидит. — Ты шутишь, — не верит Намджун, не замечая того, как трескается собственная улыбка, и в глазах столько боли, что омега невольно ёжится и опускает взгляд. — Стал бы я врать тебе? — хмурится Тэхён. — Конечно, стал бы, — морщится альфа. — Хочешь вернуться к Хосоку? В этом всё дело? — Он не знает, — Тэхён не врёт и пытается достучаться до мужчины, пока не стало поздно. Слетевший с катушек альфа – последнее, чего бы он сейчас хотел, — и не узнает, пока я сам этого не захочу. Я не стал бы врать, Намджун. Мы не в той ситуации находимся, чтобы врать друг другу. Я позвал тебя для того, чтобы рассказать о том, что сам узнал всего несколько дней назад. Я ошибся, просчитался, перепутал дни, обманул тебя, пусть будет так, но я и себя обманул. Он вздыхает как-то уж слишком тяжело, кладёт одну руку на живот, медленно поглаживая, и поднимает на альфу глаза. Тот смотрит на него затравленно, будто бы в любой момент готовый наброситься. — Я не хочу делать тебе больно, не хочу врать. Это мой ребёнок, он всегда был моим – твоя в нём кровь или Хосока. Но я не мог не сказать. Я хочу, чтобы ты уехал. — Я не уеду, — не сдаётся Намджун, всё ещё пытаясь осознать, что ребёнок действительно может быть не его, — я не уеду, потому что не верю тебе. — У меня есть снимки УЗИ, мы можем сделать тест после рождения ребёнка, — Тэхён пожимает плечами и даже не пытается скрыть вины в глазах – он очень виноват перед альфой, несмотря на всю боль, что тот ему причинил. Возможно, Намджун заслужил, может быть, получил по заслугам, но он не плохой человек. — Перестань преследовать меня, перестань изводить себя, мы никогда не будем вместе, потому что я люблю другого человека. И ты тоже, Намджун. Тэхён останавливается и мельком смотрит на Дживона, который смотрит на него в ответ. К счастью, тот ничего, что омега хотел бы оставить в тайне, не слышит. — Я не нужен тебе. Ты уедешь, начнёшь новую жизнь и однажды поймёшь, что я был прав. Здесь ты не найдёшь своё счастье. — Откуда тебе знать, где я найду его? — Намджун усмехается и наигранно вздыхает, — на протяжении стольких лет ты портил мне жизнь, отвергал любые попытки сблизиться, а сейчас пытаешься делать вид, что понимаешь меня? И качает головой, выдавливая сквозь зубы: — Я ненавижу тебя так сильно, Тэхён. Придушил бы на месте, если бы не ребёнок. И даже не думает, когда со всей силы бьёт кулаком по столу. Не шевелится, пытаясь забыть, что человек, который на протяжении многих лет втаптывал его в грязь, сидит перед ним, боясь даже звук произнести. — Я не хотел, чтобы вот так… — шепчет Тэхён, судорожно вздыхая. Ему больно так же сильно, как и альфе, внутри всё переворачивается, внизу живота тянет так сильно, что он едва сдерживается, чтобы не застонать от боли, — не хотел… И когда Намджун поднимается, чтобы уйти, он его не останавливает, понимает, что теперь точно всё: никакой истинности, никакого будущего, ничего, что могло бы их друг к другу привязать. И легче от этих мыслей становится лишь на мгновение. — Что произошло? — слышит он сквозь туманную дымку голос альфы, поднимает взгляд на Дживона и чувствует, как внизу становится очень мокро. — Я… Дживон, — и голос дрожит так сильно, и руки тоже, пытающиеся ухватиться за взволнованного альфу, — у меня, кажется… у меня, кажется, отошли воды. И я… мне нужно позвонить. Мне очень нужно позвонить Хосоку, потому что… потому что у меня болит сердце… И боль эта – она невыносима настолько, что оставаться в сознании становится всё труднее. Сложно сосредоточиться на чужих голосах, едва ощутимых касаниях. Он будто совсем не здесь, но в то же время полностью в себе, в своей боли. Тэхён не знает, насколько велика проблема и сможет ли он сам добраться до больницы, но когда он вновь приходит в сознание, то слышит вой сирены и чувствует чьи-то тёплые руки на своих плечах. И он не хочет, чтобы эти руки исчезали. Он хочет домой. Он хочет к Хосоку.***
— Я нашёл его в машине скорой помощи рядом с Дживоном, тем самым альфой, который работает на Намджуна. И я не знаю, что должно было произойти, чтобы они встретились. Не представляю, — ледяные из-за перенесённого стресса руки дрожат так же сильно, как и у омеги, которого всего несколько минут назад увезли в палату. — Он выглядел так плохо, бледный, трясущийся то ли от холода, то ли от боли. Я не знаю, что произошло, но ты должен спасти его. Хосок ничего не отвечает. Лишь смотрит на Чимина, но будто сквозь него. В его руках УЗИ, куча анализов и документов. А ещё глубочайшее чувство вины в глазах и страх перед неизбежным. Или ты берёшь себя в руки, или сдаёшься. Других вариантов нет. — Ты должен спасти их. — Я буду оперировать, — в его голосе нет даже намёка на сомнения, мужчина уверен в своих силах, но он всё ещё сомневается в том, что Тэхён ему позволит: они ведь так и не поговорили, — Чихён будет мне ассистировать, чтобы после того, как я вытащу ребёнка, заняться сердцем. У нас будет мало времени, но это единственный шанс спасти обоих. В глазах омеги стоят слёзы, и даже обнимающие его со спины руки Чонгука не помогают успокоиться. — Я сделаю всё возможное, чтобы спасти их. — Ты должен сделать больше возможного, — еле слышно хрипит Чимин, касаясь тёплых ладоней своего мужчины, — ни ты, ни я – никто из нас не вынесет смерти одного из них. Ты знаешь это лучше меня, но если получится так что… — он тяжело сглатывает, ощущая, как его успокаивающе окутывает запах альфы, — если нужно будет выбирать, спаси Тэхёна. И знает ведь, что Тэхён возненавидит его, если проснётся один, если увидит своего ребёнка мёртвым, но сможет пережить это, однажды поймёт, что выбор был сделан верный, сложный, но хорошо обдуманный. Чимин готов понести ответственность за него. Хосок оставляет его с Чонгуком, просит не переживать и не тревожить врачей до тех пор, пока он не вернётся с операционной, а сам долгие минуты стоит у палаты и не может войти, потому что боится. Он никогда не видел омегу таким. В палате, кроме Тэхёна, никого нет. Хосок присаживается рядом на кушетку, и ему тяжело даются мысли о том, что отчасти во всём случившемся виноват он. Не Намджун, не Чимин, а он, потому что не уберёг, позволил столько месяцев истязать себя, губить не только своё здоровье, но и здоровье ещё не родившегося ребёнка. — Ты пришёл, — у Тэхёна сбивается дыхание, он разжимает пальцы и просит альфу дать ему руку, чтобы убедиться, что всё это реальность, а не галлюцинации. Но Хосок реальный: он касается его ладони и некрепко сжимает, чтобы не сделать больно, смотрит так, как смотрел когда-то давно, и Тэхён, несмотря на боль и слабость, которая копилась в нём долгие месяцы, чувствует себя лучше. — Я пришёл, чтобы забрать тебя, — Хосок целует его ладонь и мягко поглаживает сухую из-за холода кожу, — мы с Чихёном будем оперировать вас. — Вас? — Тэхён хмурится, смотрит на их сцепленные вместе ладони и сглатывает тяжёлый ком в горле, — вы хотите оперировать моё сердце? — Чихён сказал, что… — Хосоку страшно говорить об этом вслух, он ещё никогда так не боялся операционной и собственных рук, — он сказал, что ты можешь не проснуться, если тебя не прооперируют. У нас будет совсем мало времени. Я займусь ребёнком, я даю тебе слово, что с малышкой всё будет хорошо. И Тэхён ему верит. Верит на все сто процентов, потому что не может быть иначе. Никакие месяцы разлуки и обид не могут лишить их того, что они чувствуют друг к другу. — Я не знаю, зачем ты встречался с Намджуном, но я хочу, чтобы ты знал, — Хосок почти ни на что не надеется, но ему хочется дать обещание, — я буду бороться за тебя. И твоего… — «нашего» — нашего ребёнка. И чувства эти, что переполняли его каждый день в прошлом, Тэхён чувствует сейчас и не может нарадоваться тому, что снова счастлив, даже если, уснув, больше никогда не проснётся. Он чувствует поцелуй на своих губах, нежные касания пальцев, а затем всё исчезает. И слышит. Только шёпот, шёпот, шёпот. Мольбу. Чтобы он не засыпал.