Голос твоего сердца

      В начале каждого семестра в классе передвигали и чистили от карандашных росчерков парты, закрепленные за ребятами, мыли каждый сантиметр горизонтальных, вертикальных и не поддающихся точному описанию по направлению поверхностей, закручивали винтики на расшатавшихся стульях, удобряли цветы — словом, делали генеральную уборку. Насколько помнил Шото, это предпринималось для того, чтобы ученики освоились с повседневными обязанностями и учились помогать друг другу. Но идея пересаживать учеников была самой абсурдной и лишенной всякого здравого смысла в его жизни. Стоило только освоиться с новым соседом, договориться о том, кто будет носить книги, а кто — делать для двоих задание по математике, обсудить любимые серии игр — и вот уже пора покидать это место и перемещаться к новому соседу и новым разговорам. А ведь еще попадались и такие, с кем сидеть было абсолютно невозможно — они либо доставали тебя болтовней, мешая сосредоточиться, либо молчали и игнорировали все твои попытки вытащить из них хоть слово, либо не давали списывать, либо, наоборот, постоянно просили что-то посмотреть из конспектов и по сто раз по мелочам переспрашивали учителя… Короче, с соседями Тодороки обычно не везло.       Весь прошлый семестр он провел, глядя в окно и думая о чем-нибудь своем, потому что с Иидой поговорить на уроках было решительно не о чем. Мало того, так этот ботаник еще и не разбудил его, когда он со скуки задремал на литературе, и, когда пришла его очередь продолжать читать, в классе повисла напряженная тишина, прерванная тихим всхрапыванием и небольшим ерзаньем на стуле в поисках удобной позы. Он надеялся, что новый партнер по несчастью будет лучше. И было бы классно, если бы это был не Бакуго.       Катсуки вообще был тем, с кем большинство класса предпочитало не связываться. Вспыльчивый до невозможности, самоуверенный, эгоистичный и нахальный, он подчас раздражал даже самых непробиваемых учителей, а школьный психолог приводил его как пример амбициозности, граничащей с бахвальством. Единственный, кто хоть как-то уживался с ним — Эйджиро, поскольку оба они были лишены инстинкта самосохранения и имели свой, мягко сказать, необычный, вкус к музыке и шуткам. Да и то между ними подчас царило такое напряжение, что чуть ли не молнии сверкали. Шото Тодороки Бакуго не переносил на дух. Своеобразное противостояние между ними началось в первый же день из-за наличия у обоих огненного квирка и продолжалось до сих пор. Катсуки клялся, что когда-нибудь «отвесит пиздюлей этому двуликому засранцу», Шото оставался спокойным снаружи, но в душе желал когда-нибудь преподать огненному выскочке-взрывателю урок.

***

      Первое, что увидел Шото, когда зашел в класс, была единственная одиночная парта в комнате, стоящая в самом центре кабинета, в центральной колонке, второй вариант. Наверное, ее сделали недавно или притащили из какого-нибудь младшего класса, потому что она прямо сияла новеньким лаком и серебристым блеском ножек, а крышка была этак на два оттенка светлее и не носила на себе следов протекших ручек, перочинных ножов или околопохабных рисунков, оставшихся от прошлых владельцев. Стул рядом с ней производил впечатление необыкновенного удобства.       Для новенького специально принесли, наверное. Наверняка какой-нибудь сынок чиновника.       Вторая вещь, представшая перед глазами мальчика (и, если честно, намного более неприятная) — Бакуго, лихо закинувший ноги на стол, расслабленно облокотившийся на стул и покачивающийся туда-сюда, листая новостную ленту с помощью своего навороченного мобильника.       Шото пригляделся сначала к самому парню. Тот, как обычно, был со всколоченными волосами (интересно, он их когда-нибудь вообще причесывает?..), но это его никак не портило — наоборот, неплохо дополняло образ этакого отвязного хулигана. Широкая футболка бордового цвета с изображением какого-то логотипа смялась на плечах, из-за чего ворот опустился вниз, обнажая ключицы. Темные и довольно обтягивающие брюки, грязноватые синие, с черными шнурками и посеревшими от неаккуратной носки белыми полосками по бокам кроссовки, небольшая кучка песка с которых уже успела нападать на чистую крышку парты.       Шото пригляделся внимательнее, на этот раз к парте. На маленькой салатового цвета наклейке на торцевой стороне было написано его имя.       Бакуго обернулся на скрип открывшейся двери, прищурил глаза и засиял своей презрительной, ехидной усмешкой.       — Привет, дорогой! Ну, что ты стоишь в дверях, как незнакомый, проходи, присаживайся. Только тебе самому придется нести сюда парту — как видишь, все остальные уже заняты. Не мог бы мою вон оттуда передвинуть? — Катсуки сделал кивок головой в противоположную часть класса, а затем бросил на Тодороки взгляд, ясно говорящий о невысоком мнении взрывного урагана по отношению к обладателю ледово-огненного квирка.       Шото внутри весь бурлил, чувствовал затылком, что на них пялится весь класс и что кровь стремительно подступает к щекам, твердил себе, что злиться не стоит, так как лишние проблемы в первую же неделю учебы ему не нужны.       — Мне тут сказали, что на будущий семестр нам предстоит быть соседями. «Только не это!» — подумал Шото.       — Классно, правда? Вижу, как ты этому рад, — голосом, полным издевки, продолжал Катсуки. — Вот, и решил было оглядеться, узнать, какой вид отсюда открывается на доску и стоит ли наклоняться вперед, если захочешь поглядеть на декольте той молодой преподши по биологии. Признаться ведь, все мы этим грешим, да?       Единственное, что хотелось сделать Шото, так это дать этому самодовольному засранцу по лицу. Он чувствовал, что стремительно краснеет — и из-за пошлых замечаний новоиспеченного соседа, и из-за того, что девушки теперь смотрели на него как на умственно отсталого.       — Как я узнал, даже менять положение тела не стоит. Так что место у тебя отличное, надеюсь, смогу задержаться здесь надолго. А еще надеюсь, что ты не будешь мне докучать и нарушать удовольствие от созерцания всяких приятных вещей, да, двуликий Янус? Кстати, все хотел сказать, что прическа у тебя не ахти — такая стрижка вышла из моды еще лет десять назад.       Это было уже чересчур. В глазах мальчика начали плясать огоньки, он почувствовал, что пальцы на его правой руке непроизвольно сжимаются в кулак. «Черт с ним, с этим первым местом в рейтинге класса, лучше уж получу выговор, чем буду и дальше терпеть унижения этого идиота», — зло думал он, пока быстрым шагом шел к своей парте. Он резким движением поставил обе руки на стол, оперся на них, наклонился вперед и прошептал достаточно громко, чтобы слышали все в комнате (благо, тишина была почти гробовая):       — А ну, повтори что сказал, ублюдок!       Тодороки почувствовал, что пахнет горелым, и усилием воли заставил перестать свои ладони нагреваться. Не хватало еще сжечь его и без того многострадальную парту.       Катсуки лишь чуть-чуть наклонился назад. Стул под ним заскрипел.       — Ну, — говорил он тем же тоном, — чего же ты не врежешь мне со всей силы, дорогой? Я же знаю, как тебе этого хочется! — парень еще немного отстранился и переменил положение ног, лежащих на парте. — Давай, направь мне в лицо струю морозного воздуха или какая там еще бесполезная способность досталась тебе от твоей мамочки! Тогда я смогу рассказать Айзаве о том, что Тодороки у нас плохой мальчик и его надо наказать! Выберусь на первое место в рейтинге, а потом поступлю в Геройскую академию и стану лучшим героем! Лучше, чем весь человеческий мусор, столпившийся в этом классе, лучше, чем твой отец-идиот, лучше, чем сам Всемогущий!       Тодороки глубоко вздохнул, расслабил руки, выпрямился, развернулся и направился к выходу из класса.       — Правильно, катись к черту, слабак! — с нескрываемым ликованием крикнул Бакуго.       Шото обернулся через плечо и своим спокойным, рассудительным голосом бросил:       — Аккуратнее со стулом, там ножка еле-еле держится, еще немного — и развалится.       Хлопок двигающихся туда-сюда дверей, а затем — оглушительный грохот из кабинета.       Хорошо, что Шото сдержался. А еще хорошо, что не прикрутил эту гайку в прошлом семестре.       Падать со стула всегда довольно неприятно, а особенно — на виду всего класса.       На губах мальчика играла едва заметная, загадочная улыбка. Месть — блюдо, которое подают холодным.