***
Хазан встретила Гёкхана в своем кабинете, приподнимаясь и предлагая сесть. Он долго мялся перед ней, не зная с чего начать и как объяснить свою проблему. Хазан видит перед собой усталого человека с темными кругами под глазами — ночка выдалась тяжёлая, всё-таки вчера они сорвали их перевозку и вновь оставили семью Эгемен ни с чем. Если бы она допустила подобное, то ее отец бы… не время думать об этом. Хазан стремилась абстрагироваться от своих реальных целей и просто выслушать уставшего овдовевшего человека, ребенок которого не может пережить то, чем он окружён благодаря роду занятий семьи. Она постепенно вытягивала из него нужные ей сведения и в ходе разговора с ним поняла, что он абсолютно не воспринимает ее как женщину и облегчённо выдохнула. — Это началось совсем не давно, после смерти Селин… три месяца назад, — вспоминал он. — Мы просто не поняли, как это произошло. Сначала она играла со своим любимым мишкой, а потом начала подходить к нам с этой странной просьбой. У вас же нет детей, не так ли? Вы не представляете, что чувствует родитель, слыша от родного ребенка просьбы «убей меня», даже если это просто часть игры, — голос Гёкхана скрипит на этой фразе и он с трудом продолжает, — каждый день, чем больше мы стараемся оградить ее от этого, тем сильнее она настаивает. Омрюм, она очень настырная, Ясемин была такой же… — с грустью шепчет он, — непокорная, своевольная, я не справлялся с ней и не справляюсь со своей дочерью теперь. Это все моя вина… — тяжко вздыхает Гекхан, — все, что я хочу, чтобы моя дочь смогла вести нормальную жизнь. Скоро сентябрь и мы хотели отдать ее в школу, но как она будет общаться с людьми? Что о ней будут думать учителя, сверстники… Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива. Это мое самое большое желание. Из дальнейшего разговора с ним Хазан узнала, что Омрюм вероятнее всего видела то, как убили ее мать. Более того, она провела некоторое время рядом с ее мертвым телом и, хотя сама Омрюм ничего об этом не помнила по его словам, такое событие не могло исчезнуть бесследно. Хазан продолжила расспрашивать. — Расскажите о том, как проявляется эта игра? Что она делает? В какие моменты это происходит? В каком настроении? — Каждый день, она играет в это каждый день, в независимости от настроения. Вы знаете, моя дочь — она очень дружелюбна, общительна, у нее много друзей в детском саду, но с появлением этой игры все изменилось… Она делает это везде — в парке, на детской площадке, дома. Подходит к жене и говорит ей «убей меня». Ложится на газон у дома и говорит, что умерла и ее нужно похоронить здесь. А иногда, сама кого-то «убивает» и хочет похоронить. Мы не можем отвести ее в гости к ее подругам и взять куда-либо, потому что в любой момент, даже в самом своем лучшем настроении, она может предложить сыграть в эту игру и не понимать, почему мы не соглашаемся. Сколько бы мы это не обсуждали. Чем больше мы боремся, тем хуже становится. Она стала часто кричать, плакать, устраивать истерики. Это портит и мои отношения с женой. Нам вас порекомендовали и мы надеемся, что вы нам поможете. — Господин Гекхан, вас с женой угостят кофе в приемной, а я пообщаюсь с Омрюм. После этого я вам сообщу, смогли ли я помочь вам и вашей девочке.***
Прошло пять дней с первого приема. Хазан встретилась с Омрюм еще два раза. К своей новой работе она отнеслась со всей серьезностью и обсудила этот случай с профессорами из университета, кроме этого она связалась с авторами статей по этой проблематике по почте. Приходя в офис, она полностью отдавалась этой атмосфере и с трепетом представляла, что это ее настоящая работа. Она переехала в другую квартиру, подобранную отцом, недалеко от места работы и тщательно создавала образ специалиста, сосредоточенного на своей работе. И пока слежки за собой она не заметила. Хазан протирала листочки цветов, стоящие на подоконнике, когда услышала трехкратный четкий стук и открывающуюся дверь. — Госпожа Хазан, — за ее спиной раздался бархатный голос. Лишь два слова «гос-по-жа Ха-зан», произнесенные глубоким переливчатым тембром, пробрали ее до глубины души и она обернулась. Ни Хазан не догадалась о том, что видит перед собой мальчишку, который когда-то в одно воскресное пасмурное утро накормил ее, ни Ягыз не мог предположить, что встретил девчушку, которая когда-то поразила его своим танцем, а затем попыталась обокрасть его. Ягыз Эгемен, полностью облаченный в черное, предстал перед ней. Хазан поправила комбинезон коричневого цвета с запАхом, перетянутый черным пояском и скользнула взглядом по его фигуре. Мистер Загадка пришел к ней сам. Как удачно, что именно сегодня ей взбрело в голову выглядеть обворожительно. — Слушаю вас, — так же спокойно ответила она, попавшись в плен внимательных изучающих глаз. Она задумчиво затеребила кулон на длинной золотой цепочке, неосознанно привлекая внимание мужчины к нему. — Красивый, — замечает Ягыз, прищурив голубые глаза, разглядывая подвеску, выполненную в форме золотого листка Чинары и усеянного изумрудной россыпью трёх крупных и множества мелких камней, — и весьма драгоценный, — взгляд Ягыза скользнул на ее свободный безымянный палец. Кольца нет. Не замужем. Подарок любовника? — Вы можете определить драгоценность камней на глаз? — не сдерживается Хазан, ругая себя за то, что не спрятала дорогую сердцу вещь под одежду и теперь этот нахал зыркает на нее своими ледяными глазенками. — Разбираюсь в драгоценных вещах, скажем так, — произносит он, пряча руки в карманах, и подходит ближе. «Как же, разбирается», — думает Хазан, — «в оружии, золоте, нефти, драгоценных камнях — во всем, что можно продать и обменять. Торгаш». Хазан сама не понимает, почему не может оставаться хладнокровной по отношению к среднему Эгемену. Холодные нечитаемые люди — ее нелюбимый тип, никогда не знаешь, что от них ожидать. К счастью, в их мафиозной схватке она обходила его по всем фронтам. — Вы геммолог? — ее голос прозвучал раздраженно, но слова вылетают раньше, чем она успевает подумать. «И ради этого ты всю неделю думала, как встретиться с ним» — размышляет Хазан, — «узнать, специалист ли он по драгоценным камням?». Хазан всматривалась в его лицо, пытаясь прочесть реакцию мужчины, но этот мужчина прятал все свои мысли за многогранной усмешкой. Хазан не могла припомнить в своей жизни ни одного мужчины, в ком эмоциональность была бы написана как в нем — тончайшими мазками и переливами на лице, как нечто неуловимое, невесомое и видимое только тем, кто способен увидеть, кто хочет увидеть. — Я — Ягыз Эгемен, дядя Омрюм, — выдыхает он и присаживается в кожаное кресло, пока Хазан стоит у стола, метая молнии на него. «Что за наглость!» — стиснула зубы Хазан. — Хотел познакомиться с женщиной, которая управилась за неделю с ребенком, с которым огромная семья не могла управиться месяцами. — Это моя работа, — спокойно произносит она, переключаясь мыслями к Омрюм. — Так вот, — продолжал мужчина, внимательно рассматривая поверхность стола на предмет его содержимого. Хазан начала нервничать, его голубые глазенки везде — на ее дипломах, на ее книжных полках, на не ее документации и Хазан поторопилась переключить его внимание на себя, но тут услышала из приемной страшный рев. Хазан выбежала в коридор, оставляя Эгемена одного хозяйничать в ее кабинете. Ягыз услышил, как оборвался детский плач и вышел в коридор и направляясь к приемной. Хазан стояла спиной к нему с двухлетним малышом на руках и с улыбкой рассказывала ему забавный детский стишок: «Нету ревушек у нас, кто ж тут плачет целый час? Чей тут мокрый кулачок, ой размокнет мужичок!». Когда она чуть развернулась с ребенком на руках к обеспокоенной маме, взмахивая своими длинными завитыми локонами, Хазан театрально собрала его слезки в его же кулачок, утирая их с нежной раскрасневшейся кожи. Мальчик, завороженный красотой и улыбкой Хазан, открыто смотрел на нее, улыбаясь, словно это вовсе не он только что орал во всю глотку. Хазан о чем-то переговорила с уставшей мамой и улыбнулась восхищенному ребенку. Ягыз подошел к ним. — Ах да, господин Ягыз, — все еще улыбалась Хазан, не ему, ребенку, и ласково произнесла, — у меня сейчас как вы видите, очень-очень важный гость, вы приходите ко мне в… — Я вам сам назначу встречу, — холодно ответил Ягыз и покинул их, бросая последний взгляд на счастливого мальчика.***
Ягыз позвонил ей в тот же вечер, буквально через пару часов и сообщил, что заберет ее с работы. Хазан была поражена такому повороту событий, удивляясь, что все происходит без ее усилий. Все планы, как встретиться с Ягызом, становятся ненужными и теперь все ее мысли заняты тем, как бы заинтересовать его. Он заберет ее с места работы и ей не удалось даже переодеться. Так она и осталась с желтыми пятнами краски на ткани комбинезона в области груди. Нет, так не пойдет, на работе придется одеваться соответствующе. Хазан поправляла макияж, нанося вишнево-алую помаду на пухлые губы, когда услышала, как снаружи засигналила машина. Из подъезда она вышла статной походной, поправляя черную сумочку на ремешке и вскидывая копной завитых локонов, которые ей изрядно потягал сегодняшний очень-очень важный гость. Она вынужденно взяла еще нескольких детей, чтобы все выглядело правдоподобно. В машине ее обдал холодный блаженный воздух, спасающий от душной августовской жары Стамбула и Хазан откинулась на спинку сидения. — Если вы не против, — произносит Ягыз, глядя, как она пристегивается, — мы поужинаем вместе и поговорим. — Хорошо, господин Ягыз. Всю дорогу они провели в молчании. Болтать много Хазан была не настроена — можно было сболтнуть лишнего, поэтому она упрямо смотрела вперед, разглядывая улицы и пытаясь угадать, куда же они едут. Боковым зрением она видела его широкие руки на руле, пиджак был сброшен на заднее сидение и он остался в черной рубашке. Хазан ощущала мужскую энергетику и ей было ужасно некомфортно, сколько бы она не договаривалась с собой. Они въехали в историческую часть Стамбула и автомобиль остановился у светофора. В это время к машине со стороны Ягыза подбежала голубоглазая девочка с кудряшками лет семи и он опустил окно — девочка продавала бумажные салфетки. Ягыз потянулся за бумажником и протянул девочке несколько купюр, обменивая их на пачку салфеток. Девочка улыбнулась и собралась последовать к следующей машине. — Стой! — крикнула Хазан, и ничуть не задумываясь, наклонилась через Ягыза к окну, задевая его всем телом. Пока Ягыз непонимающе вдыхал аромат ее изысканного парфюма, находясь в нескольких сантиметрах от ее смуглой блестящей кожи, Хазан протянула неприлично большую сумму денег вместе с плиткой молочного шоколада, хранившегося в сумочке на такой случай. — Возьми, — она протянула девочке свой дар и та удивленно посмотрела на нее, но взгляд скользнул по купюрам и загорелся. Она приняла деньги, отдавая еще две пачки салфеток и их оглушил сигнал автомобилей — давно загорелся зеленый свет. Девочка побежала, а Хазан отпрянула от Ягыза, возвращаясь на свое сидение и убирая салфетки в сумочку. Машина плавно сдвинулась с места, разгоняясь. — У нее отберут эти деньги, — равнодушно замечает он, хотя внутренне был несколько тронут ее жестом. — Знаю. Но сегодня ее точно не побьют за то, что она принесла мало денег. Когда они остановились, Хазан без промедлений выскочила из машины, не зная, собирался ли Ягыз открывать перед ней дверь или нет, но предупреждая его возможный жест. Хазан огляделась — никаких ресторанов вокруг и в помине не было, только одна черная дверь с домофоном. Она сжала сумочку, в которой лежал пистолет, озираясь по сторонам. — Нам сюда, — указал рукой на черную дверь Ягыз Эгемен и представился голосу в домофоне. — Что это за место? — напрягаясь, произнесла Хазан. — Место, где можно спокойно поговорить без лишних глаз и лишних опасностей, — парировал Ягыз, открывая перед ней дверь в темноту. Все, что она слышала о нем — поверхностная чушь, вел себя этот мужчина до крайней степени самоуверенно, свободно и продавливая свои стандарты. «Почему он так ведет себя?» — невольно задумалась Хазан, понимая, что это не то обращение, которое можно позволить к специалисту, который занимается семейной проблемой. Они спустились в темный подвал и перед ней раздвинулись темно-красные портьеры. Перед ее взором развернулось помещение все в тех же винных тонах. Тяжелые портьеры опутывали все стены немноголюдного помещения со столиками ручной работы. Белые орхидеи и лилии стояли в вазах, запах алкоголя и табака наполняли помещение. На полу в ряд размещались зеленые цветы с длинными вытянутыми листьями в горшках. Так же здесь была сцена, пианино и винтажный микрофон на стойке. — Ничего себе… — с долей восхищения прошептала Хазан и повернулась к Ягызу, сверкая глазами, — словно сейчас на сцену выйдет Тюркан Шорай. — Весьма интересная ассоциация, — коротко заметил Ягыз, отодвигая стул для нее. Хазан села, поджимая губы — так она собиралась создавать свой образ перед этим мужчиной? Вплетая, хоть и легендарную актрису, но известную благодаря фильмам о падших роковых женщинах? И это вместо образа профессионала своего дела, искренне любящего детей? Хазан осматривала помещение, пока Ягыз делал заказ. Она заказала лишь чашечку кофе, но Ягыз покачал головой: — Вы весь день не ели, не упрямьтесь, — Хазан отвела взгляд, чтобы не прожечь его им. Когда официант ушел, она вновь обратила внимание на собранного и равнодушного человека перед собой. — Так о чем вы хотели поговорить? — Об Омрюм. Как вы это сделали? — Что именно? — вздернула бровью Хазан. — Она стала вести себя как раньше. Спокойна, всегда улыбается, счастливая скачет по дому и многозначительно намекает о своем секрете с вами. — Разве не это цель моих встреч с ней? — Мне не нравятся вещи, причин которых я не знаю, — стальной блеск пробежал в его глазах. Ягыз опустил взгляд на желтое пятно на ее одежде прямо рядом с глубоким вырезом. «Наконец-то эмоции», — подумала Хазан, видя, как он напрягся и решила высказать ему свое мнение о проблеме девочки. — Господин Ягыз. Омрюм проходит через сложный для нее период и она нуждалась в том человеке, который поймет ее без осуждения. Это цель каждого психолога — выслушать человека. Каждую боль надо выплакать. Детям намного тяжелее. Они не осознают свои переживания и не могут управлять ими. Каждый из них проживает боль по-своему. Интуитивно, Омрюм стремиться пережить боль потери своей матери через эти игры. Господин Гёкхан мне сказал, что они начались примерно с того момента, как умерла ваше сестра Селин, с которой у них были тесные теплые отношения. Омрюм скорее всего не помнит тот день, когда убили ее маму, но повторная потеря человека, который ей был очень близок, стала триггером и вновь запустила забытую травму. Ягыз откинулся на спинку, признавая разумность ее слов. Его любимая племянница действительно изменилась вместе со смертью Селин. Но кроме нее, он переживал так же о госпоже Севинч, которая не выходила из траура. Что только они не пробовали, но она была непреклонна в своем горе. Ягыз знал по себе, как важно выплакать боль. Беспомощность, которую он чувствовал при виде Севинч, крошила его выдержку. — В чем состоит терапия? — В проживании игры. Мною и Омрюм. Приходите на следующую встречу, вы сами все увидите. У нас есть зеркало Гезелла, так что вы можно проследить весь процесс. — Зачем тогда нам ее приводить к вам? Мы можем разрешить ей делать это дом. — Пока она играет со мной, она больше не играет нигде. Таково условие и она его приняла, — Хазан отзеркалила его движения, откидываясь на резную спинку. В нос ударил запах жареного мяса и перед ней появилась тарелка с сочными яркими овощами с не менее сочным мясом. Рядом — бокал вина. Если бы не тема их разговора, у Хазан бы не осталось сомнений, что это свидание. — Доверьтесь профессионалу, господин Ягыз, — наконец произнесла она мягко и доверительно, но не слишком переигрывая. — Приятного аппетита, — мужчина кивнул и с аппетитом приступил к еде. Хазан последовала его примеру, — он был прав, она была голодна, весь день на ногах и весь день без еды — с детьми иначе не получалось. Когда Ягыз пошел в уборную, она заметила пистолет за его поясом. «Он даже не пытается скрыть род занятий» — отметила Хазан. Они закончили еду в тишине и медленно пили вино, исподтишка изучая друг друга. — Вы говорите — довериться вам? — нарушает тишину Ягыз, — как я могу довериться девушке, возникшей из ниоткуда семь лет назад? — Хазан замерла, впиваясь взглядом в белизну салфетки на коленях. — Кто ваши родители? Кто ваши друзья? За эту неделю вы ни с кем не встретились. Ваше прошлое — чистая доска, не считая одной графы — образование. Из знаний психологии — два курса в магистратуре, до этого образование в абсолютно другой сфере, ваша практика в качестве психолога составляет год, но у вас уже есть хороший офис. Машаллах. У вас богатый любовник? Почему вы решили стать детским психологом? Если у вас нет любовника, то кто ваши родители? Прекрасное колье в вашем вырезе так и сверкает богатством, — все это Ягыз произнес спокойным, пробирающим холодом изнутри голосом. — Что вы себе позволяете! — вскочила Хазан, бросая белоснежную салфетку на стол. — Если я работаю на вас, это не значит, что вы имеете право рассматривать мою жизнь под лупой. — Так это ваша прерогатива? — парирует Ягыз, насмешливо глядя на нее со стула. — Вы будете знать всю подноготную моей семьи, а мы о вас ничего? — Наш разговор окончен, Ягыз Эгемен. Если я устраиваю господина Гекхана как специалиста, пускай приводит свою дочь. У меня и без вас достаточно клиентов, — Хазан решительно направилась к выходу, но путь ей преградили двое мужчин в черных костюмах. При виде преграды она вспыхивает от злости, как спичка, и обернулась к самодовольному Эгемену, который все еще сидел за столиком спиной к ней и потягивал вино. В зале никого кроме них нет. За поясом все так же покоится пистолет. Ягыз сидел, устремив взгляд вперед. Он ждал ее. Ждал, пока она вернется и сядет. Ждал, пока она примет единственный выбор, который он ей дал. Хазан не стоит ничего уложить этих двух насекомых, а потом прикончить голубоглазого нахала. «Прежде, чем делать — думай», — попыталась успокоиться она. Хазан направилась обратно к столику и нависла над ним, опираясь ладонью на стол. — Вы из полиции? Или разведки? — требовательно спросила она. Ягыз лениво поднял на нее синий холодный взгляд. — Какого черта вы меня здесь удерживаете? — Я из мафии, — все тем же ровным тоном ответил он.