Безупречный противник

— Я была изнасилована, — произнесла Хазан, только очнувшаяся из вязкого болота смешанных чувств, и Ягыз вздрогнул, холодея всем телом, — так что я знаю, что это. То, что ты сказал честно, что значит быть… то, что ты сказал это прямо — достойно уважения. Я не ожидала, что ты это сделаешь, но надеялась, — уверенный голос умолк и вздернутый подбородок чуть наклонился, чтобы в следующую секунду взмыть выше и показать, что она не стыдится. Или не боится. Или… что-то ей хотелось доказать этим жестом и прямым взглядом. Она вернула ему его же слова: «Не буду скрывать, то, как ты взяла этот пистолет, Хазан, восхитило меня. Я не ожидал, что ты это сделаешь, но надеялся». Что было в его словах? Что он в них вложил и запрятал? Ты должна надеяться только на себя. Я не обещаю защитить тебя. Вот так взял и признал свою невсесильность. А она поблагодарила его за это. Но ее признание… она не могла понять, зачем, ну зачем она это сказала. Он не верил. Ягыз, не отрываясь, смотрел на женщину перед собой и ему саднило горло. Как бессмысленна ему показалась его речь. Оказывается, в ней не было необходимости. Пусть ее слова будут ложью. Но ложью они не были и об этом говорили ее глаза. И левый уголок губ, что подрагивал вверх-вниз, пока она старалась улыбаться. Улыбаться, словно ничего из произошедшего ее не трогает. Встретившись с его глазами, Хазан отвела взгляд в сторону на ровно выложенный паркет, разглядывая невидимые стыки и следуя за змейкой линий, делящих ровную поверхность на прямоугольники. Она застряла, потеряв дорожку и не различая, где стык, а где узор. Засыхающие капельки на ресницах отсвечивали приглушённый свет, размазывая картинку, она не могла позволить себе утереть их при нем и Хазан пришлось вновь сосредоточиться на мыслях. — Я не верила до последнего, что со мной это случится, — Хазан говорила без эмоций, лишь выражение задумчивости было на ее лице. Сейчас, вспоминая об этом, ей все казалось, что она говорит не о себе, а о какой-то отвлеченной Хазан. — Я сопротивлялась так яростно, как могла. Я знала, что чем больше сопротивляюсь, тем вероятнее, что они убьют меня, но не могла остановиться. Я была так горда, Ягыз… уверенная, что меня это никогда не коснется, что я никогда не позволю этому случится, что я могу найти выход из любой передряги, что я не такая, как другие девушки, — сердце Ягыза окончательно упало, замедляя ход — он опоздал со своими предостережениями. — Я сопротивлялась, но это ничего не изменило. Иногда борьба ничего не даёт. Она сказала «они»? Не один… Ягыз встал и отвернулся, глядя на ночной город с мерцающими огоньками. Неприятные картинки невольно пронеслись перед глазами и он сжал руки в кулаки. — Что с ними стало? — хрипло произнес он и ей на секунду показалось, что голос его сел от непролитых слез. Вдруг с его девушкой случилось то же и она напомнила ему об этом? Слова сорвались с ее губ требуя правду, словно она принадлежала ей по праву: — С твоей девушкой так случилось? Как ты рассказал? — Нет. Что с ними стало? — громче спросил Ягыз и только тут она начала понимать, какую огромную ошибку совершила. — Они все получили то, что заслужили, — холодок пробежал по всему ее телу и она дернула плечами. — Интересно, каким образом? — Ягыз развернулся к ней и в два шага оказался над ней. — Ты их убила? Если нет, то вряд ли. Потому что в полиции нет дела об этом! Ягыз кричал, а Хазан бледнела с каждым мгновением. Бледнела, пока не превратилась в бескровное полотно с дрожащими влажными ресницами. Он тут же замолк, видя ее состояние и пугаясь. «Она — травмированная» — пронеслось в его голове, «Та, которую ты хотел видеть равной — травмированная, сломленная, разбитая». Хотелось взвыть от такой несправедливости. В голове царил сумбур, его вновь отбросило в чувство полного отсутствия контроля над этим миром. Самое ненавидимое им чувство, требующее моментально восстановить баланс. Требующее расплаты, крови. Хазан встала, завыли ножки отодвинутого стула, руки девушки не слушались и заламывались. Она кое-как сжала пальцы на сумке и поплелась к выходу, ошарашенная своими действиями до крайней степени. Ни выдержки, ни контроля — ничего не осталось. Ещё минуту назад она говорила отстраненно и уверенно, но осознав, что так просто поведала об одном из самых унизительных моментов в своей жизни своему врагу, она потерялась. — Хазан, — произнес Ягыз осторожно, чтобы не спугнуть и заставить верить. — Ты всегда можешь обратиться ко мне. Я разберусь с кем угодно. Все также идя к выходу, она обессиленно отмахнулась от его слов, пробормотав: — Не произноси пустых слов. — По-твоему это пустые слова? — он в несколько шагов преодолел расстояние между ними и, больно сжав ее плечи, развернул. — Зачем мне эта сила, если я не могу защитить любимых?! — ее карие испуганные глаза глядели так открыто, так недоверчиво и с болью, — Проклятье! Эрдал тебя отвезет, иди! — он зло указал ей на дверь, пытаясь умерить зверя в себе. Хазан поплелась к выходу и наконец прикрыла за собой дверь — захлопывать сил не было. Эрдал все ещё стоял тут, ожидая ее. Она подхватила его под руку и попросила проводить до лифта. Когда она оказалась на улице, она вдохнула глубоко и свободно. На грозовом небе вспыхивали молнии вдалеке, озаряя вспышками света синее небо. Подогнали машину. Эрдал открыл перед ней дверь в темный салон автомобиля. А она развернулась и вновь направилась в отель. К Ягызу. Не давая никому поспеть за собой, она побежала к лифту и через несколько минут вновь оказалась перед его номером и, немедля, постучала. Он сразу открыл дверь, готовый разразиться в ругани, но увидев ее — застыл. Это уже был не тот Ягыз. Пиджак сброшен. Верхние пуговицы расстегнуты, рукава закатаны, челка острым углом спала на лицо. Он не пускал ее внутрь, закрыв проход рукой. «Не влезай, убьет» — кричал весь его вид. — Я… не смогу уснуть, — с мукой произнесла Хазан, — Буду думать об этом сегодня, завтра, всегда. — О чем, Хазан? — чуть смягчился мужчина. — О том, что ты теперь обо мне думаешь… — Хазан еле сдержала мольбу, которая вот-вот могла сорваться с ее губ. — Это тебя заботит? — насмешка в его голосе не скрылась от нее. — Я должна знать. Ягыз втащил ее внутрь, захлопывая дверь и прижимая ее к стене. Злость маскировала жалость. Он всматривался в ее лицо и она вновь вздернула подбородок, но с мукой ожидания. Однако он молчал, следя за тем, как вздымается ее грудь, обтянутая красной материей. Когда он вновь поднял взгляд, он увидел, как она смущённо отводит глаза и тут же их возвращает, и как горят ее щеки. — Почему ты так хочешь узнать, что я теперь думаю? Что она могла ответить? Ей было плохо. Он не посмотрит на нее вновь с уважением как на равную, не скажет про ее крепость духа и уж точно не скажет, что хочет, чтобы она была его. «Про игру ты забыла» — шепчет рассудок и Хазан вновь бледнеет. Будь все проклято. Как необдуманно обнажаться в искренности перед ним. В них обоих сегодня проснулось маниакальное стремление к абсолютной, обнажающей искренности, по своей мотивации переходящей в мазохизм. Но чего стоит его правда? Рассказать о том, что твоя бывшая подружка была прекрасным трепетным созданием, презирающим насилие и умерла. Его обхождение заставило ее забыть об осторожности, она пошла на поводу чувств и эмоций. «Зато в твоих эмоциях больше правды. Обманчивой правды» — подумала Хазан. — Нельзя быть столь откровенными с людьми, да? — с сожалением произнесла Хазан, вглядываясь в его голубые глаза и ища в них понимания. — Нельзя, — вторил ей Ягыз, обжигая ее своим горячим дыханием. Руки горели желанием оказаться на ее талии и только ее недавние слова не давали ему это сделать. — Я не смогу остаться сегодня наедине со своими мыслями, — призналась Хазан вопреки своим словам, — Пожалуйста. Это была правда. Ей нужно было узнать, как они будут общаться после этого. Ей нужно было сделать что-то со сложившейся ситуацией и исправить то, что она натворила. А еще она знала, что сегодня не уснет. Пускай он заберет ее тоску, ее боль, ее все ужасные чувства, придет и смоет чистой холодной морской волной, словно ничего и не было. Пускай он впустит ее и разделит с ней все. Она устала от одиночества, не осознавая этого. Просто с ним оно уходило. Пускай он ее впустит. Пожалуйста. Отпуская ее руки и отходя, Ягыз помялся, взлохмачивая волосы и произнес: — Я отвезу тебя домой. Не давая ей возможности что-то сказать, он отошел от нее и прошел в номер. Полная разруха предстала перед ее глазами. Она переступила через осколки разбитого зеркала в коридоре, разбитые статуэтки и разбросанные вещи. Ягыз нашел в этом беспорядке ключи от машины и, нацепив пиджак, подошёл к ней и достал из выдвижного ящика пистолет, убирая за пояс и пряча его, застегнув пиджак. Хазан поняла, что он сунул его в какой-то специальный потайной карман слева — обычно мафиози прятали пистолет за спиной. Если нужно стрелять — целая секунда сэкономлена.

***

— Так почему ты не можешь остаться наедине со своими мыслями? — поинтересовался Ягыз, когда они уже были в машине. — С нас хватит разговоров, Ягыз. Я устала, — Хазан действительно было опустошена и объяснить ему своей проблемы не могла. Ей было стыдно за свою слабость, глупость, за все, что привело к тому, к чему привело. У их искренности была тоже граница. Ее ложь. — Хорошо. Открой бардачок, — между делом произнес Ягыз и Хазан сразу обернулась, всматриваясь в дорожное движение и не находя погони. — Там сигареты, Хазан, — пояснил он, улыбаясь. — Если бы нужен был пистолет, ты бы достала его из своей сумочки, не так ли? Всегда помни об этом. — Ты куришь? — искренне удивилась Хазан, поворачиваясь к нему лицом. — Тот самый случай, когда можно начать. Не находишь? Хазан открыла бардачок, протягивая ему оранжево-черную пачку, пока он выуживал сигарету из тесного ряда. Он в свою очередь протянул ей и Хазан застыла. Та самая марка кубинских сигарет, что утром предлагал ей Эндер. Она взяла одну, позволяя дать ему прикурить и оказываясь у его крепкой ладони. Каждое ее движение стремилось в эту секунду к элегантности и небрежности. Она откинулась на спинку сидения и открыла окно, делая вторую затяжку и ее лёгкие моментально заполнились тяжёлым дымом так, что она закашлялась. Ягыз внимательно на нее посмотрел: — Эту марку сигарет курит мой противник. Тяжёлые, да? И дорогие. Среднестатистический человек курить не станет, — Хазан прошибло волной страха и она ещё раз старательно неумело затянулась, а потом опять закашлялась. — Но что удивительно, Хазан. Так это то, что курящие люди либо курят всегда, либо курят в напряженных ситуациях, либо не курят вообще. Допустим, мы много раз встречались с ним в напряженных ситуациях. Но курил он только последние два раза. О чем это может говорить по-твоему? Дым встал поперек горла Хазан, пока она соображала, что ей делать. Конечно, он говорит про окурки, оставленные Эндером на месте операций… А она никогда не курила, поэтому раньше нигде никаких следов и не могло быть. Это настолько тщательно они все осматривают? — Новая привычка? Недавно начал курить и… Поменял марку, так еще может быть, — произнесла Хазан, сама не веря в свои слова. — Или до этого это был кто-то другой, — задумчиво произнес Ягыз, выдыхая дым. — Что? Ты же его видел, как ты можешь не знать, был это он или нет? — поинтересовалась Хазан. Хорошо, что Ягыз не мог услышать как подскочил ее пульс. — Это невидимый противник. Но как только он стал видимым, изменился его почерк и… привычки. — Так ты куришь, чтобы его лучше понять? — спросила Хазан, еле заметно сбиваясь в словах, и Ягыз тихо рассмеялся. — Из серии: чтобы победить кого-то, думай как он? — более уверенно спросила Хазан, но Ягыз продолжил рассуждать о своем: — И это меня наводит на мысль, что кто-то пытается одурачить нас. Спрятать лицо настоящего противника за спиной пешки. И знаешь, в каких случаях прячут одно лицо за другим? — спросил Ягыз и Хазан замотала головой, еще раз с мукой затягиваясь. Ей надо было вести себя спокойнее, но она еле справлялась с собственным дыханием. — Когда это лицо в твоем окружении. Когда он у тебя под носом, — лицо Ягыза приобрело жесткие очертания и он сжал руль сильнее. Он наконец-то не смотрел на нее и она могла спокойно вздохнуть. — Расскажи что-нибудь. Случай, когда тебе было невыносимо стыдно, — выпалила Хазан, лишь бы не продолжать тему. Ягыз с сомнением посмотрел на нее. — Я хочу отвлечься от своих мыслей. — Я не очень хорош в рассказывании историй. — Пусть. Я хочу тебя послушать. И… у тебя красивый голос. Тебе бы аудиокниги записывать, бросай оружие, на этом деле ты заработаешь больше, —она увидела, как смущение промелькнуло на его лице. Он кивнул сам себе и принялся рассказывать: — Когда я был подростком, меня отправили в Англию в пансионат для мальчиков. Я жил там несколько лет. Когда мне было пятнадцать, родители сказали, что этим летом прилетать не стоит. Были, наверное, какие-то причины. Летом все разъезжались и никого почти не оставалось. Я остался один на всем этаже и целую неделю провел в библиотеке, читая с утра до вечера все, что попадалось под руку. Как-то мне позвонил мой друг, Гарри. Он жил в Лондоне и позвал пожить у себя, разделив оплату аренды на двоих. Заплатив нескольким людям, чтобы они сообщали моим родителям, что со мной все хорошо и я остаюсь в пансионате, я уехал в Лондон. — Сколько же у тебя было денег? Что ты даже смог подкупать людей? — Хазан искренне была удивлена. — У меня было очень много денег, Хазан, — усмехнулся Ягыз. — Гарри был классный парень, но у него был один скверный недостаток — плохое окружение. Дом свой превратил в проходной двор, устраивая вечеринки и приглашая всех. И там был турок, Юсуф, наркоман, вечно в долгах, вечно в поисках пути подзаработать. Я ему частенько помогал, частенько оплачивал общие счета, в общем-то вел себя глупо, не скрывая свое финансовое положение. Мне было одиноко, Хазан, и единственное доказательство, что у меня есть любящая семья было в деньгах и с бережливостью было покончено. Но прошло несколько недель и сумма, что я собирал годами, таяла на глазах. Еще немного и стоял бы вопрос, как я доберусь обратно до пансионата. Тогда Юсуф предложил организовать мое похищение. Я отказался и думал, что с этой идеей покончено. Мы разругались на этой почве и этот парень решил мне отомстить. Он взял и позвонил моему отцу, говоря что меня похитили. Родители, конечно, позвонили в пансионат — а меня-то там нет. Сразу подняли панику. Вся лондонская полиция была подключена к этому делу. Кто-то сообщил в полицию, что видел меня на такой-то улице в такой-то квартире. Так что в одно утро, когда мы отсыпались после очередной вечеринки в дом ворвались жандармы и мой отец. А там везде бутылки, окурки, полуголые девушки… Хазан, не смотри на меня так, я был тогда подростком, наивным и одиноким. Короче, дальше веселее. Сначала думали обвинить в похищении Юсуфа. Он же звонил. А тот объявил, что это была моя с Гарри идея, что это я решил стрясти со своей семьи деньги на развлечения. Были подняты мои счета, а там дорогие клубы, спа-центры с массажем, вызовы девушек, целый набор. К концу речи Юсуфа я оказался самым падшим человеком на этом свете. Я не мог поднять глаз. Не мог сказать что-либо в свою защиту. Перед отцом я всегда был идеальным сыном… Это было слишком. Гарри и меня должны были взять под стражу, особенно его — он-то был совершеннолетним гражданином. Меня отец мог отмазать. Но Гарри тоже не надо недооценивать, его отец был из министерства обороны. Так что дело замяли официально. Но в моей семье все смотрели на меня с неодобрением, с разочарованием. Это было ужасное чувство, ведь я ничего такого не делал, а он поверил тому придурку, а не мне. Я помню, как отец кричал на меня, что из меня ничего не выйдет и что никакой больше мне учебы, никаких денег, что я возвращаюсь в Турцию, что я полное разочарование. Казалось, вся Турция гудела тогда только обо мне и моем бесстыдстве. Я еще несколько лет выслушивал шутки про спа и массажи… и не мог поднять головы — ведь я сплошное разочарование своей семьи. Только моя тетя мне ничего не сказала и убедила отца не лишать меня учебы и будущего. — Как ты вообще попал в такую ситуацию, — произнесла Хазан, качая головой и удивляясь такой наивности в таком возрасте. Как же не похожи были их жизни. — Представь, с одной стороны мой отец — мафиози, с другой стороны отец Гарри — министр, они чуть ли не поубивали друг друга, прежде чем разобрались, в чем дело. Что за лето было… История Ягыза унесла все мысли Хазан и она растворилась в том мальчике, что не мог поднять головы перед отцом. Она знала, что это за чувство — обжигающий стыд, что стал разочарованием, что не оправдал возложенных на тебя надежд. Его рассказ совсем не вязался с его образом у нее в голове. Оказывается, этот уверенный мужчина тоже был когда-то просто ребенком. — Так почему ты хотела услышать историю? — вырвал ее из размышлений Ягыз, когда машина притормозила у ее дома. — Чтобы мне стало легче. Но история закончилась и я опять здесь, — с сожалением произнесла Хазан и набравшись сил для последнего броска, спросила. — В твоих глазах… как я теперь выгляжу в твоих глазах? — Ягыз ничего не говорил. — В них теперь… жалость, ты смотришь иначе… — глаза девушки вновь наполнились слезами. Ягыз молчал, хмурясь, и его молчание медленно убивало ее. — Я… я больше не хочу видеться, — сорвалась Хазан и, схватив сумку, выскочила из машины, спеша к дому. Но смысла в этом не было. Догонять ее он не собирался. Она это знала, делая шаг за шагом и не слыша шагов за собой. У дверей стояла охрана, кивнув им, она открыла дверь спокойно и непринужденно из последних сил. Оказавшись дома и заперевшись в ванной, она наконец расплакалась. Как же Хазан хотела, чтобы все это закончилось! Как ей хотелось воевать с Эгеменами в открытую! Как ей хотелось оказаться лицом к лицу с ним и предупредить честно: «Я убью тебя и твою семью, если ты встанешь на пути моей». Да и без этого, она уже его ненавидела. Ненавидела всем свои существом и пусть все будет проклято, тянулась к нему. Я. Э. отрывал от нее кусочек за кусочком, обнажая ее измученное тело и душу. Ее сердце сжималось, а мысли разбегались при каждом проблеске воспоминания о Я. Э. Скорей бы она убила его, чтобы не было никого в этом мире, кто видел ее слезы и слышал ее боль. Бортик ванны больно впивался в спину, но у нее не было сил встать. Она сидела, уставившись в открытую дверь на резную тумбочку и блестящую латунную ручку. На ней лежали стопки выписанных журналов по психологии и психиатрии. План наладить с Эгеменами мир и полюбовно заключить взаимовыгодный договор не перестал казаться ей верным. Он спас бы многие жизни, но как же она? Как же ее шаткое, только-только установившееся душевное равновесие? Сколько она ещё сможет удерживать себя в руках? Она не хочет! Не хочет! Не хочет больше видеть и слышать этого Я. Э.! Одно его существование для нее — яд. Наверное, так и становятся холоднокровными? Лишь бы не стоять лицом к лицу с этой лавиной колюще-режущих чувств? Надо спросить у него, как стать бесчувственной и холоднокровной, ему-то виднее. Хазан со злостью начала стягивать с себя платье, с шумом разрывая его по швам и беспомощно сдаваясь, не в силах освободиться из тисков красной материи. Приподнявшись и отыскав ножницы, она разрезала ткань, заехав лезвием по бедру и прокляв Эгеменов на семь поколений вперёд. И замерла. «Ты сделаешь тоже то, что тебе не по зубам. Войдешь в их семью». «Объявляешь мне мир, но маленькая искорка и ты готова плюнуть мне в лицо. Как сказал отец, тебе это не по силам». Убрав ножницы, безжалостно швырнув ткань в мусорку, она встретилась со своим отражением в зеркале. Хазан утерла слёзы, глубоко вдохнула и ей полегчало. Она нашла решение: она будет в семье, но не с ним. По крайней мере, пока не справится с собственными чувствами.