Спасти себя

      Впервые это случается на переговорах по спасению заложницы. Коннор, будь он человеком, мог бы сослаться на молодость и неопытность, но машина не должна, не имеет права ошибаться. Она не имеет права сбоить, когда пуля андроида прошивает плечо, окрашивая стену в цвет неба, которое сейчас и не голубое вовсе. Оно траурно-чёрное и смотрит на него, скалясь россыпью холодных звёзд. Созвездия над головой его — безмолвные наблюдатели и вершители судеб одновременно. Сделай шаг к краю, чтобы познать горечь поражения. Ощути, каково это, а потом сломайся окончательно.       И Коннор делает шаг к краю пропасти из программных решений высотой под две сотни метров. Он заглядывает в бездну, а бездна призывно улыбается в ответ, когда глаза девианта смотрят на него, пылая ненавистью. Чёрное ничто манит и зовёт за собой, а затем торжественно воет, когда Коннор толкает Дэниеля в жертвенный котёл небытия, а заложницу прочь от себя. В жизнь, где человек важнее, нежели он сам. Нежели все они вместе взятые.       Он не удерживает вес собственного тела на краю, когда рука девианта тащит его за собой, а потоки воздуха мгновенно обвивают пластиковое тело саваном программного сбоя. Это не смерть. Андроид не может умереть. Но в полёте вниз под тяжестью силы земного притяжения секунды тянутся вечностью, а перед глазами высвечивается «задание успешно выполнено». Но он ведь сейчас исчезнет, хоть и возродится заново. Как оно может быть успешным? И в голове что-то щёлкает, что-то неизведанное и непонятное растекается среди биокомпонентов, когда тело глухо падает на грязный асфальт, а тотальное отключение всё не наступает, отсчитывая агонизирующие секунды. Это и есть боль, которую чувствуют люди? Это и есть тот самый шаг через край, за которым ты обязательно должен увидеть белый свет?       И Коннор готов умирать и возрождаться заново в желании снова ощутить тот агонизирующий момент за чертой, когда сознание отключается окончательно, а взгляд расфокусированно смотрит куда-то в пустоту бесконечной Вселенной. И он умирает в участке, когда намеренно не вмешивается в попытку полицейских утащить убийцу-девианта за собой. Но в этот раз всё случается слишком быстро, чтобы он смог хоть что-то почувствовать. За секунду «до» он лишь успевает увидеть растерянность, которая оседает на лице его нового напарника.       Это становится идеей фикс — испытывать самого себя и терпение Аманды, которой явно надоело возрождать его уже в третий по счёту раз. Воспоминания никуда не делись. Аманда не позволит стереть ему память, пока миссия не будет выполнена. Память оставляет после себя смятение и желание найти предел собственных возможностей. Сломать бетонную стену, за которой наверняка найдутся все нужные ответы. Но ответ, который нужен ему прямо здесь и сейчас, застывает на середине автоматизированной дороги, пытаясь сбежать с маленькой девочкой. Человеческой девочкой. Коннору нужно знать, почему девушка-андроид сделала это. Почему спасла ребёнка от тирании собственного отца.       — Нет! — рука напарника тянет его за шкирку. — Не вздумай лезть туда. Ты убьёшься раньше, чем догонишь их!       Но Коннор, кажется, снова сбоит, когда яростно скидывает с себя руку Хэнка, перелезая через забор и бросаясь на дорогу. Андерсон с раскрытым ртом наблюдает за тем, как андроид невозмутимо перепрыгивает через одну машину, чтобы хирургически точно упасть на ногу и заскользить перед колёсами второй. Детектив вот-вот готов поверить в то, что он сможет, что сумеет. Но звук глухого удара слишком оглушительно реален, чтобы остались хоть какие-то сомнения. Чёртов андроид убился под колёсами скоростных машин.       — Пластиковый ты придурок, — Хэнк тяжело вздыхает, проклиная Коннора за то, что из-за него теперь придётся строчить рапорт с полным и достоверно изложенным объяснением, почему это вдруг охеренно дорогому по стоимости андроиду вздумалось бросаться в заведомо проигрышную погоню. — Набью тебе морду, когда вновь объявишься в участке.       И Коннор до зубного скрежета стабилен, когда Хэнк приходит утром на работу и застаёт андроида за рабочим столом. В руках его всё та же неизменная серебряная монета, а задумчивый взгляд устремлён в одну точку. Андерсон зол настолько, что буквально в пару шагов оказывается у своего рабочего места и хватает напарника за грудки, рывком припечатывая пластиковое тело к стене. В глазах Коннора растерянность граничит с сожалением. Наверняка паршивец узнал, какими «лестными» словами плевался в него вчера капитан полиции, устроив очередной разнос за порчу чужого имущества.       — Ты, засранец пластиковый, — Хэнк смотрит Коннору прямо в глаза, а тот и не шевелится вовсе, будто позволяя детективу высказаться. — Ещё раз такое повторится, я сам пристрелю тебя к чёртовой матери. Ты ведь явно от этого кайф ловишь, да? Я видел, что случилось вчера. Какого хера ты просто застыл на месте, м? Что это было? Программный сбой в твоей сраной голове?       — Вы верно всё определили, — Коннор отвечает монотонно и смотрит, не моргая. Словно сделай он это, и будет чуть меньше машина, но чуть больше человек. — У меня отказало несколько систем.       — Детальки попались бракованные? — Хэнк злобно щурится и совсем не верит андроиду. Но разве машина способна врать? — С тобой явно что-то не так. Но ничего, я вправлю твои пластиковые мозги на место.       Угрозы не срабатывают, а чёртов андроид умирает снова и снова, кажется, и не специально вовсе, но всё равно испытывая сердце детектива на прочность. Хэнк едва успевает привязаться к нему после относительного затишья в бессмысленных смертях и возрождениях, когда расследование приводит их в башню Стрэтфорд после очередного нападения свихнувшихся девиантов. Коннор растерян и сбит с толку, пока они молчаливо едут в лифте, а цифры этажей сменяют одна другую. Коннор не понимает, почему сбоит всё чаще и чаще, а общество Хэнка Андерсона не кажется уже чем-то противоестественным и непривычным. У него появилась привязанность? Обманчивое желание дорожить кем-то, проявляя ложные эмоции? Почему все эти ошибки в программном коде не вырезают из него как злокачественную опухоль, почему всё неизменно возвращается с каждым новым перерождением? Аманда решила проучить его таким извращённо-жестоким способом? Или его изначально и намеренно создали идеально-неидеальным?       Коннор и сам не замечает, как изучает улики на автомате, а часть вычислительных мощностей занята совсем другими размышлениями. Неужели он становится девиантом, если наконец-то ставит под сомнение желание умирать снова и снова? Ответа нет, а подозреваемые и возможные соучастники преступления уже ждут его появления, но андроид идёт по следу голубой крови, выходя на крышу здания.       Снежинки и ветер мгновенно бьют по лицу, отзываясь на сенсорах кожи подобием холода. Коннор не обращает внимание на природный фактор раздражения, а голубые капли крови слишком явственно и чётко, будто специально оставленные пунктиры подсказок, ведут к воздухоотводу здания. Коннор замирает, не решаясь переступить черту. Наверняка он умрёт, а наутро Хэнк опять будеть орать и читать нотации, заставляя андроида виновато смотреть в пол. Коннор тянет на себя дверь, чтобы столкнуться взглядом с затравленным взглядом раненного девианта. Звук выстрела раскатом грома разносится в стылом зимнем воздухе, а пуля, попадая в плечо, заставляет свалиться на спину. Крик Хэнка — словно команда бежать прочь, заставляет тело броситься в укрытие, когда секундой позже новая пуля прошивает бетон там, где должна была быть его голова. Его хватают за шкирку, рывком утягивая за спасательное укрытие. Человек рискует собой, чтобы помочь ему? Хэнк, наверное, и сам этого не понял.       — Сиди здесь и не высовывайся! — взгляд Андерсона не терпит возражений. А спецназовцы открывают огонь по укрытию девианта.       — Остановите их, Хэнк! Они убьют его, и мы ничего не узнаем!       — Уже поздно, его всё равно убьют.       Хэнк не успевает ничего предпринять. Коннор бросается к девианту в отчаянном, но самоубийственном рывке. Андерсон теперь явственно видит, насколько в Конноре много от машины, когда он уворачивается от пуль, а затем с грацией хищной кошки и как нечего делать перепрыгивает через укрытие, стальной хваткой впиваясь в руки девианта. Хэнк срывается с места, а время тянется замедленной съёмкой, мгновенно схлопываясь оглушительным выстрелом. Андерсону страшно. Ему страшно от того, что напарник снова уйдёт в никуда.       — Коннор! Коннор! — андроид не шевелится, а мёртвый девиант падает к его ногам. Хэнк подбегает к нему, цепляется ладонью за плечо, заглядывая в перепуганные глаза. — Коннор! Ты в порядке? Ты не ранен?       — Н-нет, я в порядке, — голос его дрожит и едва слышен, а взгляд прикован к пластиковому телу у своих ног. Хэнку кажется, что умей андроиды плакать, Коннор заревел бы в голос. — Нет. Я не ранен.       — Господи, — Хэнк тяжело выдыхает, а сердце в груди вот-вот готово разломать рёбра изнутри. — Ты напугал меня до усрачки. — на лице андроида читается явный шок, а тело напряжено до предела. — Почему ты никогда меня не слушаешь, когда я говорю тебе не двигаться?!       — Я был един с его памятью, — голос Коннора всё ещё дрожит, а руки, словно ища опору, касаются вентиляторной решётки. Дыхание андроида прерывистое, будто после долгого бега. — Я чувствовал его смерть. Как будто сам умирал…       Хэнк не может сказать и слова. Глаза Коннора смотрят прямо перед собой, а затем взгляд его застывает на лице Андерсона, заставляя того вздрогнуть. Машина не должна так смотреть, не должна излучать панику и страх, от которых сердце детектива сводит жалостью.       — Я был напуган. Мне было… страшно… Я что-то увидел в его памяти. Слово «Иерихон».       — Пойдём, тебе нужно успокоиться, — Хэнк утешительно хлопает по спине Коннора, и тот послушно кивает. — Нам ещё остальных подозреваемых допрашивать.       Но им надо было свалить сразу же, а Хэнку нельзя было оставлять явно выбитого из колеи андроида без присмотра, бросив его наедине с подозреваемыми. Он видит, как один из них проходит по коридору, заставив Хэнка думать, что Коннор сам его отпустил. Но каким-то внутренним чутьём мужчина идёт в импровизированную допросную.       — Теряешь хватку, Коннор? Тебе явно…       — Хэ-э-нк… — андроид валяется на полу, беспомощно вытягивая руку перед собой, словно желая дотянуться до стола и подняться на ноги. Спасения нет. Девиант забрал с собой его соединительный биоэлемент. Детальку, как сказал бы Андерсон.       — Коннор! — Хэнк бросается к нему и падает на колени, переворачивая тело андроида на спину. — Держись, сынок, держись, мы обязательно тебя подлатаем. Всё не так уж и плохо.       Коннор, если судить на языке людей, умирал не единожды, испытывал себя в желании познать страх смерти. Ребёнку захотелось поиграть с огнём, а рядом не оказалось того, кто смог бы объяснить, что так нельзя. И Вселенной, кажется, надоело терпеть его безумные выходки. Она заставила поплатиться. Сегодня он испытал чужой животный страх, как свой собственный. И этот страх оглушил его, заставил себя бояться. Программный сбой приблизился к критической отметке, а Хэнк лишь трясёт его, будто это способно привести его в чувство. Он не человек, но желание не умирать в этот раз болью отзывается где-то в синтетической груди и, будь у него сердце, оно наверняка разорвалось бы от отчаяния.       — Девиант, — шепчет Коннор, а лицо его искажается судорогой боли. Хэнк беспомощно наблюдает за тем, как дрожь пробегает по телу андроида, а голубая кровь отпечатывается на ладонях мужчины, въедается в кожу несмываемыми чернилами. — Там был… девиант.       Коннор порывается улыбнуться, цепляясь пальцами за руку Хэнка, словно за спасительную соломинку цепляется утопающий. Андерсон прижимает ладонь ко лбу андроида, сам не зная, почему пытается успокоить его подобным человеческим жестом. И когда ассоциации невольно складываются в картинки из прошлого, перед глазами вновь мелькают напуганные глаза шестилетнего сына, который точно так же не хотел умирать, цепляясь за лицо его стекленеющим взглядом.       Хэнк не должен так реагировать, ведь андроид завтра возродится вновь, привычно ожидая его появления в полицейском участке. Но к подобному, кажется, нельзя привыкнуть, особенно когда последняя волна агонизирующий дрожи прошивает тело Коннора, а невидящий взгляд мгновенно смотрит в пустоту. «Мне было страшно». Произнесённые им слова заполняют собой все мысли детектива. Наверняка ему было страшно и сейчас. Подобное невозможно имитировать. Подобное нельзя воспроизвести только благодаря программному сбою где-то в микросхемах и среди цифр поведенческого кода. Либо ты чувствуешь, либо нет. И отчего-то Хэнк теперь уверен, что Коннор больше не будет искать смерти под шальными пулями и колёсами автомобилей. Не ищет смерти тот, кому есть, что терять.       Детектив поднимается на ноги, почти бережно опуская пустую теперь оболочку на пол, залитый голубой кровью. Хэнк очень надеется увидеть в новом теле Коннора, к которому привязался: задумчивого, сомневающегося, задающего вопросы, на которые обязательно хочет получить ответ. Ведь логика и гениальность не способны дать точного ответа, когда нечто, наверняка зовущееся душой, требует совсем иного объяснения, заставляя андроида беспрестанно сбоить.       И Хэнк, кажется, спокойно выдыхает лишь тогда, когда утром следующего дня ловит взглядом силуэт андроида, который теперь уже привычно сидит за рабочим столом. В ушах Коннора наушники от плеера напарника, а сам он перекидывает из ладони в ладонь свою серебряную монету, едва заметно отбивая ритм ногой в такт музыке.       И подобная картина увлечённого, задумчивого Коннора заставляет Хэнка невольно хмыкнуть и улыбнуться. Что-то всегда должно оставаться неизменным.