Начало

Донхёк незаметно подвигает рюкзак к проходу и обматывает лямку вокруг запястья. Ставит ногу так, чтобы легче было выскользнуть, и улыбается папе, который, оторвавшись от экрана айфона, смотрит на него вопросительно. Отец дремлет на два ряда впереди. Донхёк видит его седую макушку и молит всех богов, чтобы он не проснулся раньше времени. Донхёка тошнит от волнения, но другого выхода из сложившейся ситуации нет. Впереди уже виднеется творожно-белое в свете полуденного солнца здание остановки. Донхёк откидывается на спинку кресла, прикрывает глаза и капризно дует губы. Папа должен считать, что он устал, смирился и больше ничего не хочет. - Купишь мне колы, - бубнит он под нос. - Ты еще ту не допил. - Она теплая и на вкус, как моча. - Ты не знаешь, какая на вкус моча. Донхёк передразнивает папу. - Скажу отцу. - Папа берется за телефон. Пока он набирает сообщение, автобус сворачивает к остановке и тормозит. Отец просыпается, лезет в карман за мобильным. Двери с шипением открываются. Донхёк подхватывает рюкзак и бежит к задней. Перемахивает через ступени, выскакивает на забетонированный двор и, не обращая внимания на крики родителей, несется к трассе. Он бежит, не оглядываясь; рюкзак шлепает по спине, а раскаленное июльское солнце светит в лицо. Пот заливает глаза, но Донхёк боится его утереть: вдруг собьется с шагу, споткнется, упадет; даст себя поймать? Он бежит так быстро, что в левом боку лютым пламенем растекается боль. Слюна спекается во рту, горло пересыхает, и потрескавшиеся губы жжет потом и встречным ветром, но Донхёк не останавливается. Сначала он бежит вдоль обочины, а затем сворачивает влево и несется, сломя голову, через высокие степные травы. Под ногами хрустят камушки, трещит сухостой и во все стороны разбегаются прыткие ящерицы. Прежде Донхёк их жутко боялся, но уже нет. Он не боится ничего, кроме судьбы, которую ему уготовили родители. Он бежит до тех пор, пока из глаз не брызжут слезы. Грудь рвет на части, и горит огнем меж ребер, колени подгибаются, и Донхёк падает, споткнувшись о собственные ноги. Кубарем летит по заросшему чертополохом склону, пока инерционная сила не сходит на «нет». Тогда он плашмя валится в траву и воет, давясь сухими слезами. Бок и ладони свезены в кровь, плечо ноет, а в голове туман и тупая ноющая боль, мигрирующая от одного виска к другому. Солнце жарит затылок и поясницу, и лежать так долго не получается. Донхёк кое-как садится и оглядывается по сторонам. Вокруг - дикая, выжженная до терракотово-рыжего степь, и ни единой живой души поблизости. На цветках пастушьей сумки сидит желтокрылая бабочка, а совсем рядом гудят пчелы. Донхёк дрожащими руками стаскивает с плеч рюкзак, открывает его и вынимает ту самую бутылку с колой. Делает глоток и тут же закашливается. Отпивает еще немного и прячет бутылку подальше. Перерывает аккуратно сложенное белье и на самом дне рюкзака нащупывает свою драгоценность. Компас старенький, прадедов. Донхёк не расстается с ним с двенадцати лет. Он открывает узорную бронзовую крышку и ищет север. Он хорошо помнит, что солнце светило в лицо, когда он выскочил из автобуса. Значит, трасса протянулась с юга на север, а Донхёк все это время бежал на запад. Значит, ему нужно держаться восточного направления, чтобы снова выйти на трассу, поймать попутку и вернуться домой. Он прячет компас в карман и проверяет загашник. В нем сотня наличными: на билет не хватит, но упросить водителя попутки можно. Донхёк вскидывает рюкзак на плечо, поднимается на ноги и, прихрамывая - колено тоже ушиб при падении, - шагает на восток. К трассе он выходит в том месте, где ее пересекает старенькая железная дорога. Навстречу мчится фура, хлещет по щекам горячим бензиновым ветром. Донхёк задирает майку по самые подмышки и утирает потное лицо. Папа умер бы, если бы увидел - омеге, в его представлении, так себя вести не подобает, но Донхёку уже плевать. Он был хорошим, очень послушным мальчиком целых восемнадцать лет, а потом родители решили, что сынуля каких-то там их дальних родственников - идеальная партия для Донхёка. Они даже знакомить их не стали: сосватали, назначили день свадьбы и поставили перед фактом. И все, что Донхёку осталось, - реветь и умолять, стоя перед отцом на коленях, этого не делать. Но для отца данное им слово всегда было дороже сына, потому слезы и мольбы на него не подействовали. И тогда Донхёк решил: хватит. Он больше не послушный мальчик и ничего хорошего в нем больше нет. Только не для родителей. К семи вечера Донхёк проходит километров пять, и за это время мимо него проезжает всего две попутки. Ни одна не останавливается. Потный и обгоревший на солнце, Донхёк меньше всего напоминает омегу из порядочной семьи. Наркоман или бродяга, да и только. Часам к восьми погода портится. Поднимается ветер, гонит со степи рыжие облака пыли и мелких камней. По трассе бежит, обгоняя тяжеловозы, перекати-поле. Донхёк натягивает рубашку на голову, чтобы спасти глаза и рот от песка, но тот все равно скрипит на зубах и жжет под веками. Донхёк устал, безумно устал, но упрямо переставляет ноги и поднимает руку каждый раз, когда за спиной слышится тяжелое пыхтение попутки. Когда Донхёк уже думает, что ночевать ему посреди степи, по ногам бьет дальний свет грузовика. Донхёк на автомате вскидывает руку и теряется, когда грузовик сбавляет ход и сворачивает к обочине. Водитель сигналит, и Донхёк отмирает. Бежит к машине, и как только водитель отпирает дверь, забирается в кабину. - Ну ты и чумазый, - хохочет водитель - крепко сбитый омега лет пятидесяти с лишним, - стоит ему увидеть лицо Донхёка. - Да я тут часов восемь бегаю. - Донхёк переводит дух и лезет в рюкзак за салфетками. Руки у него крупно дрожат. - Куда тебе хоть? - Водитель выруливает на трассу; грузовик набирает скорость. На востоке глухо гремит. Под колесами машины свистит ветер. Донхён говорит название своего городка, и водитель понятливо хмыкает. - Мне восточней. Высажу в соседнем, там ж/д недалеко: на утренней электричке доберешься. - Спасибо. Донхёк в самом деле благодарен. Ему не придется ночевать в поле и добираться до родного города пешком. - Тебе восемнадцать-то хоть есть? - Водитель косится на Донхёка с любопытством. Донхёк кивает. - На туриста не смахиваешь, прости. - Я сбежал, - честно говорит Донхёк. - Родители выбрали мне жениха и везли на свадьбу. На одной из станций выскочил из автобуса и бежал через степь, пока хватало сил. Потом шел. - Думаешь, не найдут? - Когда найдут, поздно будет. - Значит, альфа есть? - Водитель улыбается понимающе. Донхёк снова кивает и отворачивается к окну, чтобы спрятать смущенную улыбку. Каждый раз, когда кто-то говорит о Джено, он чувствует необъяснимую неловкость и всепоглощающее счастье. Возможно, не будь Джено, он воспринял бы замужество иначе, но Джено был, и родители о нем знали, и все равно отдали Донхёка за другого. - Хороший? - Очень. - Донхёк опускает голову и, глядя на пыльные свои ладони, кусает губы. Джено - лучший человек из всех, что Донхёк встречал. Джено - счастье, которого - как считает порой Донхёк, - он не заслужил. Джено - весь его мир. Без Джено Донхёка просто нет. Донхёк зажмуривается, сглатывает подступивший к горлу ком и переводит дух. В нем все болит. Каждая клеточка его тела рвется к Джено. Только мысль о нем не дает остановиться, опустить руки и принять свою судьбу. Потому что Донхёк верит: его судьба - Джено, и никак иначе. Потому что он - в его крови, и будет там, покуда она не перестанет течь.

***

Дождь льет всю ночь, и водитель останавливается у круглосуточной закусочной – видимость настолько плохая, что ехать дальше опасно, - чтобы перекусить и подремать, пока дождь не утихнет. Донхёк разделяет с ним бургер и порцию картошки, а после, укутавшись в выделенное одеяло, забывается тяжелым сном. К утру поясница и колени ноют так, что Донхёк тихо стонет, разгибая их, а шея онемела, отчего кажется, что голова парит в воздухе отдельно от туловища. Дождь не прекращается, но больше не льет нескончаемыми потоками. Капает мерно и нудно на крышу кабины, оставляет на лужах у обочин крохотные пузыри и ртутной россыпью украшает цветы и травы, что обступают их со всех сторон. Когда они проезжают безымянную деревушку и, пропустив груженую лесом фуру, уже собираются повернуть на скоростную автомагистраль, Донхёк замечает на противоположной стороне дороги голосующего паренька. На плечах - мокрая насквозь ветровка, на голове - капюшон серой толстовки. И то, и другое Донхёку безумно знакомо. Паренек поднимает руку в надежде остановить фуру, но та проносится мимо, обдавая его грязной водой с головы до ног. Он отступает в сторону, встряхивает руками, и Донхёк видит его лицо. - Остановите, остановите, пожалуйста, - кричит он хрипло, и только какой-то первородный инстинкт не дает ему схватить водителя за руку. Водитель жмет на тормоза, и Донхёк выпрыгивает из кабины прежде, чем грузовик остановится полностью. Поскальзывается на жидкой грязи, падает на четвереньки, но тут же вскакивает и бежит дальше. Обминает прицеп и выскакивает на дорогу. Ему жутко везет, что та пустует, и он свободно пересекает четыре полосы и бросается к своему альфе. Джено замечает его практически сразу. Донхёк успевает сделать еще пару шагов и оказывается в мокрых, но безумно крепких объятиях. - Я сбежал, - кается Донхёк в пахнущую дождем шею, тычется в нее носом и не знает, смеяться ему или плакать от счастья. - А я за тобой. Думал, не успею. - Джено целует его волосы, ухо, висок. - Адрес как узнал? - Ты что, ревешь? - Нет! - Донхёк ревет. Голос Джено, мятный холодок его кожи под губами и запах - аромат лавандовой пудры и дома - добротного и надежного, - делают его беспомощным и слабым. - Ревешь. - Джено шепчет с уверенностью и нескрываемой нежностью и целует Донхёка в щеку. Донхёк ненавидит его за то, что такой хороший и любимый, и обнимает сильнее, чтобы больше никогда не отпускать. Где-то позади гудит отрывисто клаксон грузовика. Донхёк оглядывается на звук, видит водителя. Тот машет ему рукой, подзывая. Донхёк утирает раскисший нос рукавом рубашки, моргает пару раз, чтобы снять с ресниц слезы и, беря дженову ладонь в свои ладони, говорит тихо-тихо, чтобы только дождь и Джено могли его слышать: - Женишься на мне? Сегодня же. Брови Джено насмешливо приподнимаются. - Глупый вопрос. - Он улыбается, и Донхёк снова утопает в тепле его объятий. - Хоть сию секунду. - Вы там уснули? - со смешинкой в голосе кричит водитель, и Донхёк, взяв себя в руки, утаскивает Джено за собой в новую жизнь.