твоя боль по всем моим венам

      Они не были к этому готовы достаточно, нет причин с этим спорить – Стивен понимает это настолько ясно, что ему становится тошно. У них не было даже шанса. И сейчас, глядя на то, как Тони Старк, – его родственная душа, Железный Человек и Мститель, – уносит одного из противников подальше в Парк Вашингтон Сквер, легче не становится. В какой-то степени им повезло, что они успели связаться со Старком, без него их поражение было бы быстрее на пару минут. Признавать этого не хочется, но Стивен всегда был предельно честен с собой – на данный момент их шансы не столь велики.       Он чувствует волну боли, накрывающую стремительным порывом от плеча вниз по позвоночнику, и Стивен знает, что эта боль не его, а Старка. Он чуть хмурится на это ощущение, но отгораживается от него с легкостью, когда видит тончайшие каменные иглы, направленные на него. Они с Вонгом сражаются в унисон, быстро и отточено, но даже этого недостаточно – их разбивают легко, будто они крохотные игрушечные солдатики на песчаном пригорке, который осыпается песчинками и сносит их к подножию. Они едва способны сделать хоть что-то, и Стивен с прискорбием понимает, к чему все неизбежно клонится.       Стрэнджу трудно сказать, что виной тому, что теперь он висит прижатый скопом каменных плит к фасаду здания, сильный соперник или боль Старка, на которую отвлекся. В какой-то степени он даже не успевает почувствовать досаду от того, что его с подобной легкостью одолели. Он едва ли успевает вообще что-то почувствовать кроме всполохов боли; своей и чужой, которая уже почти как его собственная.       – Что ж, занятный трюк, но он годится лишь для того, чтобы детишек развлечь, – победно ухмыляясь, Эбеновый Зоб стискивает в ладони Глаз Агамотто, намереваясь сорвать его с шеи Стрэнджа, но тут же выпускает его, обожженный заклятием. Это секундной волной облегчения накатывает на Стивена, даёт понять, что они не настолько близки к проигрышу, что еще есть возможность уберечь и Камень, и вселенную от Таноса.       – Заклятие простое, но тебе его не разбить, – его голос не дрожит, как натужно трясется все в нём в напряжении.       – Оно рассеется, когда ты умрешь.       Он кривится в гневе, и в эту самую минуту Стивен понимает, что, если до этого мгновения все проходило более-менее мирно, сейчас этого не будет. Его выдирают из каменного кокона и с силой швыряют на землю, и пусть боль от этого дикая, она едва ли сравнится с агонией от стягивающих его тело стальных труб. Это больно, чертовски больно, когда холодная поверхность сдавливает его горло, выжимая весь воздух из лёгких и едва ли давая возможность даже подумать о чем-то. Возможно, что Тони уже знает, что попытка отбиться провалилась, вряд ли он не почувствовал эту дикую боль, но даже эта спешная мысль улетучивается, растворяется в темноте, которая приходит облегчением от потери сознания.       Стивен не уверен, что именно он чувствует, находясь подвешенным в воздухе в окружении тончайших стеклянных игл у своего лица. В первую минуту он лишь прикрывает глаза досадно, потому что лицо – если это, конечно, можно назвать лицом в человеческом понимании, – приспешника Таноса кривится в довольной усмешке. Впрочем, не настолько довольной, чтобы оставить Стивена в покое без острых игл в опасной близости от его лица. В первую минуту Стивен лишь прикрывает глаза, но во вторую он позволяет себе тяжко выдохнуть, словно с этим выдохом он избавляется от тонны пыли, осевшей в его лёгких.       Догадаться не составляет труда, чем их сражение закончилось, – прискорбным поражением, раз он здесь, – как и не составляет труда понять, что ожидает его дальше. Стивен понимает, что он явно уже не на своей планете, и, возможно, что он на ней больше никогда и не окажется, умерев далеко от неё. Прикрывая глаза, Стрэндж чувствует горечь на языке, концентрированную желчь, словно ком тошноты подкатывает к горлу. Ему противно от этой идеи, от вида Эбенового Зоба, от того, что крошечные затаенные ростки мыслей тянутся против его воли к Тони Старку. Ему противно, что в эту минуту его дикое желание – скатиться неспешно в их связь и просто ощутить, что тот еще жив и сражается. Возможно, дать понять, что и сам он еще сдаваться не собирается.       – За всё время, что я служу Таносу, я никогда его не подводил, – мягко, словно лаская каждое слово, произносит Эбеновый Зоб. Он тонкий и трухлявый, будто сухая ветвь, и взгляд его небольших глаз режет не хуже его игл, но тон его голоса никак не вяжется с ним, он словно принадлежит кому-то другому. Стивен чуть встряхивает головой, словно стараясь вспомнить, кого этот тон напоминает ему, но в памяти так ничьего лица и не всплывает. Лишь это посеревшее, осунувшееся и нечеловеческое.       – Если я прибуду на Титан с Камнем Времени вкупе с твоей малоприятной персоной, хранитель, – все так же мягко, словно укачивая в сон, словно успокаивая. – Он меня не похвалит.       На сказанное Стивен кривится, но шевельнуться не может – его будто сжимает между бетонными плитами, сдавливает все органы, каким-то удивительным чудом не сплющив и не раздробив кости. Дышать тоже становится тяжелее; ему с огнем дается каждый вдох, и стерпеть боль получается лишь прохладой по венам, льющейся от Старка.       “Эй, фокусник, минут двадцать, если повезет.”       – Отдай мне этот камень, – фразы накладываются друг на друга и Стрэндж не слышит никого, он слышит лишь кипящую боль, закручивающуюся спиралью от его лица.       Когда иглы, созданные из тончайших осколков стекла, режут огнем кожу, распарывают её с такой легкостью, будто совсем не встречают никакого сопротивления, на мгновение Стрэнджу кажется, что они не просто режут, но и растворяются в нем, впитываются в кровь и пробираются к нему в вены раскаленным железом. Крик с его губ срывается дикий, который не удается удержать за сжатыми зубами, который заполняет собой едва ли не весь космический корабль. Дикий крик, который сотрясает их со Старком связь и непомерно злит того.       И боль эта словно пробирается под кожу, острая и ядовитая, почти не похожая ни на что ранее, рассыпающаяся мелкой алмазной крошкой, режущей изнутри. От неё Стивен едва ли не дрожит всем телом, насколько позволяет его подвешенное в воздухе тело, насколько позволяет ощущение скованности между двумя бетонными плитами. Когда же он позволяет себе подумать, желая отвлечься, он вспоминает ту одну единственную специфическую боль, сравнимую с этой агонией – притупленную обезболивающими, но всё же похожую – боль после бесконечно долгой операции. Он узнает в этом отравляющем ощущении ту самую боль в руках, раздробленных едва ли не в крошево после аварии. Воспоминание вселяет в него страх, оно возвращает его в то мгновение его абсолютного ужаса и беспомощности, нестерпимой, не унимающейся неделями боли. Стивен в ужасе узнает эту пытку, ощущает бесконтрольную дрожь в пальцах, ощущает как выстраиваемая сдержанность и спокойствие рассыпаются карточным домиком, сдуваемые отравленными страхом и гнилью иглами Эбенового Зомба.       Боль захватывает его всего, заполняет страхом от вновь пережитого ощущения беспомощности и злости, от ощущения страшной и знакомой боли в пальцах. Стивен теряется в этом; он чувствует, как очередная игла медленно вонзается в его кожу, в место под правым виском, ближе к скуле, и вопль, что срывается с его губ, разъедает его последние связные мысли. Дышать становится почти невозможно – короткие вдохи, которые он был способен ловить до этой волны боли, сносящей всё, теперь едва ли удавалось даже ухватить губами.       “Что за…”       Тяжелый выдох и плотный кокон из прохлады к воспаленным ранам; Тони почти вгрызается в их связь, стараясь пробиться через пелену всепоглощающей боли Стрэнджа, но даже это удается ему не сразу.       “Тебе, черт возьми, лучше быть живым на этом космолете, слышишь, волшебник? Сейчас не время умирать.”       И Стивен хотел бы ответить, что он не собирается умирать, но он правда не уверен, что всё ещё жив. Он потерял эту связь в тот момент, когда игла коснулась его кожи, вонзаясь и, подобно яду, разнося жидкую концентрированную боль под его кожей. Стивен, наверное, многое хотел бы сказать Старку, но вместо этого он вцепляется в их связь и жмется к ней, вдыхает её так, словно она искусственный воздух подает по трубкам, а сам Тони ладонями касается его лопаток, обхватывая в объятии. Этого нет, это иллюзия, но это усмиряет боль, напоминая о том, как однажды тот делал то же самое – касался ладоней Стивена, отнимая сгустки боли, расщепляя их и давая возможность уснуть.