Потерянная в астрале

Спустя неделю.       Игнил быстрым темпом направлялся к своему кабинету. Мужчина, грузно вздыхая, то и дело оттягивал галстук, пальцами поправлял чуть вспотевший воротник рубашки, откашливался, ощущая сухость во рту — чувствовал себя крайне неуютно, будто не в своём родном теле. Бывший военный чуть встрепенулся, завидев дверь в приёмную, где по обычаю его секретарь верно отшивала надоедливых посетителей, пользуясь бессменной отмазкой годами. Однако, кто-то всё же сидел на кожаном диванчике и потягивал свеже-заваренный кофе; из помещения слегка тянуло горьким ароматом кофейных зёрен вкупе с тонким женским щебетанием. «Лисанна,» — Драгнил-старший крепче сжал в ладони чёрную папку с бумагами. Девушка могла прийти к нему лишь с одной целью, имя которой — Нацу.       — Почему не на своём рабочем месте? — с порога обратился директор фирмы к подчинённой, и белокурая поспешила поставить чашку на стеклянный столик рядом, привстала, но не успела и слова вымолвить, как Игнил срыву продолжил: — Идём в кабинет, а ты, — спешно обратился к секретарю, — работай, языком в другом месте чесать будешь.       Лисанна ловким движением кисти поправила чуть задравшуюся юбку-карандаш, пригладила растрепавшиеся сзади пряди светлых коротких волос и проследовала за Игнилом. Мужчина сразу же включил кондиционер, и сковывающая тишина стен мрачного кабинета разбавилась приглушённым шумом. Девушка скромно опустила взгляд, терзаемая сомнениями. А стоит ли этот жалкий разговор её нервов?       — Не против кондиционера? — уточнил Игнил, получив краткий желаемый ответ бывшей невестки. — Душно. Ну, чего хотела? У меня завалы, через полчаса состоится важная для нашего бизнеса деловая встреча, поэтому не тяни, — монотонно произнося, перебирал стопки белоснежных бумаг, кажется, уже даже не задумываясь. Раздавался лёгкий шелест.       — Вы и так знаете, зачем я здесь, — процедила Штраусс. — Нацу не отвечает на звонки ни мне, ни Грею, ни родному брату... Я хочу, но не могу проведать Люси в больнице. Скажите, пожалуйста, всё, что знаете сами. Спать не могу... переживаю, — шумно сглотнула.       — Начну с простого, — Игнил перевёл взгляд серо-зелёных глаз с заваленного бумагами рабочего стола на млеющую от беспокойства девушку. Лисанна вздрогнула — Нацу был точной копией приёмного отца; смотря на мужчину преклонных лет перед собой, она невольно представляла образ бывшего суженного, отчего сердцебиение в разы ускорялось, доходя и вовсе до рваного темпа. — Люси в реанимации, опять, — значительно выделил последнее слово, — и о лечении речи идти не может. Я видел её в тот день, когда этот придурок... — запнулся, нахмурившись, потёр сморщенную переносицу, — она выглядела живым мертвецом. Ей предстоял длительный курс реабилитации, но сейчас врачи однозначно говорят о скорой смерти. Реанимация и те деньги, которые уходят с кредитки Нацу на так называемое лечение... попытка отвлечь от суровой реальности самих себя, докторов и взбушевавшиеся правоохранительные органы.       В первый раз Нацу совершил преступление, свидетелями которого стали только Лисанна и камера на фасаде стоявшего рядом здания, а второй раз — в центре многолюдного Мегаполиса. Телефон Нацу первое время разрывался от телефонных звонков и сообщений; разрывался до тех пор, пока, вероятно, не села батарейка, либо же вымученный владелец попросту не отключил мобильное устройство. Или разбил вдребезги, — Лисанна настолько безупречно знала бывшего, что могла поклясться: взбесившемуся Драгнилу под горячую руку попадаться не следует. Отец даже не стремился к разговору с сыном, считая окончанием приемлемых отношений свой гневный монолог в больнице; без устали достать парня пытались Штраусс-младшая, Грей и Зереф, с пеной у рта сыну бизнесмена писали различные редакции и глупые журналисты, желавшие обыденно нажиться на чужих несчастьях. В этот раз печальной истории придали огласку, Всемирная сеть кишила новостями о Люси Хартфилии и Нацу Драгниле; в некоторых источниках в небольшом количестве публиковали правду, какой она есть, а в особо подозрительных вовсю глаголили о том, что девушка уже давно мертва и похоронена, а виновник её гибели оказался на принудительном лечении после попытки самоубийства.       И тут сложилась странная ситуация: авторы подобных статей, не зная всей правды, были к ней близки; и в то же время Драгнил смиренно ждал своей участи, с белыми палатами не связанной. Игнил впутываться в эту историю не стал и притом громкогласно заявил, что и пальцем к делу не приложится.       — Зереф поехал к Нацу, — продолжил военный после молчания, — и я посоветовал взять ему подкрепление. Бригаду врачей! Этот придурок звонил мне пару дней назад, глубокой ночью, голос никакой, пьяный бред нёс. Вспоминаю того маленького мальчика, — Игнил, поджав губы, покосился на фотографию в рамке на офисном столе, — и понимаю, что таким идиотом его вырастил я. Лишил свободы, выбора, определил жизненный путь... лишил единственного родного человека, старшего брата! Без меня Нацу ничтожество, дорогая. Он привык не к опоре в моём лице, вовсе нет! Мальчик привык, что я буду вычищать всё дерьмо из его жизни. Я отдавал всего себя, а взамен получил такое неуважение: всё, чего я просил, — просто не садиться за руль.       — Вы излишне нагнетаете, господин Игнил, — пролепетала белокурая и удручённо потупилась в паркет, — Вы заменили Нацу родителей, он...       — Нужно было пустить его в свободное плавание, и того я не сделал, совершив ужасную ошибку. Зереф вырос достойным человеком, а Нацу топит сам себя, — морщины на смуглом лице бизнесмена собрались в складки, а хриплое дыхание мужчины участилось, и тот рывком вскочил с места, пряча от сотрудницы кислое выражение лица, — в худшем случае ему светит тюрьма. Захочет откупиться — деньги есть. Не выйдет через неделю — уволю за отсутствие на рабочем месте.       — Тогда он утонет окончательно, — мягко, скорее, от выраженной безнадёжности, улыбнулась девушка. Бежевый тональный крем на щеке потёк, оставляя разводы, вслед за скатившейся слезой.       — Стань той, кто не позволит ему сдохнуть. Я тебя всегда недолюбливал, дорогая, и, видимо, незаслуженно. Прости, — старческий голос предательски дрогнул.       На лакированной поверхности стоял глянцевый застеклённый снимок маленьких Зерефа и Нацу, счастливых, искрящихся радостью.

***

      Диван протяжно скрипнул, когда Альберона плюхнулась на него, поджав под себя колени. Мебель была довольно старой, серой и потёртой, досталась ей ещё от бабушки вместе со всем домом, но, имея сбережения, гадалка даже не смела думать о новом жилье: квартире или современном коттедже. Пафосно, неуютно и без малейшего намёка на какую-либо атмосферу — стены впитывали в себя голоса, воспоминания и ауру владельцев постепенно, когда её гнёздышко с порога — да даже с улицы — уже о многом говорило насчёт экстравагантной хозяйки. Шатенка с разочарованием обнаружила, что связь с Леви прервалась — девушка в отсутствие Каны завершила видеозвонок. Гадалка фыркнула и залпом осушила стакан дешёвого виски.       — Не понять мне её слёз, — устало выдохнула, ощущая в своём же дыхании терпкие нотки алкоголя, — я подруг не теряла. Их у меня и не было, — довольно протянула шатенка, будто бы гордясь этим достижением, — и не нужны они. А Дьявол-то хитёр... Своего не упустит, — горько усмехнулась. Ей были, откровенно говоря, до лампочки чужие жизни, и в эту мрачную историю, борьбу двух обречённых душ с повелителем Ада, она более не лезла. Две посторонние смерти для неё не утрата, а сражение за их жизни — сущая морока.       И зря недели тому назад МакГарден визжала при мысли о том, что Люси перевели из реанимации в обычное отделение. В Дьявольских играх победитель определён заранее.

***

      В комнате царил давящий сумрак, плотные задвинутые шторы не пропускали ни единый солнечный лучик. С улицы раздавались голоса людей, бодрые и радостные, звуки проезжающих по трассе автомобилей и мимолётные биты музыки, но Нацу не слышал ничего, кроме въедливого звона в черепной коробке, что заставлял болезненно морщиться. Будто удары барабана, шум отчётливо раздавался в голове, которая нещадно гудела. Навязчивые слова, одни и те же, эхом проносились внутри: «Хочу сдохнуть».       Драгнил, сидевший на самом краю постели, сильнее поджал колени к груди. Ему казалось, что тьма принесла с собой ещё и продирающий холод, что прозрачной плёночкой инея покрывались затхлые стены; кончики пальцев покалывало, руки малость тряслись от холода, вздрагивал, бывало, и сам парень. Он боялся поднять голову, сделать лишнее движение, потянуться, например, за пледом или одеялом, чтобы укутаться и забыться, потому что нутром ощущал её присутствие.       Он более не видел Люси во снах — встречи происходили наяву. Или Нацу просто мерещилось.       Парень ступил на холодный осветлённый паркет, прожжённый в некоторых местах окурками сигарет. Нацу покуривал со школьных лет, следуя примеру друзей, и делал это не с таким удовольствием, скорее, вынужденно, ведь мало восторга приносил разъедающий глаза терпкий дым, было не особо приятно выливать на себя нещадное количество одеколона в надежде, что взрослые не почувствуют сигаретную вонь. Когда вырос и поумнел, курил редко, и пачки хранил в ящике рабочего стола только ради Грея, который не расставался с вредной привычкой. И вновь Драгнила вынуждали обстоятельства — за окутывающей дымкой скрывался силуэт Хартфилии.       Он сходил с ума.       Запястьем потёр раскрасневшиеся от бессоницы и истерик глаза, и поднял мутный взгляд на неё. Он готов поклясться, — она стоит перед ним! Золотистые волосы также чуть спутаны и хаотично спадают с плеч, та же противная сорочка, те же лишённые блеска пустые радужки и бледные губы, поджатые, казалось, от некой злобы. Мёртвая кукла. Нацу сжал челюсти, когда девушка наклонила голову набок, словно изучая его, и сделал напряжённый глоток пропитанного перегаром воздуха.       Он боялся.       — Дрожишь, — протянула Люси слащавым голосом, мило улыбнувшись, — ты беспокоишься?       — Ты и в жизни такая стерва? — процедил Нацу в ответ, но не стал дожидаться ответной реакции призрака, удручённо пробурчав: — Говорю сам с собой... с иллюзией, — хохотнул от безвыходности.       — Не груби.       Нацу рывком поднялся с насиженного места и потянулся к бутылке на прикроватной тумбочке. Сжал горлышко, намеревался сделать освежающий глоток, но по итогу со злости бросил её на пол; маленькие стекляшки впились в мягкий ворс небольшого коврика. В зеркале рядом отражалась Хартфилия, её навязчивость неимоверно щекотала расшатанные нервы Драгнила. Или же всё-таки галлюцинации? Ему верилось только в то, что он окончательно свихнулся. Горько усмехнулся при осознании того, что выбор в будущем невелик: либо белые палаты, либо решётка, — так смысл цепляться за нормальную жизнь?       — Давай... я просто умру, и ты перестанешь меня мучать, — выдавил Нацу. Безысходность и отрешённость от самого себя — эти чувства переполняли опустошённого парня. Жалкое существование сменило бурлящую и почти беззаботную жизнь; былые проблемы с налоговой казались теперь такими незначительными! — Обрадовать? Сдохнуть? Да! Да! — крик отдавал хрипотцой. Люси повисла на его шее, едва приподнявшись на носочках, и томно прошептала на ухо:       — Да.       Нацу передёрнулся.       — Мавис, завязывай, — брюнет недовольно цыкнул, — да-да-да... Прикинь, я в курсе, что он меня ненавидит... Ага-ага... Я тебя понял, попытайся и ты... Он мой брат! Да блин... — прерывисто, не поспевая за ходом мыслей своей собеседницы, отвечал Зереф, — мне всё равно. Всё-всё, я почти пришёл, позвоню, когда закончу... Да ты... вещи собирай! Мне всё равно! Да... договорились, я один жить здесь буду. Конечно-конечно... тоже люблю... ага... перезвоню... да... Знаю, что с моим братом всё будет хорошо, дорогая, — наконец мягко улыбнулся и завершил вызов.       Лакированные туфли еле слышно цокали по выложенной камнями тропинке к входной двери. Зереф пальцами впился в ремень от сумки, перекинутой через плечо, и нахмурился: от брата следовало ожидать чего угодно. Набрал в лёгкие побольше воздуха, поправил загнувшийся манжет чёрной приталенной рубашки и громко постучал. Отец одолжил ему ключи, но Драгнил до последнего надеялся, что брат сам впустит его в своё теперь холостяцкое жилище. Брюнет встрепенулся, уловив приглушённые шорохи в прихожей.       — Нацу, это я, Зереф. Я один.       Драгнил-младший вытянулся по струнке, хотел выглядеть лучше, чем есть на самом деле, но показать себя трезвее и здоровее с моральной точки зрения у него не получилось. Нацу потупил взор в пол и слегка сжался при удивлённом брате, не ожидавшем встретить столь разбитого парня; осунувшиеся щёки покрылись лёгкой щетиной, капиляры в глазах полопались, вишнёвые волосы беспорядочно растрепались. Впрочем, последнее, что испугало в тот момент Зерефа, — это внешность, ведь изнутри творилось что похуже, и сомнений быть не могло.       — Есть чёрный чай? — заикнулся брюнет, но ударивший в нос резкий запах перегара стёр любые вопросы.       — Н-нет, — дрожащим голосом выдал Нацу, а взгляд устремил на недовольную внезапным гостем Хартфилию, стоявшую позади Зерефа. Последний, вскинув бровью, непонимающе уставился на будто загипнотизированного брата. — Она там... — заторможенно продолжил Драгнил-младший; брюнет ни на шутку испугался.

***

      Нацу уснул. Зереф приложил немало усилий, чтобы заставить брата прилечь, не смел лишний раз даже вздохнуть, беспокоясь о самочувствии родного человека. Около получаса до того выслушивал бред, который нёс Драгнил-младший, но всего лишь верно поддакивал. Психолог уверял себя, что ощущение вины в душе Нацу достигло своего эпогея, выливаясь отныне в такие последствия. Нацу срочно требовалась помощь специалистов.       — Акно, ты ведь помнишь, что мой должник? — на другом конце трубки послышалось негодующее рычание. — Моему брату недельку бы полежать у тебя, а то дела совсем плохи. Не откажешь?       Молчание со стороны собеседника Зерефа и гудки завершающегося вызова. Драгнил, знакомый с Акнологией всю сознательную жизнь, знал, что это однозначное «Не откажу». И пускай, что Нацу его вновь проклянёт; и пускай, что белые палаты он всё-таки увидит. Всё ради его же блага, разве нет?