***
Люси ненавидела моменты, когда доктора заставляли её под пристальным присмотром шевелить, например, пальцами ступней, работать онемевшими ногами. Однако, стоило ей совершить более значимое телодвижение, как молниеносная острая боль мгновенно поражала спину. Днём она отдавала себя на растерзание специалистам, подобно бездушной кукле, позволяла с собой делать всё, что им вздумается, но сама ответной реакции не проявляла. А ночь кардинально меняла любые представления о жизни; в сердце находилось место жалости к самой себе, в голову лезли приободряющие мысли вперемешку со злостью к своему печальному положению. Ночью она находила причины, чтобы продолжать смело шагать вперёд, даже если не хотела предаваться глубоким размышлениям. Плотно стиснув челюсти, подавляя в гортани рвущиеся вскрики, Хартфилия выпрямила спину и спустила отощавшие ноги с постели. Весьма опасно: один неправильный поворот, и нынешнее положение могло лишь ухудшиться. Девушка с трудом различала предметы в комнате из-за плотно занавешенных штор, поэтому наощупь нашла иглу шприца и выдернула из вены; орошённый кровью сгиб локтя был весь исколот. Врач должна была вернуться с минуты на минуту, и Люси не сомневалась, что после такой самодеятельности ей хорошенько влетит, но ничего не могла поделать с желанием попытаться. Хотя бы. Обезболивающее и снотворное, которое ей капали, — попросту самообман. С плаксивым стоном Хартфилия сделала упор на правую ногу, крепко вцепившись в бортики медицинской кровати, надеялась чуть приподняться, но после лёгкого шевеления тазом вернулась в исходную позицию. Она ощущала боль — уже хорошо, ведь так? Страшнее было бы не чувствовать ничего. Девушка разочарованно покосилась на свисающие ноги. Днём всегда проще. — Ты обязательно сможешь ходить. Я не сомневаюсь, Люси. Холодок пробежал вдоль позвоночника, а тревога дала о себе знать ноющим клубком нервов внизу живота. Девушка надрывно вдохнула пропахший лекарствами воздух, отчего даже во рту появился неприятный привкус горечи; она по мягкому мужскому голосу прекрасно поняла, кто пришёл. Они однажды виделись в реальности, когда сделали приторно фальшивую фотографию на память, и именно с того дня она сохранила в голове его тон, ведь так? Разумное объяснение. Но абсолютно лживое. Хартфилия верила в тот ад, через который прошла в другом измерении. Хартфилия верила в астрал. И трепетно оберегала каждую секунду, проведённую там с незадачливым водителем. — Мне бы твою наивность, но спасибо. Зачем пришёл? Исподлобья пациентка взглянула на виновника своих мучений и обратилась к нему настолько строго, насколько смогла сыграть в своём состоянии. Драгнил, прошествовавший внутрь палаты, недоуменно свёл брови к переносице: она серьёзно? И такая грубость следовала после всего, через что они прошли? Они обманули самого Дьявола! Нацу, конечно, не ожидал тёплых объятий и море благодарностей в свой адрес, но поведение боевой подруги застало его врасплох; парень стоял в полнейшем ступоре перед актрисой-самоучкой. — Я понимаю, что виноват перед тобой, но... разве заслужил такое обращение? — Нацу приблизился к блондинке, и та испуганно пискнула, вжавшись в постель. Вконец полоумная? Надежды Драгнила трескались, словно высохшая свежая краска. Люси чуть не заикнулась, что сама-то, в принципе, тоже хороша, но вовремя осеклась. Нацу должен оставаться в неведении! Хартфилии хотелось без лишних эмоций прекратить этот разговор; заспанные глаза разъедала едкая влага, отчего девушка, скукожившись, закрывалась отросшей чёлкой и часто хлопала ресницами. Взвыть, попросить прощения у парня за то, в чём себя не контролировала, кинуться на его крепкую грудь — вот что стёрло бы их с Нацу проблему раз и навсегда. Но она не может; и не только потому, что ей не хватит сил встать с больничной койки, но и из-за начатого ею спектакля. Ранее Люси неосознанно причинила боль и страдания стольким близким людям, что попросту боялась продолжения их общей истории. Избавиться от неприятностей — не значит их решить, но по-другому Хартфилия не сумела бы. — Ты меня сбил, — со стальной интонацией протянула блондинка, — дважды. Спасибо за оплачиваемое лечение. На этом всё. Ты лишь исправил свой косяк, Нацу Драгнил. Имя далось Люси с особым трудом — град слёз становился всё менее сдерживаемым. Парень же, чьё терпение неумолимо летело в тартарары, негромко выругался и, вплотную подойдя к возлюбленной, с наглым и непоколебимым выражением лица прямо перед ней уселся на колени, заглядывая под тень выцветших волос. Во плотном мраке малость поблёскивали мокрые, широко распахнутые очи. — Почему плачешь? — вкрадчиво спросил он, на что Хартфилия вздрогнула и достаточно громко сглотнула, наверное, привычный для истерик давящий ком. — Мы бы погибли, не будь рядом друг с другом, — Драгнил умело завуалировал пережитый кошмар астрала под пропитанное пафосом предложение. Шепчущие сомнения проникали в податливый разум: Люси действительно ничего не помнит? И девушка оправдала его худшие ожидания. — Мы просто лежали в одной палате. Как гром посреди ясного неба: она ничего не помнит... она находится в полном неведении. Мужские ладони накрыли худые девичьи, чуть сжали почти что кукольные пальцы, с нежностью ощупывали каждую выступающую венку и косточку, а серо-зелёные глаза с мольбой и тоской окунулись в карие омуты. Нацу смахивал на глупого стелющегося подростка, излишки его самоуверенности внезапно испарились, уступив место лишь растерянности и страху. Выпирающие щёчки девушки забавно выделялись, когда та усердно сдерживала гортанные всхлипы, рвущие глотку, и пускай гримаса на её лице выражала душевные терзания, Драгнил невольно улыбнулся. «А если скажу, что люблю?» — проскользнула игривая мысль, и Нацу только собрался выпотрошить всю душу девушки наизнанку, выпытать тщательно скрытую правду, как за его спиной раздался возмущённый вопль медсестры: — Вы что здесь забыли?! Номер палаты, живо! Я провожу Вас, молодой человек! Ещё хоть одна подобная выходка, и переведём вас в психиатрическое отделение! Вы случаем не оттуда пригуляли?! Поведение Хартфилии показалось парню более чем странным, и он был готов поспорить, что та выдумала отменную ложь, но достаточно плохо проработала детали наподобие мимики. Времени на раздумья или последние слова озлобленная врач ему не выделила; она сердито подхватила Драгнила под локоть и повела прочь, пока тот, не имея права сопротивляться, неотрывно смотрел на удаляющийся силуэт Люси. — Прощай, Нацу, — отрешённо прошептала в пустоту. Жечь мосты оказалось не так просто, как это представляла себе девушка.***
Спустя две недели. — Дай сюда сумку, тебе нельзя тяжести таскать, — Зереф заботливо выхватил из рук младшего брата ношу и перевесил через плечо, отчего под кожаным ремешком его приталенная чёрная рубашка покрылась малозаметными складками. Некоторые особо непоседливые пациенты, устроившие дневную прогулку по коридору, оглядывались вслед двум братьям — слишком подозрительно выглядел Драгнил-старший, однако мрачный имидж совершенно не сочетался с его приподнятым настроением. — Пф, нашёл больного, — обиженно фыркнул Нацу, но выяснять отношения из-за такой глупости не посчитал нужным. И не с того же следует шагать навстречу новой жизни, верно? Врачи выписали парня с кучей рекомендаций, главными из которых являлись требования вести здоровой образ жизни и не злоупотреблять физическими нагрузками; единственный минус заключался в том, что Драгнилу предстояло на протяжении полугода посещать регулярные обследования, а за его внутреннее состояние целиком взялся... старший брат. В общем, о реабилитации, как таковой, речи не шло — важны были лишь отдельные пункты из предполагаемого комплекса. Нацу обошёлся малой кровью. Путь на волю пролегал через бывшую комнату Хартфилии, которую парень хоть и видел всего раз, глубокой ночью (с момента той вылазки врачи его даже в туалет водили под конвоем), но всё же отчётливо сохранил в разуме. Палата таила безмолвие, словно застывшая во времени, и ожидала нового хозяина: идеально заправленная койка с кипой взбитых подушек, пустующая белёсая тумбочка и распахнутые занавески, позволяющие пылким солнечным лучам пробираться внутрь и опалять помещение своим июньским теплом. — Она уехала в другую страну, — как бы невзначай бросил брюнет, — я узнавал из самых чистых побуждений, честно, — поспешил добавить после неловкой заминки длиною в минуту. — Кто бы сомневался. У выхода из осточертевшей больницы, с парой гулких хлопушек и роскошным букетом цветов, ошарашенного Нацу встречали его самые близкие люди. В тот день он несказанно обрадовался, что так и не признался Игнилу в своей осведомлённости об усыновлении и не послал куда подальше лучшего друга с бывшей невестой, потому что в противном случае стоял бы на выложенных декоративным мрамором ступеньках в убийственном одиночестве. Настоящий сюрприз тогда преподнёс Зереф, познакомивший брата и приёмного отца с беременной женой, молодой красавицей по имени Мавис.