Аметист

— Тебе, наверное, стоит пойти с первокурсниками, — несмело предположил Невилл, пока поезд замедлял ход, приближаясь к платформе. Иван с замиранем сердца вглядывался в ночь, чувствуя такую знакомую смесь предвкушения и волнения. Реплика Невилла перебила ход его мыслей. — Еще чего. Не буду я с малышней распределяться. — Отстраненно ответил Россия, едва вслушиваясь в слова мальчишки. Иван с нескрываемым мучением на лице буравил взглядом окно, гадая, как же поступить. План, который Россия так надеялся выстроить в своей голове за время поездки, так и не желал вырисовываться, а поезд ехал все тише и тише, и каждый гудок почему-то отдавал болью где-то внутри. Как быть? Кем притвориться? Что говорить? Раздумья долгожданного покоя не принесли, наоборот, стало только хуже — вместе с болезненными, неясными мыслями о судьбе своей страны прибавился ряд вполне реальных проблем — как объяснить свое присутствие не глупым ученикам, а состоявшимся способным рассуждать взрослым, где взять все необходимые принадлежности, на что их покупать, ведь у России сроду не было денег для личного пользования, а связаться со своим правительством не было возможности. Как он будет владеть палочкой, будет ли та слушаться его, сможет ли вообще колдовать? В который раз за эту поездку Иван многозначительно вздохнул и опустил подбородок на сложенные в замок пальцы. — Волнуешься? — По-своему истолковал его мучения Невилл, явно желая его приободрить. — Помочь? «Хороший ты парень, Невилл.» — устало подумал Россия, горько усмехаясь — «Вот только ничем ты мне не поможешь». — Очень волнуюсь, — честно признался Иван, сознательно оставляя без ответа второе высказывание мальчишки. Какая-то часть Брагинского все еще не желала верить реальность происходящего, выдавая все как дурной сон. Другая часть лихорадочно обдумывала все возможные варианты и пыталась подобрать наименее провальные. Какого-то четкого представления о том, как себя вести, что говорить и что делать, совершенно не было. Поезд наконец полностью остановился, но русский не торопился вставать, слушая, как за закрытыми дверьми купе звучат чужие шаги и мелькают тени спешащих начать учебный год студентов.  — Ты иди, — махнул Иван головой. — Я позже подойду. Не хочу толкаться. Но сплавить Невилла так легко не получилось, то ли мальчишка почувствовал, что с Иваном что-то не то, то ли просто не желал оставлять его одного. — Ладно, я тоже не хочу, — собравшийся было уйти гриффиндорец сел обратно, откидываясь назад и несмело улыбаясь Ивану. Тот изобразил на губах благодарную улыбку и мило прикрыл глаза, призывая выражение, что не раз выручало его. — Ладно, пошли, — дождавшись, пока шаги почти стихли, позвал Россия, резко поднимаясь и рывком открывая дверь купе. Их вагон был уже почти пуст и наполовину погружен во тьму, и вдруг в глубине сознания Ивана мелькнул какой-то беспричинный глупый страх, что их запрут в вагоне и вынудят ехать обратно, на вокзал, одних, без права выбора. Тряхнув головой и отгоняя непрошеные мысли, русский невольно ускорил шаг, стараясь как можно скорее выбраться из вагона, спрыгивая вниз на платформу прямо с верхней ступени. Вслед за ним спустился Невилл, Брагинский оглянулся на него, почувствовав какой-то странный взгляд в спину, но мальчик ничего не сказал, а русский не захотел его расспрашивать. — Это Хогсмид, — неожиданно пояснил Невилл из-за спины русского. Тот вздрогнул от неожиданности, так как был занят тем, что выискивал в темноте почти неразличимые черные фигуры учеников, и кивнул. Мысли рвались куда-то вдаль, и удержать их на том, что творилось здесь и сейчас, было невероятно трудно. — Спасибо, Невилл, — мальчик аж расцвел от этого незатейливого проявления признательности, а Ивана что-то больно кольнуло в груди так, что дыхание сбилось — когда-то он сам точно также нуждался в ком-то, кто будет поощрять его и помогать, кто встанет на его сторону. В глазах защипало, и Россия быстро отвернулся. — Что-то случилось, Иван? — Голос мальчика переполняла такая неподдельная забота, что русский едва удержался от того, чтобы не развернуться и не послать парня куда подальше. «Он просто хочет помочь», — успокаивал Россия сам себя, — «Он не знает, что нельзя меня доводить, и что в душу ко мне без спроса лезть не стоит. Пусть и дальше не знает». Иван выдохнул. Он был слишком взволнован, слишком потерян и слишком не в себе, и это могло вылиться в совсем не приятные последствия. — Не подскажешь, куда идти? — Мило улыбнулся ему русский, и Лонгботтом с готовностью схватил его за руку и повел за собой. Россия округлил глаза от такой вольности, от того, что парень не шарахается от него из-за смены его настроения, но покорно последовал за Невиллом, гадая, почему вдруг стал так плохо ориентироваться в темноте. Они пришли к берегу озера, воды нежно облизывали берег, лодочки чинно качались на слабых волнах и у Ивана перехватило дух — замок во всем своем величественном живом великолепии был намного внушительнее, чем-то могли передать страницы книг или декорации фильмов. Замок был как будто живым, подмигивал Ивану своими огнями и призывал к себе неведомым зовом, а невероятной красоты пейзажи вокруг лишь дополняли ощущение магической идиллии, слишком прекрасной, чтобы быть правдой. — Первокурсники еще не отплыли! — Радостно проговорил Невилл, указывая рукой на лодки у берега и толпу людей, хлопая русского по плечу. — Здорово! Увидимся в замке! — И Невилл поспешил прочь, не дожидаясь слов Брагинского. Тот устало выдохнул, неохотно вырывая себя из созерцания красот — в его распоряжении больше не было сотен лет, он должен был научиться жить быстро и емко, внушал русский сам себе, и спустился к толпе первокурсников, натягивая на лицо привычную милую улыбку. — Простите, э, — он задумался, не зная, как обратиться к высокому и широкому чернобородому мужчине перед собой. Имя, которое уже секунд двадцать вертелось на языке, внезапно исчезло, словно его попросту стерли из памяти, взамен предоставив лишь пустоту. Тот, учтиво названный «э», занятый болтовней с каким-то студентом, повернулся на звук и вперил в Ивана взгляд черных, как бусинки, глаз. Глаза были добрые и веселые, несмотря на внушительный внешний вид великана, он явно не представлял опасности. Брагинский выдохнул. «Хагрид, точно», вспомнил Россия, еще издалека протягивая великану руку для пожатия. — Господин Хагрид, я к вам переводом, поэтому, думаю, мне нужно тоже плыть на этой лодке вместе с вами, чтобы распределиться. — Великан кивнул и с какой-то ребячьей радостью, с огоньком в глазах протянул свою широкую ладонь навстречу Ивановой, с чувством пожав ее. Брагинский ощутил всю силу этого рукопожатия, руку как будто сдавили тиски. «Ты же больше не страна, дебил», — напомнил себе Россия, мысленно приложив ладонь ко лбу в известном жесте, — «Эта громадина тебе кисть оторвет и не заметит». Конечно, рассчитывать на былую силу пожатия не стоило, но великан издал довольный звук, похожий на «хе», потряс его руку несколько раз и отпустил. — Сильное пожатие, юноша! Конечно-конечно, проходи, садись. Вот только «господином» меня больше не называй, — громогласно засмеялся он, а Иван закивал в ответ, украдкой сжимая и разжимая пальцы пожатой руки. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Его рукопожатие все еще было весомым, а манера рукопожатия властной и уверенной, это не раз позволяло Ивану произвести необходимое впечатление при встречах. Россия радовался, что сохранил эту частицу себя, вот только под ложечкой что-то тихо ныло, видимо, понимание того, что собственное рукопожатие было и вполовину не таким сильным, как тот подсознательно ожидал. «Ладно, потом разберемся, не дипломатию же тут разводить с её культурой рукопожатий, в самом деле», выдернул себя из бесполезных рассуждений Россия и протолкнулся между перваками, перемахнув через двухметровую водную гладь, опускаясь в одну из пустых лодок. Лодка покачнулась под его весом, едва не перевернувшись, но Иван вовремя сбалансировал на расставленных в разные стороны ногах и неловко спрыгнул на днище, плюхаясь на сиденье. — Порхай как бабочка, — произнес кто-то из первокурсников, раздались несколько негромких смешков. Иван нахмурился, лишь сейчас понимая, что весь путь ему придется плыть в одной лодке с первокурсниками, которые ниже его голов на пять. А вслед за этим пришло осознание, что он сам давно уже не ребенок, но ему придется провести в этой школе некоторый период времени, терпеть чужие настроения, поддаваться чужим идеям и картине мира. «Ну уж нет, хер я под вас прогнусь, мелкобриты», недобрые мысли Ивана скрыла его привычная добрая улыбка, а паника, что снова начала подниматься из глубины груди, которая шептала ему, что он не на своем месте, была послана подальше. Плыли они значительно недолго. Всю магическую таинственность огоньков над озером, очарование тихого шепота волн, разрезаемых десятками лодочек нарушали тяжелые мысли, которые все же одолели русского, стоило ему расслабиться и рассеянно уставиться в водную гладь. — Прибыли! — Громогласно заявил Хагрид, и вслед за этим нос лодки мягко ткнулся в берег, чуть качнув пассажиров деревянных посудин. Иван вышел из своей лодки последним, благоразумно пропустив малышню вперед. Он чувствовал себя таким древним по сравнению с ними, что ему даже не пришло в голову, что он мог бы помочь выбраться тем, кто нуждался. Или нет, кто знает нравы этих британцев. Хагрид повел их за собой, невольно вызывая у России ассоциации с выводком и мамой-уткой. Русский усмехнулся, радуясь, что хоть какая-то хорошая мысль пробилась сквозь его упадническое настроение, и принялся глазеть по сторонам, не столько сравнивая с описаниями, предложенными ему авторами и режиссерами, сколько элементарно запоминая дорогу и окрестности. Эта хорошая привычка спасала его не один раз, поэтому ей Россия решил не изменять. Было красиво. Тихо, несколько прохладно и красиво. В другой ситуации Иван наслаждался бы тем, что попал в место, которое было дорого многим из его народа, в другой ситуации он был радовался спокойствию природы, разбил бы пикник и пожарил шашлычки, наверняка бы попал на штраф от суровых британских полисменов. Россия улыбнулся своим мыслям, поражаясь, как легко он смирился со своим новым положением, как спокойно принимает он мысль о том, что он не страна, почти безболезненно. Как будто так было уже очень давно, почти всегда. Его это больше не пугает, наоборот, появился какой-то противоестественный интерес — как он справится с этой ситуацией, что предпримет? Проснулось то типичное русское «я», которое любую трудность воспринимает как вызов. Иван снова улыбнулся, но на этот раз в его улыбке было что-то едва уловимо победное. «Может, я и не страна, но я все еще россиянин, я все еще русский». Эта простая мысль вдруг очень подняла ему настроение, а потом показалась такой глубокой, что Брагинский обдумывал её весь оставшийся путь до замка, лишь вскользь отмечая детали вокруг, которые он считал важными. Впереди было столько всего, и Иван был почти готов к этому.