***
Странно было подумать, что ещё четыре года назад я всерьёз опасалась того, как будет складываться моя карьера преподавателя. Как и предполагал директор Дамблдор, преподавание — это не просто моё призвание, это вся моя жизнь! Делиться знаниями, сподвигать юные гибкие умы к мыслительному процессу, видеть их нетривиальные решения магических проблем — всё это настолько захватило меня, что я уже не могла представить себя на другом месте. Решение моими выпускниками Котисмором Кройном и Эвелин Тагвуд, — при поддержке фонда финансирования разработок молодых магов им. Св.Бруты, — парадокса Холливара стало для меня более ярким событием, чем мои собственные научные изыскания в области нюансов трансфигурации человека в представителей различных классов животного мира, которые занимали меня в то время. В интервью для «Трансфигурации сегодня» мистер Кройн и мисс Тагвуд выразили мне благодарность, отмечая, что именно подробный разбор теории трансфигурационных потоков на занятиях, помог им в создании базы для решения парадокса. Всё это окончательно утвердило меня в мысли, что я сделала правильный выбор.***
— Итак, мистер Минчум, вы обдумали свой ответ? — Да, профессор МакГонагалл. Во-первых, анимаг может только превратиться в животное сам, а трансфигурировать в животное можно и другого человека, не себя. Во-вторых, для анимагического превращения не обязательно использовать палочку. И, наконец, в-третьих, анимагически можно превращаться только в одно определенное, соответствующее характеру мага, животное, в то время как трансфигурация возможна в любое животное, по выбору мага, — на лице юноши проступила улыбка облегчения. — Садитесь, мистер Минчум. Пять баллов Гриффиндору. А теперь кто скажет, о чём, самом важном, не сказал мистер Минчум? — я обвела взглядом аудиторию, — может быть, вы, мисс Багнолд? — При анимагической трансфигурации маг полностью сохраняет своё самосознание, мышление и память, в то время как подвергнутый трансфигурации в животное не помнит о себе и имеет сознание животного до момента обратной трансфигурации, профессор МакГонагалл, — выпалила девушка, быстро проворачивая в руках своё перо. — Замечательно, мисс Багнолд! Пять баллов Равенкло! — я прошла к своему столу и присела на его край, — открывайте тетради и записывайте…***
В Большом зале раздавался только мерный стук вилок о тарелки и негромкие отрывистые реплики: всегда нужно передать кому-нибудь яичницу или холодный ростбиф. Наша тактика по выматыванию студентов ежедневными уроками, домашними заданиями и предлагаемыми внеклассными занятиями (от благородного квиддича до клуба «Плюй-камни») приносила свои плоды — уже три года без существенных происшествий. У студентов просто не оставалось на это сил.***
Сразу после принятия должности директор Дамблдор издал приказ о запрете телесных наказаний. Смотритель Хогвартса, мрачный мистер Филч, был вовсе не в восторге от такого нововведения и на всех учительских собрания утверждал, что до добра это нас не доведет, бряцая какими-то грязными кандалами (и зачем он их с собой на собрания таскал-то?!). И, действительно, первый год моего преподавания был довольно бурным: два молодых учителя в педагогическом составе, новый директор, ни в пример доброжелательнее прежнего, и отмена телесных наказаний. Однако, периодические рейды преподавательского состава, вечерние обходы префектов, еженощное патрулирование коридоров призраками и оповещающие чары со встроенным анализатором намерений на все значимые школьные объекты — от кабинетов и входных дверей до Запретной секции в библиотеке, — всё это прекрасно работало. Все оповещающие чары были наведены — по настоянию Дамблдора, — на директорский кабинет, так что всё в замке происходило и происходит только с его ведома. Так что за исключением злосчастного случая с Исчезательным шкафом и тремя первокурсниками в феврале 1957 г., когда директор отлучался по делам Министерства, — никаких серьезных происшествий.***
«Нет, шалости среди учеников Хогвартс всегда были, есть и будут. Скопление такого количества юных магических дарований сродни жизни бок о бок с драконом. С драконом, у которого вам нужно что-то украсть, например. Или, в нашем случае, которому нужно что-то дать. Вложить в его маленькие ручки как можно больше знаний и умений, которые ему обязательно пригодятся. Только он этого пока не знает. Главное — сделать это до того, как он взорвется или расправит крылья и полетит на одинокое сражение куда-нибудь на озеро, » — вздохнула я, намазывая тост маслом. «Как же нам повезло, что времена сейчас мирные и никто из наших воспитанников не пытается сбежать из замка на метле с палочкой под мышкой, чтобы воевать на континенте в одиночку со всей кликой Грин-де-Вальда (не к ночи будь помянут), » — Хагрид подлил мне тыквенного сока, уводя чуть в сторону нить моих размышлений. — «Да что там далеко ходить, я и сама тогда, на первом курсе… Пыталась. Профессор Дамблдор остановил меня. А через месяц остановил и это чудовище Грин-де-Вальда. Воистину, Альбус Дамблдор — великий человек и величайший чародей из ныне живущих».***
Я отодвинула от себя тарелку с остатками овсянки и сосредоточилась на своей чашке с многообещающим напитком. Вчера вечером Санни заверял меня, что наконец постиг, как он говорит, «секрет чая мадам МакГонагалл» и обещал продемонстрировать мне свои результаты. Пока я изучала содержимое чашки, послышалось хлопанье крыльев — совы доставляли почту. Передо мной опустилась ушастая сова с новым выпуском «Трансфигурации сегодня». В этом номере как раз должна была быть опубликована статья о преобразовании гармонических потоков и трансформации молекулярной структуры трансфигурируемого объекта, над которой мы с директором Дамблдором работали последние три с половиной месяца, частенько засиживаясь то в его, то в моем кабинете до поздней ночи. Помимо пахнущего типографской краской номера передо мной спланировал желтоватый конверт с оттиском чертополоха на сургуче — еженедельное материнской письмо. «Открыть сейчас или вечером?» — задумывалась я, пригубив действительно недурственный чай. Мои сомнения разрешились со звонком на урок — я прихватила с собой журнал, письмо и стопку проверенных сочинений, которые составили мне компанию за завтраком, и пошла быстрым шагом в сторону кабинета Трансфигурации.***
Бегло проверив, что осталось в голове у студентов с прошлого занятия, и вернув им изученные и оцененные мной сочинения, я перешла к новой теме.***
Занятия с первым курсом стояли в конце расписания среды. Оставлять первый курс, который требует намного больше внимания, чем все остальные, на последние рабочие часы после шести часов почти непрерывной подачи лекционного материала было не очень рационально. Видит Бог, в официальном расписании последним у них стояло Зельеварение, а вовсе не Трансфигурация, однако профессор Слизнорт попросил меня о замене пар. Хотел подготовиться к Хэллоуину: он, видите ли, учредил какой-то клуб и решил пригласить любимчиков на празднование в свой кабинет. Я решила тогда уступить Горацию: он хоть и с причудами, но великолепный мастер своего дела и хороший товарищ. Для слизеринца. После того, как все студенты сдали мне получившиеся у них серебряные табакерки, некоторые из которых всё ещё шевелили усиками и хвостиками, — и это несмотря на два месяца упорных занятий! — я отпустила их готовиться к праздничному Пиру. Несколькими взмахами палочки я покончила с образовавшимся за день беспорядком в классной комнате, задвинула стулья, открыла окна для проветривания, уложила свитки с домашними заданиями ровной стопкой и левитировала их в свой кабинет для дальнейшей проверки. «Что это осталось ещё на столе?» — задумалась я, разглядывая бумаги, — «А, это же журнал и письмо от матери. Надо бы просмотреть его и написать ответ, можно будет и новый выпуск журнала приложить к письму: они с отцом всегда радуются моим новостям и достижениям». Я сломала сургучную печать и погрузилась в увлекательное повествование о жизни в маленькой деревушке в горах Шотландии. Всегда приятно читать о родных местах, и даже самые незначительные события в письмах из дома дороги моему сердцу. Мне интересно было узнать обо всём: о неурожае брюквы и о новом увлечение соседки тети Хэтти, которая, разменяв шестой десяток, начала разводить настурции и придумала какую-то настойку домашнего приготовления. «Как же давно я не навещала своих родителей!» — подумала я и дала себе обещание непременно погостить у них хоть немного будущим летом. Внезапно сердце пропустило несколько ударов: «Милая Минерва, с удовольствием пишу тебе, что молодой мистер МакГрегор, с которым, помнится, вы были так дружны в детстве, кажется, весьма счастлив в браке. Миссис МакГрегор, урождённая Таннент, — если ты помнишь, — пришлась по душе всей его семье. Бог благословил их третьим ребенком в октябре сего года. Признаться, я очень давно не видела такой счастливой молодой семьи! На воскресной службе они так и сияли, а их чудные детки и малютка на руках у матери радовали глаз румяными щечками и выглядели, как маленькие херувимы». Я не могла понять, почему слова матери так ранили меня. К тому моменту я почти уже и не думала о своей первой любви. Но тогда я не могла не поставить себя на место его жены. «Это могла бы быть я. Счастливая жизнь, несколько детей, всеми уважаемое семейство. В родных краях, недалеко от родителей, которым пригодилась бы моя помощь, а с годами они будут нуждаться в моей заботе всё сильнее. А главное — любовь, » — я задумалась. Слезы волей-неволей начали скапливаться в углу левого глаза. Слезинка скатилась по щеке: одна, другая — и вот уже поток. «Как же давно я не позволяла себе заплакать, » — я досадливо всхлипнула и стала обшаривать карманы в поисках платка, — «Мне-то казалось, что в моей жизни всё — лучше и не бывает. А стоит получить письмо, где написано, как замечательно живёт моя любовь без меня, и мир уже перевернулся?» Это могла быть я. Но была бы я тогда собой? Кем я была бы, если бы поставила крест на своём даре и призвании, но зато выбрала бы любовь? Сложно вспомнить, как долго просидела я тогда в классе трансфигурации. Идти на Пир не было ни малейшего желания, всё чего мне хотелось — это побыть одной и немного подумать.***
— Профессор Макгонагалл… Минерва, почему вы не пришли на Пир? Что случилось? — я даже не услышала, как в класс зашел директор и приблизился ко мне лёгкими шагами. — Всё хорошо, профессор Дамблдор, — мой голос слегка осип после нескольких часов рыданий, — я немного задумалась и перестала следить за временем. Получили ли вы сегодняшний номер «Трансфигурации»? Кажется, наши идеи произвели фурор. Я постаралась незаметно смахнуть оставшиеся слезинки. Дамблдор так же тихо обошел меня и оказался прямо перед моим лицом: — Минерва, кого ты пытаешься обмануть? Неужели ты думаешь, что за годы нашего знакомства я недостаточно тебя изучил? Не говоря уже о том, что сейчас твои попытки казаться беззаботной не обманули бы и пьяного гиппогрифа. Альбус аккуратно повернул к себе моё лицо, едва прикасаясь к нему теплыми сухими ладонями: — Что случилось? Я еще раз попыталась уверить директора, что все его подозрения абсолютно безосновательны, однако ещё на середине фразы мой голос позорно сорвался на очередной всхлип. И, забыв обо всём и комкая в руках найденный ранее платок, я выложила профессору всё про МакГрегора, мои чувства и неожиданное недовольство собой и сожаление о сделанном выборе. К окончанию своего слегка сбивчивого монолога я с удивлением обнаружила себя прижатой к груди Дамблдора, который, приобняв за плечи, шепчет мне слова утешения. — Дорогая Минерва, все мы о чём-то жалеем, но было ли правильным принятое решение, покажет только время. Я аккуратно освободилась из рук директора и пошла в угол классной комнаты, чтобы умыться ледяной водой из наколдованного кувшина. Когда я вернулась к своему столу, на краю которого пристроился Дамблдор, он, ласково улыбаясь, жестом фокусника извлек из своего колпака чашку крепкого черного чая, затем молочник, поставил их на стол, а из кармана извлёк очередную коробку каких-то сладостей и весело блеснул голубыми глазами поверх очков. — Лимонную дольку, Минерва? — директор протянул мне угощение и добавил к чаю молоко. Я взяла цукат и вяло покрутила его между пальцев. — А есть что-то, о чём жалеете вы, Дамблдор? — спросила я, поднося к губам свою чашку. В комнате воцарилось молчание. Я подняла глаза на профессора, взгляд которого стал непривычно несфокусированным, а затем сосредоточился на тенях за окном. — Конечно, мне есть, о чём сожалеть, дорогая Минерва, — директор говорил негромко и медленно, словно подбирая слова, — и, поверьте мне, это не идет ни в какое сравнение с тем, что так тревожит вас. Если кто-то и обозначил бы ваш поступок, как опрометчивый, вы поступили так, потому что хотели оставаться собой, хотели счастья для себя и для того, кого вы любите. В то время как я предал себя, и мои действия непростительны. После окончания обучения в Хогвартсе, когда я был признан самым блистательным магом последнего столетия и все дороги были открыты передо мной, а перспективы туманили мне голову, в моей семье случилось несчастье. Впрочем, истоки этого несчастья лежали за несколько лет до того. Мало кто знает, но я был не единственным ребёнком в семье. Мой брат Аберфорт и сестра Ариана были частыми участниками моих детских игр. И если с Абом нам случалось и подраться, когда мы не могли поделить сказку на ночь, то Ариану мы оба нежно любили и оберегали. Только никого из нас, равно как и наших родителей, не было рядом, когда эту беззащитную шестилетнюю девочку избивали трое маглов-подростков, подглядевших за её непроизвольным колдовством на заднем дворе. Я судорожно втянула воздух, не в силах что-то сказать, но Дамблдор, не глядя на меня, продолжил свой ужасный рассказ всё таким же тихим голосом: — Отец вышел во двор уже в самом конце расправы, погнался за подонками и покончил с ними. Однако, судом не были признаны никакие смягчающие обстоятельства, и Азкабан стал его новым и последним домом. А моя милая ласковая сестрёнка так и не смогла пережить шок от произошедшего и постаралась изжить магию, — источник зла, как она считала, — из себя. Только в итоге магия обратилась вовнутрь и начала сводить её с ума, и раз в несколько дней или недель послушная и напуганная девочка превращалась в опасное для всех, в первую очередь — для себя, существо. Мать была вынуждена переехать из нашего старого дома, чтобы ничто не напоминало сестре о произошедшем там, и похоронить себя вместе с сестрой в доме новом. Она готова была пойти на всё, лишь бы Ариану не забрали в Св.Мунго. Директор, продолжая внимательно рассматривать тьму за окном, закинул в рот лимонную дольку и продолжил, спустя пару минут. На этот раз его слова были пронизаны какой-то горькой иронией: — Что я понимал в этом тогда… Я был одержим идеями мирового значения, мальчишка, слишком быстро вкусивший восхищения окружающих и почувствовавший тягу к власти. Все они — мать и брат, сосредоточенные, как мне казалось, только на сестре, чужая неудобная девушка, в которой я уже не узнавал своей сестры, — мешали моим грандиозным планам. Я мечтал объехать весь мир после окончания Хогвартса вместе с моим другом Элфиасом, но был вынужден остаться дома с умалишенной сестрой, очередной неконтролируемый выброс магии которой прикончил мою мать аккурат к моему выпускному. Внезапно Дамблдор повернулся ко мне, его пронзительный взгляд поймал мой: — Вы никогда не задавались вопросом, Минерва, почему я не покончил с Грин-де-Вальдом сразу, как только он начал собирать своих приспешников в Европе? Не уничтожил его, когда стали пропадать люди, когда появились первые жертвы? Я отрицательно покачала головой, удивившись неожиданной смене темы. — Я был знаком с ним до этого, — профессор вновь отвернулся к окну, — и мы неплохо подружились, пока я выполнял обязанности сиделки при своей сестре в моё первое лето по выпуску из Хогвартса. Мне казалось тогда, что никто и никогда не понимал меня, как этот недавно представленный мне его тётушкой, нашей соседкой, юноша. «Во имя всеобщего блага» — говорил он, а я подумал, что у меня снова появилась цель в жизни. Только продлилось это недолго — заботы о сестре отвлекали меня от наших занимательных дискуссий, а мой брат был настолько неосторожен, что решил напомнить мне о моём долге прямо во время нашей очередной беседы с Геллертом. Ему это очень не понравилось. Вспышка — и в Аберфорта летит Круциатус, — и я достаю палочку, — вспышка, вспышка, вспышка — и Ариана падает замертво. Тишина. Молчание. — Геллерт уехал из Годриковой Впадины на следующий день. И я бы предпочёл не видеть его больше никогда. И так оттягивал, как мог, сознательно избегал встречи с ним, пока это уже не стало невозможным. Боялся. Я так боялся узнать, что это моё заклинание убило сестру, — резкий вдох сквозь стиснутые зубы. — Так в семнадцать лет я остался совершенно один. Есть, конечно, Аберфорт. Но он, за исключением вклада в новую форму моего носа, предпочитает не иметь со мной ничего общего. И во всём этом виноват только я. Вот о чём я жалею и буду жалеть до конца своих дней. Когда Альбус закончил свой рассказ, тьма за окном была непроглядна, время приближалось к полуночи. Я не сразу нашлась, что сказать. Как я могла выразить свою поддержку, не оскорбив и не задев чувств этого воистину великого человека, который сегодня впервые за многие годы нашего знакомства показал мне своё лицо, а не безупречную маску эксцентричного гения, которую носил всё время? — Что бы ни случилось, я всегда буду верить в вас, сэр, — наконец произнесла я, робко дотронувшись до его тёплой руки своей ладонью. Дамблдор мягко улыбнулся мне, и мы покинули кабинет, оставляя всё сказанное в его стенах.