Ветер в голове

      — Чуя, ты уверен?.. — Дазай неуверенно смотрит на лежащий на шезлонге большой плавательный круг голубого цвета с розовыми мультяшными рыбками и переводит такой же взгляд на уверенного, стоящего с огоньком в глазах Чую.       — Разумеется уверен, — отмахивается рыжий, беря круг подмышку и осматривая своего любовника еще раз: Накахара мальчик самостоятельный, а потому намазаться кремом от загара может по-нормальному сам, а за Осаму глаз да глаз, того и гляди плохо щеки намажет, и все — те обгорают в первый же час. — Идем, харе сиськи мять, тем более, что их у тебя нет.       Накахара фыркает и разворачивается, идя по раскалённому песку к теплому, но спасительному морю в белой футболке и кепке, так же выглядит и плетущийся сзади Осаму, который не очень-то и рад идее этого рыжего извращенца. Приехали, называется, на море отдохнуть, а этот черт опять со своими штучками.       Обычно идеи Чуи для того, чтобы разнообразить их сексуальную жизнь, очень годные, и сам Дазай чуть ли не как ребенок ждет очередной ночи для эксперимента, но тут ему как-то совсем не по себе. На блядском пляже полно людей: мужчины, женщины, старики, дети. А этот решил, понимаете ли, потрахаться в море.       — Ну подожди!.. — тянет Осаму, который был одет, к слову, в то же, что и Чуя, только вот плавки его были белые, с маленькими крабиками и морскими звёздочками. Он до сих пор помнит, как его герой-любовничек возмущался, дескать, тебе уже двадцать шестой год, а плавки, как у ребенка пятилетнего. Шатен тогда еще обиделся, но трусиля все равно купил, пускай Чуя и вздыхал всякий раз, когда те оказывались надеты на дазаевской заднице. Именно поэтому каждую ночь он так резко их, еще мокрые и соленые, снимал с Дазая, толкая того в душевую кабинку и там же трахая, выбивая вытрахивая из чуть обгоревшей тушки стоны.       — Садись, — командует Чуя, опуская круг на воду и ведя себя так, будто бы она сейчас совершенно не прохладная, а по его спине не бегают мурашки от каждого движения и волны.       — А если соленая вода в задницу попадет и щипать будет? — склоняет Осаму голову в сторону, нехотя забираясь в круг. Отлично, теперь его зад будет мерзнуть из-за холодной воды. Зачем вообще трахаться в море, что тут, блять, веселого? Адреналин? Да тут страх, что тебя застукают, хер расслабишься. Посрать, простите ему его шальные мысли, и то проще было бы, чем потрахаться.       — Ну, значит, потерпишь, пока в номер идем, а там промоем и нормально. А вообще, женщины же как-то плавают, им же не щипет, иначе бы не плавали. Ну, значит, и с тобой ничего не должно случиться, — пожимает плечами Накахара, отходя в ту сторону, где поменьше народу, и разворачивая Дазая к себе лицом. — Поглубже сядь, а?       Парень усаживается поглубже, вздыхая. Надо расслабиться, иначе будет больно. Вдох, выдох. Вот Чуя аккуратно касается его бедер, ягодиц. Сжимает одну из них. И поднимает плавки, бросая: «Подержи их».       И Осаму держит, блаженно выдыхая, когда ему начинают надрачивать, а к уже разработанному входу подставляется головка накахарского члена. Ему страшно, что их застукают. Начнут смотреть и тыкать пальцем. Страшно, что потом до него, сидящего в баре, начнут доебываться или зажмут за углом. Да, конечно, он хорошо развит физически, но прижми его к стенке втроем, все. Песенка его будет спета.       — Мнгх. — издает Дазай тихий стон, когда Чуя начинает толкаться. Приятно. Приятно и остро, это все влияние моря и кучи людей вокруг. Где-то рядом слышится детский смех, щеки его краснеют, а вот рыжему, как кажется, вообще прекрасно. Делает вид что держится за круг, а на деле медленно толкается в чужую задницу.       — Будь потише. Давай сделаем вид, что разговариваем, — говорит Накахара, тоже тяжело дыша, но довольно, как обожравшийся сметаной кот, улыбаясь.- И постарайся расслабить лицо.       — Да убить ребенка проще, чем расслабиться, когда вокруг тебя полно народу, а тебя трахает твой мужик в задницу, — фыркает, складывая руки на груди и пытается расслабиться детектив, однако лишь перестает хмуриться, вспоминая случай в магазине.       Тогда они с Чуей выбирали ему, Дазаю, костюм для какого-то вечера. Ну, в кабинке Осаму, разумеется, зажали и трахнули, да так, что тот потом делал вид, что подвернул ногу, дабы рыжий ему помогал идти, чтобы никто другой не видел трясущихся коленок. Скотина.       — Амнгх. Чуя… Сильнее… — шатен прогибается, прикрывая глаза и ложась на круг спиной, расслабляясь. Чуя в этот момент проехался головкой по простате, довольно, с хищным оскалом смотря на этого длинноногого засранца, которого всегда в их отношениях каждая собака некрещенная считала активным. Ага, щас, да видели бы все они, как Осаму под ним, под Чуей, прогибается, как сладко стонет, когда ему хорошо или больно, как умоляет, когда хочет кончить или чтобы в него вошли… В тот момент не видно ни разу, что вот это вот стонущее тело может быть сверху. Нет, конечно, смотря на него, как на парня с пистолетом, да, он самый настоящий альфач, только вот правда совсем другая.       — Можешь кончить, только не кричи, как обычно, и как тогда в примерочной, — шепчет Чуя на ухо уже быстро дышащему Дазаю, благо на него никто не смотрит. Ну, или не обращает внимания.       — Мнгх… Блять… Я ненавижу тебя… Мнгх. — он давит зубами на зубы, сжимает губы в тонкую полоску, поджимает на ногах пальцы и сжимается вокруг Чуи. Перед его глазами пляшут какую-нибудь драную польку звёзды, вокруг все играет красками и огнями. Кончает, тут же расслабляясь, и тяжело дышит, пребывая несколько секунд в сладкой, приятной, как самая мягкая подушка из самых мягких перьев, неге.       Чуя кончает в него следом, с негромким рыком, выходя после того, как тот расслабляется. Ему приятно, хорошо, спокойно. После секса хочется валяться где-нибудь под тентом на пляже, наслаждаясь приятным ветерком и звуком волнующегося моря. Он выходит, смотря на расслабленного Дазая, и усмехается.       — Надевай плавки обратно, принцесса. Пойдем поваляемся на пляже.