Ветер в голове

      Солнце, море и пляж — это идеальное сочетание для отдыха посреди напряженного года. Особенно, если ты не заплатил ни йены за этот отдых.       Осаму сладко потягивается на лежаке, ощущая, как стремительно поднимающееся в зенит солнце начинает греть икры, и лениво зевает. Надо немного переставить лежак, чтобы избежать попадания под солнечные лучи. В конце-концов ни ему, ни его богатому папику не нужен его загар.       Он встает и потягивается, сильно прогибаясь в пояснице и выпячивая зад скорее уже по привычке, ежели специально. Надевает солнцезащитные очки и смотрит в чистое голубое небо, наслаждаясь легким и теплым ветерком. Да, ему определенно повезло понравиться своему преподавателю год назад, определенно повезло.       Повезло понравится, но не повезло в него влюбиться, но это побочное, на это не надо обращать внимание.       — Эй, сладкий, — зовет его приятный, теплый и чуть хриплый от сигарет голос. — Ты так и не залез в воду за эти два часа? — Чуя мокрый, а еще холодный из-за того, что мокрый, а потому по дазаевскому телу пробегают мурашки, когда сильные руки обнимают его со спины и прижимают к мокрой груди. Рыжий преподаватель скалится и кусает Осаму за сухое плечо, заставляя того покраснеть.       — Чуя! Ты холодный, отпусти!.. — парень чуть тушуется, но улыбается довольно, и это довольство слышится в его голосе. — Не люблю плавать, ты же знаешь, но я смог немного поспать, ты же не даешь мне этого делать во время, когда все нормальные люди спят.       — И не дам сейчас. Я хочу тебя, идем в бассейн, — Накахара говорит об этом уже спокойно. Они перетрахались в людных местах за год уже несколько раз. В парке? Да. В кабинке туалета в ресторане? Да. В самолете? Да. В клубе на диване? Да. В сексе в общественных местах Чуя не видел ничего такого, главное — это чтобы его сладкий мальчик вел себя так, будто бы ничего такого не происходит, а члена в его уже растраханной заднице нет и в помине.       — Что? Но там же могут быть дети, Чуя, я не хочу, чтобы ты выплачивал штраф из-за меня, — он сопротивляется желаниям препода, но не может ему сказать твердое «нет» никогда. Не может, и Чуя об этом знает, именно поэтому так непринужденно подталкивает его к бассейну, где сейчас плавают и отдыхают как взрослые, так и дети.       — Ну так веди себя хорошо, и тогда я не буду наказывать тебя за возможный будущий штраф, котик. Или ты жаждешь проходить с тем мелким вибратором весь день? О, я оплачу экскурсию, где нужно будет постоянно ходить, ради этого, — он знает, что Дазаю нравятся наказания. Знает, что тот наверняка сейчас все это представляет в своей голове и возбуждается. Возбуждается и поэтому лезет в воду так быстро — нельзя, чтобы кто-то увидел его небольшой стояк.       — Ты дьявол, Чуя, причем самый настоящий, — хныкает Осаму, беря того за руку, когда они оба оказываются в воде, и ведет в угол, где потише, и на который нет обзора с лежаков. Ну или есть, но не такой большой. — Хочу автомат за летнюю сессию. По твоему предмету и по предмету Мори, — мурлычет он, вставая впереди Накахары и кладя голову ему на плечо.       — Для автомата по моему предмету тебе надо поработать ротиком и задницей, ты же знаешь. И несколько раз остаться после занятий, обожаю драть тебя у доски, — со смешком говорит он, облокачиваясь о бортик, и начинает оглаживать тело своего студента руками, одной из которых залезает в плавки. — А вот для автомата у Мори постараться придется сильнее. Ты можешь ему отсосать, конечно, но потом можешь не приходить ко мне. Для автомата у него тебе придется не тушеваться и стонать, как шлюха, когда будешь оставаться после пар. Я хочу, чтобы либо мой мальчик меня порадовал и хорошо закончил учебу, либо чтобы он меня радовал и хорошо учился сам.       — Ясно… Ах… Не медли, в-войди уже наконец! — Осаму дышит тяжело, прогибается и кусает губы. Он вспоминает, какого это — остаться с Чуей после пар. Вспоминает, как тот несколько раз шлепает его линейкой по заднице, а потом прижимает, голого, к доске и начинает глубоко и грубо трахать, периодически останавливаясь для подливания смазки.       В голове его снова те ощущения, те звуки и то наслаждение. То чувство заполненности, те грубые, обжигающие красные ушки фразы «Громче, шлюшка!», «Давай, порадуй своего папочку, малыш» или «Ну, что, проголодался за весь день с этой штучкой в заду?». Последняя напоминает ему о тех ужасно стыдных, но ужасно приятных днях, когда он получал наказания.       Чуя наказывает вибраторами и кольцами на члене. Не позволяет кончать, играется с режимами на парах и сажает его на первую парту перед его столом, чтобы ясно видеть, как на глаза у сдерживающего скулеж удовольствия Дазая накатываются слезы от удовольствия. Он, Осаму, блять, обожает этот гребаный маленький вибратор, который вибрирует у простаты, и заставляет его в студенческом туалете или дома у Чуи впадать в экстаз, выгибаться и стонать до севшего на следующий день голоса.       — Потише, — из мира жарких и влажных воспоминаний его выдергивает голос Чуи, который аккуратно, на всю длину сейчас входит в его зад. Он сжимает руками тощие ягодицы, щипает живот, бока и соски, иногда поглаживая маленький дазаевский член.       — Д-да, п-понял, прости, — Осаму прогибается и сжимается вокруг члена, старается не подавать виду, что член его любимого во всех смыслах парня и преподавателя в одном лице входит глубоко и всякий раз при толчках задевает простату. — Ах… Чуя, я хочу поскулить, прошу, идем в номер…       — У меня стояк, ты издеваешься? — фыркает Накахара, начиная ускорять движения бедер. — А если пойдем, то что я получу? Мне очень нравится смотреть на то, как ты себя сдерживаешь, у тебя забавное личико.       — Можешь сделать со мной и моей задницей, что захочешь, только, гх. Я прошу, идем отсюда, — Дазай не может сдержать себя сейчас. Он хочет скулить, называть Чую своим папочкой, просить отжарить его сильнее и быстрее. Хочет скулить и играть в плохого мальчика, которого надо отшлепать и немного наказать, благо, яйца у его партнера, такое чувство, не пустуют практически никогда, а, значит, и желание быть наполненным и переполненным тоже будет исполнено. — Я хочу, чтобы папочка поиграл со своим малышом.       Для Чуи такая фраза равна лакомству для собаки, за которое оная готова продать душу. Чуя выходит, целуя своего студента в шею, и, как ни в чем ни бывало, идет к той части бортика, которая была напротив их лежака, напоследок смяв тощую ягодицу еще разок.       — Ты умеешь уговорить, малыш. Идем, поиграем с твоей попкой, — урчит Накахара, подавая руку Осаму, когда тот вылезает из бассейна, и игриво мигает глазами. Сейчас он будет драть его так, как дерет редко, но, как говорится, метко. И Осаму совсем не против этого.