***
— Я даже по телефону слышу, как ты лыбишься. Колись, кто она? — у Юнги перерыв в записи, очередной чупа-чупс от любимой девушки, парочка украденных поцелуев и отличное настроение. — Ты все такой же надоедливый, хен, — где-то там весело хохочет брат. — Я к тебе со всей душой, за советом, а ты… — Ну-ка, ну-ка, сам великий Мин Шуга хочет что-то спросить у простого смертного меня, я весь во внимании! Наверняка же дело в какой-то красотке, я прав? — ЧонКи, как ты понял, что Юна — та самая? — дурацкий вопрос, да, хен наверное только пальцем у виска покрутит, мол, совсем отупел ты, Юнги-а, в этом своём шоу-бизнесе. Но у Шуги давно переросшие в уверенность подозрения, он просто хочет найти очередное подтверждение своего безумия. — Каждый сам для себя решает, Юнги, — голос брата смягчается, как и всегда, когда разговор заходит о его Юне. Вот уж кто два голубка пара, что бы Хосок там ему не говорил. — Просто в какой-то момент я понял, что пусть она и неидеальна, но с ней моя жизнь становится именно такой. — Даже с учетом всех этих ваших скандалов? — Особенно с учётом этого, если ты понимаешь, о чем я, — братец ржёт, а Юнги обреченно закатывает глаза и поскорее вешает трубку. Старшие братья — это вселенское зло. — Скоро в Америку, — а вот и она, предмет его мыслей, в своих рабочих балахонах и с извечной вишневой (как ему нравится сцеловывать этот вкус с её губ) сигаретой. — Будет весело, — улыбается она, незаметно и почти невесомо касаясь пальцами опущенной ладони. Оптимистка. Весело, как же. Ещё ни один визит на другой конец света не проходил для из компании без приключений. В этот раз их, помимо всего прочего, ждала номинация на «Top social artist». Боязно не оправдать ожиданий АРМИ и своих собственных. И до жути хочется утереть нос всем этим снобам-продюсерам из SM, YG и JYP, мол, видели-видели? Мы сделали то, что не смогли никак ранее осуществить ваши любимые EXO и Big Bang! Глупости это все, конечно, так, ребячество, ведь их музыку знают, слушают и любят во всем мире. В той же России, по словам егозы, о бантанах прознали ещё в далеком 2013 году, когда они только дебютировали, отчаянно кося под все мальчишеские западные хип-хоп-крю сразу. Их фанаты рвутся в Корею со всего мира на каждый концерт, в зале в буквальном смысле не бывает свободных мест. Но — и всегда есть это проклятое «но» — признание со стороны одной из крупнейших музыкальных премий мира окончательно заткнет рты многочисленных завистников. И, возможно, потешит самолюбие самого Юнги. Ну так, самую малость. — Вы лучшие, — она стоит почти вплотную, так, что Юнги чувствует смешивающийся с табаком легкий аромат сакуры духов. — Ты лучший, и ты сам знаешь об этом. Все получится. Мы все в вас верим и все сделаем, что в наших силах, чтобы помочь вам, ты же знаешь? — Знаю, — и, кажется, люблю тебя из-за этого ещё больше, чем раньше. Юнги не готов пока говорить об этом вслух. Он вообще больше по музыкальному самовыражению, нежели по публичным признаниям. Но от осознания собственных чувств и ласкового взгляд этих глаз напротив внутри становится спокойнее, словно бы ранее нестабильная система наконец-то пришла в идеально сбалансированное состояние. Будто бы все стало наконец-то правильно и как надо, — знаю.***
Кумамончики великие, они выиграли! Даже не так, ОНИ ВЫИГРАЛИ! Они выиграли в своей номинации, на три головы перегнав всяких певичек и прочих Биберов! Вы понимаете, да? Чувствуете это? Вот он, триумф, долгожданное признание не просто своим неким маленьким обособленным (и весьма специфичным, по правде) сообществом — это мнение Запада, это принятие Америкой. Боже, как бушевал зал! Мы с девчонками смеялись, наблюдая недоуменно-обиженную реакцию некоторых зарубежных звёзд. Такого вы не могли ожидать, не правда ли, ребята? За этими мальчиками — самая настоящая армия: помощников, друзей, фанатов, — их победа стала в этот момент нашей. Их триумф — нашим успехом и наградой за пройденные вместе плечом к плечу испытания. И да, даже я за всего лишь год, казалось, многого успела хлебнуть в этом бессмысленном и беспощадном мирке шоу-бизнеса. Дальше ночь как в тумане: помню, Юнги тащит меня под покровом ночи отпраздновать с бантанами победу. Менеджеры-нимы давно уже пьяные в стельку, поэтому за ошалевшими от успеха ребятами приглядывать вроде как и некому. Это наше общее оправдание, на всякий случай. Правда, в итоге выясняется, что клуб арендован на всю ночь только для своих, никто больше сюда не сунется и можно было не ехать — но Юнги улыбается этой своей мягкой улыбкой, поглаживает мою ладонь, и я ведусь, как буду вестись всегда, я подозреваю. Я — полная идиотка, знаю, жизнь меня ничему не учит от слова «совсем», и, блин, как же это прекрасно! В клубе отличный алкоголь реками, большой выбор песен в караоке на любой вкус и удобные для танцев барные стойки. ВиГуки невпопад подвывают что-то зажигательное, Чимин изящно показывает мне какое-то очередное движение, я стараюсь не запутаться в ногах и не свернуть шею, упав мешком картошки с этой дурацкой верхотуры (зачем полезла, балда?). НамДжины подначивают, Хосок заливисто хохочет, а Юнги — он смотрит. Пристально так смотрит, внимательно. Я никогда не смогу понять, что же такое творится в его голове. Для этого не хватит и десятков курсов по психологии, мне нужен отдельный курс «юнгитерапии», вот уж точно. И вообще, как-то тут жарко, нет? Мы тут единственные трезвые как стёклышко, но почему этот нечитаемый взгляд почерневших глаз кружит голову так, как ни одно шампанское или ликеро-водочный продует ранее не могли. «Мы подышать воздухом», — бросает он ухмыляющемуся Хосоку, стаскивая меня с этой жутко высокой стойки, и за одно это я уже готова любить его немного больше вечности! За пределами клуба прохладно и безветренно, но к моменту, когда нас забирает такси, от поцелуев Мина у меня жар уже вперемешку с ознобом и подкашивающиеся колени. На остатках сил воли держусь, честное слово! Я догадываюсь, что меня ждёт этим вечером, нас ждёт, и да, мне страшно, и да, я совершенно не против этого. Наоборот. Совсем наоборот. За окнами автомобиля мелькают огни многочисленных казино никогда не спящего города, и как у Юнги хватает сил сдержаться и не отправиться «в Гонконг» — известно одному святому Кумамону, потому что я бы вот всеми руками и ногами «за»! Не помню, как мы оказываемся в номере, не помню, как мы (уже без одежды) оказываемся на кровати. В памяти все как-то выборочно, урывками. Вот он, ревнивец такой, оставляет многочисленные засосы на моей шее и ключицах. Вот он, заговорщически подмигивая, сосредоточенно связывает мне руки футболкой, потому что я признаюсь, что боюсь его всего расцарапать в порыве страсти (и что-то мне подсказывает, что он как бы совсем не против, но так откровенно палиться мы ещё не настолько обнаглели). И да, кажется, у нас у обоих кинк на связывание. Он, как настоящий музыкант, изучает меня подобно новому инструменту, я открываю для себя его как новую главу в огромном многостраничном, полном запутанных и противоречащих друг другу терминов, но донельзя увлекательном романе. Хочется обнимать, целовать, трогать и сжимать, что я и делаю в меру своей мобильности, пока терпение не подходит к концу и Юн не берет ситуацию под свой тотальный контроль. А потом все то, о чем так думалось и сладко снилось, случается, и я понимаю, что сто раз была права мама, советуя доверять себе и никуда не спешить, не заморачиваться на тему не в меру «продвинутых» подружек. Потому что это «все будет обязательно, как хочется, и чтобы ножка взлетела, обязательно — только со своим человеком и в своё время». И это я не только о многократном «Гонконге», маленькие извращенцы! — Только ты, Юнги… боже, как же… как я тебя… — мне хочется думать, что это взаимно, что он поймёт. Увы, наша ночь оказалась слишком коротка. Завтра или сегодня, кажется, я вряд ли смогу нормально передвигаться. Но этого мало, так мало и так волнительно много. Ты пьёшь мое дыхание, я наслаждаюсь этой близостью, как если бы тебя вживили мне под кожу. Пульс выстукивает в висках твоё имя, в глазах расплывается все кроме твоего лица, твои поцелуи клеймят губы и тело, и если бы я могла о чём-то пожалеть, так это о том, что я никак не могла встретить тебя раньше. Что же я творю, что же мы творим. — Я знаю, — у него собственническое поведение и замашки деспота. Он безумно талантливый, при всей своей лени крайне целеустремлённый и жутко упёртый. У него потрясающий низкий голос с забавным шепелявением, жестковатые после сотни мытарств и окрашиваний вьющиеся волосы и мягкие узкие ладони с длинными пальцами. Он потрясающе целуется, любит сладкое, бараньи ребрышки, кумамонов и тишину своей студии, — и я тебя. Я, кажется, люблю этого вредного корейца со всеми его замутами, тараканами, творческими припадками и синдромом недооценённого гения. Он, кажется, любит сумасшедшую меня. Тоже.