***
Джолан блаженно окунулся в лёгкую прохладу и даже заурчал, когда вода окутала его тело, смывая грязь и птичий помёт. Загребая руками, он проплыл несколько метров, нырнул, вынырнул, фыркнул, промыл голову, вычищая волосы, и снова нырнул, чтобы потом отереть тело ладонями. Это было прекрасно, до тех пор, пока мимо, словно старая ржавая баржа, не проплыл Юга, шлёпая по воде большими лапищами так, как если бы тонула рота солдат. Джолан отплыл в другую сторону — в конце концов, озеро пусть и небольшое, но Юге тоже надо бы ополоснуть тело. И мешать этому Джолан не хотел. К тому же одежда была постирана и теперь висела на ветках деревьев, а рядом плясал маленький костерок. Главное, чтобы в озере не водились страшные и опасные чудовища, похожие на ту огромную змею. Однако стоило Джолану отплыть чуть дальше, как баржа тут же оказалась рядом, принявшись нарезать круги, широко улыбаться и изображать какие-то фигуры. Синхронное плавание у орка получалось так же отвратительно, как если бы он решил заняться балетом. Впрочем, Джолану на это было наплевать, но летящие в разные стороны брызги и улыбающаяся рожа раздражали. Заскрипев зубами, Буслет попытался отплыть ещё дальше, но баржа не отставала. Он сделал очередную попытку, но рота солдат, будто по команде, пустилась в погоню, и Джолану пришлось приложить максимум усилий, чтобы сохранить безопасное расстояние. В какой-то момент почувствовав, что руки начали неметь, он направился к берегу. Ступив на дно, Джолан будто ветер вырвался из воды и оглянулся. Юга застыл в нелепой фигуре и ушёл под воду. Закатив глаза, Буслет схватился за волосы, вознёс молитву куполу и поплёлся к трусам, аккуратно лежавшим у костра на пеньке. Вот только они были ещё мокрые. Чертыхнувшись, Джолан застонал про себя. Хозяйство надо бы прикрыть, а то орк непременно… Оглянувшись, Буслет определил Югу практически у берега. Лёжа на дне озера, он был похож на какой-то неровный валун, у которого из воды торчали окружности филейной части, плечи, волосы и глаза. Зелёные, большие, горящие вожделением глаза. Это же маньяк! Настоящий маньяк! Он не будет дрочить перед Джоланом, он его… Он… Да, этот из тех, кто будет действовать! — Глаза закрой, дебил! — рявкнул Джолан, схватил трусы и принялся их натягивать, чувствуя, как по всему телу летит дрожь. Вот только какая, не мог понять. Когда трусы практически были надеты, чьи-то большие пальцы зацепили резинку и подтянули её выше, укрывая копчик и сексуальную ложбинку тканью. Почувствовав каменное тело за спиной, Джолан оглянулся и поднял голову. Лицо орка оказалось слишком близко, и, самое главное, Буслету показалось, что из него выбили весь дух: каким-то образом от взгляда на Югу по телу растёкся жар, заставивший сердце биться быстрее. — Разве тебе не говорили, что опасно показывать извращенцам такую аппетитную и сладенькую попочку? — Ты… — только и смог выдохнуть Джолан. — Да, — широкая улыбка показалась дьявольской и опасной. — Я принимаю тот факт, что являюсь извращенцем. В твоём случае ещё и маньяком. Так что не дразни меня, принцесса, иначе… Джолан вздрогнул, резко обернулся и оттолкнул Юга. Вот только орк даже не шелохнулся. Рука упёрлась в каменную, покрытую обильной растительностью грудь. Джолан по инерции сам отступил, чуть не угодив пяткой в костерок. — Придурок, — прошептал Буслет и некоторое время смотрел на довольную рожу орка. Потом вздёрнул подбородок и сказал: — Я хочу есть. На берегу дул лёгкий ветерок. Они расположились на небольшой полянке — невысокая, зелёная, сочная травка щекотала ступни. Джолан на мгновение нырнул в этот мир, ощущая, как капли воды испаряются, а тело покрывается гусиной кожей. А потом Юга замычал, почесал яйца, заставив Буслета посмотреть чуть ниже. Прекрасный мир рухнул сразу же, стоило увидеть большой член, смело поднявший головку. — Ты!.. Я!.. Господи!.. — Хлопнув себя по лбу, Джолан закрыл глаза ладонью и опустил голову. — Надень трусы или что-нибудь! И не чеши при мне свой перец. — Принцесса, ты такая милая, что мой радар начинает зашкаливать, — довольно хохотнул орк и подошёл к своим трусам. После слов «хочу есть» пришла в голову только одна мысль: поймать рыбу, благо Юга видел, что она тут была. Как ловить рыбу он знал, вот только плохо это умел делать. Как-никак, жизнь в пустыне — это не письки на заборе рисовать. В итоге, потратив час на поиски тонкой длинной палки, которая могла бы им заменить удочку, и не найдя таковой, он принялся ловить живую еду руками. Попытка не увенчалась успехом, и тогда Юга взял пистолет. — Ты не умеешь ловить рыбу, — констатировал факт Джолан, когда все попытки провалились. Он уютно уселся на пеньке у костерка, держа в руках рубаху и старясь, чтобы она была поближе к огню. — Детка, я родился в пустыне и всю жизнь там прожил. У нас была река, но мы рыбу тырили на рынке. — Тырили? — Ага, — Юга хмыкнул, в темноте глаз не было видно, но Джолан чётко ощущал на себе его взгляд. На мгновение ему показалось, что атмосфера поменялась. Юга стоял по пояс в воде, крепко сжимая пистолет в руке. — Когда я был маленький, мать умерла, а отец ушёл на войну, но так и не вернулся. Мы остались втроём. Теок учился и работал, но денег всегда было мало. Даже соцка нам помогала лишь крохами и банками бобовых, мукой и водой. Кхуни приспособился воровать. Вот и тырил на рынке рыбу, и не просто речную, а морскую, самую дорогую. Он до сих пор её сильно любит, мы с братом часто шутим, что скоро станет светиться, потому что жрёт много фосфора. Юга тихонько рассмеялся. Юга рассказывал легко, с улыбкой, словно ничего особенного с ними не случилось. Но Джолан почувствовал горечь. — Помню, как-то раз, мне уже было лет семь-восемь, Кхуни стырил три огромных рыбины, одна из них была ростом с меня. Притащил домой. Теок понял сразу, что он их умыкнул у старика Горчу. Надрал уши Кхуни и отнёс рыбу назад. Горчу всё равно пожаловался старосте, а тот пошёл и купил нам эти три рыбины. Мы жрали их неделю. Вот был праздник. Потом Теок три месяца кряду отправлял Кхуни к старосте для всякой работы. Тогда Кхуни научился чистить коровники и печь луковые лепёшки. А я распрощался с детством. Да, мне тогда было восемь лет. Юга замолчал, а затем хмыкнул. Со стороны могло бы показаться, что то время для него было и правда весёлым, но Джолан продолжал чувствовать горечь. — А я не знал, что такое голод, — тихо проговорил Джолан, будто извиняясь за это перед Югой. Будто это стыдно, когда у тебя на столе есть еда. — Разве это плохо, принцесса? — Юга направился к берегу. — В принципе, мы тоже не голодовали, просто иногда не было того, чего бы хотелось пожрать. Пустыня — тоже не Рай. — Но ты же плавать умеешь… — Плавать и ловить рыбу — это две разные вещи. Что удивительно: кто тебя научил стирать? — Что? — Юга резко сменил тему. Джолан захлопал глазами, пытаясь понять его вопрос. — Ну, ты же звезда. За тебя всё делают другие, я имею в виду домашние дела. А тут ты решил сам постирать свои шмотки. Хотя их мог бы постирать я. Юга вышел из воды. Он снова был нагим и его приличное мужское достоинство болталось из стороны в сторону при ходьбе. Почему-то это странным образом завораживало и смущало одновременно. В темноте было плохо видно, но чем ближе Юга подходил к костру, тем отчётливее проступали очертания и формы. Буслет опомнился, только когда орк остановился в шаге от него. Почувствовав себя извращенцем, Джолан быстро натянул рубаху. Она была ещё немного влажной. — Разве для этого нужно учиться? Да, я известен, но я и человек тоже, — Джолан почувствовал новый прилив раздражения. — И потом, это глупый вопрос. — Ты — странный, — Юга нагнулся, положил пистолет на пальто, взял трусы и начал их надевать. — Разве плохо быть странным? И что в твоём понимании странный? То, что я не скандалю, не верещу, как недотраханная сука, не мажу рожу кремом, не брею лобок и так далее? В твоём понимании, все знаменитости должны быть потенциальными скандалистами и… принцессами? — Наплевать, как ты себя будешь вести, — Юга снова растёкся в своей широкой улыбке. — Ты для меня принцессой останешься до последнего вздоха. Той самой принцессой, которую надо носить на руках, целовать ножки и исполнять любые капризы. А? Никогда так не хотел? — Я мужик, а не недотраханное нечто, у которого вместо мозга куриный помёт. — М-м, ключевое слово «недотраханный»? — поднял одну бровь Юга, показывая своё, явно любимое, хищное выражение лица. — Ключевое слово: дебил. И это про тебя. Я спать, — буркнул Буслет, укладываясь на мягкой листве — Юга нарвал и уложил её так, чтобы сделать для Джолана кровать. Буслет сказал спасибо, но где-то в груди защемило. Эта забота показалась милой. — Эй, принцесса, а ужин? — удивился Юга. — Завтра, — только и сказал Джолан, сворачиваясь в клубок и закрывая глаза.***
Странный. Про него все так говорят. Кого-то удивляет то, что он сам делает уборку дома; кого-то — что его квартирка не пятиэтажный домик на берегу моря, а всего лишь двухкомнатная студия на шестом этаже; ещё кого-то — что он отдаёт практически все деньги на благотворительность, а соперников — что он не пиарит себя в сети… Нет, людей удивляет и многое другое. Они лезут в его жизнь, расспрашивают о личности, диктуют, что ему делать. Отец — помешанный на деньгах и статусе человек, мать тоже помешанная на деньгах женщина, которой сын нужен только для того, чтобы отчислять ей процент от концертов. Менеджеры, балетная труппа, все те, кто работает на него — ждут от него денег. Много денег. И Джолан им их даёт, оставляя себе лишь немного, так, на карманные расходы, потому что остальную часть он жертвует тяжелобольным детям, тем, кто очень хочет танцевать, а не может. Да, Джолан странный, потому что не любит деньги. Он их презирает. Как и бомонд, в котором крутится, как и искусство, которым занимается… Когда-то давно — наверное, в другой жизни — сцена значила многое. Для сцены он просыпался утром, жил днём и не хотел, чтобы наступал вечер, потому что он приведёт за собой ночь, а ночью надо спать и отдыхать. Когда-то он отдавал ей всего себя, забывая об отдыхе. Почему же сейчас всё изменилось? Когда любовь превратилась в ненависть, а танец, полёт над бездной, стал рутиной? Когда сцена обернулась в горячую сковородку Ада, а зритель, рукоплещущий и дарящий ему цветы и шоколад, стал всего лишь инструментом? Джолан упустил тот момент, когда сцена перестала приносить удовольствие, когда в его душе поселились пустота и равнодушие. Перестало греть осознание того, что ты нужен галактике. Он знал, что никому не нужен. Он понял это после двадцати. Примерно в двадцать пять. Ему никто об этом не говорил — он сам увидел, услышал, почувствовал. Ужас от осознания вылился в творческий кризис, но потом он нашёл в себе силы подняться и снова завладеть сценой и вниманием. Он нашёл себя в зрителе вновь. Но ненадолго. Вскоре и зритель превратился в толпу, которой нужно шоу. И ведь он сам понимал, что создаёт это шоу и что хорошо, когда на него идут люди, он дарит радость и тепло. Но то ли Джолан слишком много звёзд с неба собрал, то ли устал — до сих пор не мог понять, что произошло. Он просто стал пустым. Осознать это — не так страшно. С тех самых двадцати пяти он знал, что скоро придётся уйти. Страшно остаться одиноким. Никому ненужным. Состариться в забвении и умереть где-то под забором, не имея могилки и надписи на ней. И всё же Джолан шёл вперёд и решительно делал шаги к этому — к своему забвению. Несмотря на страх, он хотел оставить сцену, уйти красиво, в тот момент, когда можно ещё чуть-чуть потерпеть, до тех пор, пока в зале на пять тысяч мест будет занята только тысяча, и зрители будут приходить, чтобы посмотреть на умирающую на сцене звезду. Вот сейчас уйти — это правильно! Сейчас уйти стоит, но что-то держит. Нет, не сцена и не зритель. Держат алчность и жадность тех, кто был рядом и кому он был нужен только для того, чтобы набить карманы. И даже не контракт был тому виной, а всё та же странность. Где-то в глубине души Джолан думал: если он уйдёт, то детям, умирающим от болезней, больше не достанется тех денег, которые он им перечислял. Если он уйдёт, то Закри не купит своей дочери, которой недавно исполнилось десять лет, машину. Если он уйдёт, то балет распадётся и многие останутся без работы… Если он уйдёт, его место обязательно займёт кто-нибудь другой, место пусто не бывает. А чьё место займёт он?.. Наверное, того, кто умер в одиночестве под забором, оказавшись никому не нужным. Буслет поёжился и отстранился от плохих мыслей. Хватит думать, он сегодня устал, помылся в озере, пообщался с орком, потом снова с ним поругался, потому что тот опять сказал глупость. Теперь надо спать. Весь пакет бонусов от жизни он уже использовал, так что надо отдыхать! Тридцать три года — это не двадцать лет, кости уже не те и суставы тоже. Так что спать!!! Но ветерок принёс прохладу, влажная рубашка не грела, от костерка особого тепла не было. Листва тёплая, но хотелось в неё зарыться, чтобы было теплее. Ещё больше скукожившись, Джолан взмолил организм отправиться в царство Морфея. Тот не откликнулся, зато подошедший Юга накинул на него кожаное пальто, подоткнул под бока, пригладил волосы, коснулся пальцами щеки и вернулся на своё место. Джолан тихонько выдохнул, вдохнул приятный запах одежды, остро пахнущей орком, а потом провалился в сон и сам не заметил, как это случилось.