Интерлюдия

спаси меня, я по колено в воде, но правду смыть нельзя. сказал он: «руки омой, выведи следы. поверь, тебе одна дорога — в ад». да. поверь, малыш, расплатой будет ад — сказал он. the silent comedy — bartholomew

      В коридоре послышались шаги, и, поблёскивая дорогими часами на тонком запястье, в допросную вошёл человек в чёрном костюме. Элайджа Камски был просто таки воплощением жизненного успеха — высокий, широкоплечий, модно и со вкусом одетый молодой мужчина с приятным лицом и обаятельной улыбкой. Дорогой костюм, дорогие туфли, дорогие часы с золотым корпусом. Единственный экземпляр. Не хватало только инкрустированной бриллиантами таблички с победным лозунгом «жизнь удалась».       Он огляделся, бросил на стол планшет и вальяжно развалился на одном из стульев.       — Ну, здравствуй, Дарси, — Элайджа пронизывал её ледяным взглядом. — Давно не виделись, да?       Не в силах вымолвить и слова, Дарси смотрела на него, как кролик на удава. Девушка знала, что рано или поздно им пришлось бы встретиться снова, но она так боялась этой встречи.       — Вот уж не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах, — мужчина натянуто улыбнулся. — Поехали домой, Дарси?       Молчание. Как грустно и очень обычно всё вышло.       Камски кивнул, щёлкнул массивной зажигалкой и закурил. Глубоко затянулся, будто жаждущий приник к освежающему источнику.       — Мне жаль Майкла. Нет, правда, он был хорошим человеком. Всегда совестно выполнял свою работу. Почти всегда, — Элайджа стряхнул пепел на пол, совершенно не заботясь о том, что кому-то придётся убирать это безобразие. — Не хмурься. De mortuis nil nisi bene.*       Майкла больше нет. Сквозь мириады секунд, что она провела, сквозь, возможно, десятилетия, что ей ещё отведены провести, Дарси пронесёт только одно: её чувство. Её любовь. Любовь невозможно измерить, почерпнуть, вычеркнуть, сжечь, разобрать на детали. Она изъята из законов тления, в неё необязательно верить или не верить, проверять или доверять, она просто есть. Внутри неё. В каждом слове её жизни. Повсюду.       — Я не могу, — шепчет девушка. — Там Хлоя, и…       — Нет. Я на какое-то время отправил её в «Киберлайф», — Дарси даже не смотрела на него, и так знала, что требовательные глаза мужчины пытаются поймать её взгляд. — Никакой Хлои. Только ты и я, Дарси.       Хлоя. Первый в истории случай создания машины, чей интеллект превосходит человеческий. Юная и вечно прекрасная. Цветок, который не увянет. Но всё же — кто она? Просто пластиковая кукла? А может, личность, прототипом которой послужила прелестная особа с большими глубоководными глазами цвета спокойного моря? Живая душа? Прошлое, выжженное в душе?       Ни Дарси, ни Элайджа, до сих пор не могут ответить на этот занимательный вопрос.       — Только ты и я, — повторила она.       Мысли, подобно неуловимому свету, десятки раз отражали друг друга, навсегда пропадали в зеркальном лабиринте вокруг неё. Если бы всё было так просто. Из коридора доносились голоса и мужской смех. Как будто ничего не случилось и мир не развалился на части.       Чувствуя себя загипнотизированной этим бесконечным сиянием, Дарси подошла вплотную к зеркалу и, отразившись в нём почти во весь рост, сказала:       — Я уже ничего не хочу.       Наверно, ждала, что в зеркале появятся какие-нибудь символы или что её воображение заменит картинка из прошлого и воспоминаний.       Но ничего не произошло. Совсем ничего.       — Разве мы об этом мечтали? — Дарси ударила кулаком по зеркалу с такой силой, что на костяшках её аккуратных пальцев медленно выступили капельки крови.       А зеркало не разбилось. Оно пуленепробиваемое и противоударное. Жаль, что Дарси не обладает этими качествами.       Она с каким-то невероятным ужасом посмотрела на разбитую кисть, словно не могла поверить в то, что её идеальные руки могут выглядеть так же покалеченно, как её душа.       Если бы пространство вокруг девушки умело смеяться, оно бы обязательно громко издевательски расхохоталось.       В комнате повисла гнетущая тишина. Ощутив, что пальцы жжёт, и увидев, что сигарета докурена, Камски затушил её — раздавил о стол, точно таракана. Бросил окурок на пол. Курил он редко, по особым случаям. А сегодня случай был как раз соответствующим.       Элайджа медленно поднялся со стула, подошёл к Дарси со спины и, положив руки на плечи, уткнулся лицом в её затылок.       — Я рядом, всё хорошо, — прошептал мужчина, дрожащими руками поглаживая её плечи.       Когда-то мать сказала, что страшно родиться не в своём теле. Не в своём мире, не в своё время. Страшно родиться там, где тебе нет места. И вот по велению чьих-то завуалированных фантазий в мире появились чужие, неправильные люди. В нём родились Элайджа и Дарси. Они, не имеющие ничего общего с ними же настоящими. Брюнету не даёт покоя мысль о том, что они принимали друг в друге качества, которыми на самом деле никогда не обладали.       Дарси закрывает глаза и хмурится. Ей совершенно наплевать на то, что по ту сторону зеркала за ними наблюдают.        Никакого прошлого. Никакого будущего. Лишь яркое, глубокое ощущение единения этого мгновения в настоящем. Чувство, что у неё не осталось ни сил, ни эмоций, ни воли, словно её отрезало во всех смыслах этого слова.       И хорошо.       Голова болела нещадно. Глаза щипало от слёз так, будто кто-то всыпал в них целую горсть песка. А в том месте, где, по идее, должно было быть сердце, образовалась огромных размеров беспрестанно ноющая рана.       — Не оставляй меня, — горестно прошептала Дарси, и слёзы вновь заструились из её глаз. — Я знаю, что не имею права просить у тебя подобное, но… Пожалуйста, не оставляй меня. Не исчезай снова. Пожалуйста…       В этом «пожалуйста» было столько боли, что Камски впервые почувствовал степень отчаяния своей сестры. Дарси была похожей на безопасную бритву: её легко сломать, но ею и легко пораниться. Дотронешься разок — и вот на твоём пальце кровь, а приложишь побольше сил, и она хрустнет, треснет напополам. Обнажит перед тобой всё самое сокровенное, покажет, что металл не так прочен.        Дарси не могла без опоры. Всю жизнь стремилась это опровергнуть — и тем самым подтверждала. Будто морской анемон — тронь, и он присосется к руке.       — Куда я от тебя денусь? — насмешливо интересуется мужчина, невесомо целуя её в висок.       — Я скучала, — она невольно улыбнулась сквозь слёзы.       Конечно, она скучала по брату. По его язвительным шуткам и замечаниям, по точным оценкам происходящего и даже глупостям, которые он творил, будучи ещё подростком. Но время не вернуть назад.       — Я рад, что с тобой всё хорошо, — слова вспыхивают подобно фитилю свечи, сияя огнём жизни — спокойным и ярким. Капитуляция подписана.        Девушка ощущает, как кровь будто бы стучится изнутри о стенки черепа и закипает в самых кончиках пальцев.       Само воссоединение семьи произошло как-то буднично — тихо и трогательно. Элайджа готов продать все свои принципы за бесценок, ибо Дарси более чем в два раза дороже. Так было всегда. Наверняка было нечто большее, но что именно — он никогда не скажет, даже под дулом пистолета не признается ей. Может быть, не признается даже самому себе.       Человек — это сгусток чувств, опасным пламенем жгущих душу. Это плоть и кровь, облачённые в тонкую кожу. Это сложнейшее переплетение нервных клеток, которые дали человеку самосознание. Это мельчайшие оттенки серого, что рисуют наш мир. Это одновременно ад в самых страшных его проявлениях и рай, готовый укутать в своё светлое покрывало и не дать человеку окончательно спятить. Человек — это филигранная работа самой природы, плод множества случайностей и закономерностей.       Дарси тихо засмеялась и обернулась. Её глаза сверкнули одним из самых невероятных оттенков цвета, каким сияют, наверное, только умирающие звёзды.       Было мучительно больно видеть, как страдает любимый человек. Особенно, когда ты ничем не можешь помочь. Наверное, нет ничего хуже на свете, чем это. Остаётся надеяться на то, что время действительно лечит.       Было бы большой ошибкой полагать, что Дарси осознаёт собственную значимость на страницах его книги. Нет, конечно же нет. Среди её привычек никогда не было привычки оценивать себя по достоинству.       Не любите всем сердцем. Не чувствуйте всем сердцем. Одной любовью не живут. Любовь одних освещает, другие в ней тонут. В новом мире нет ей места.       — Пойдём домой, Дарси, — видно, как хмурятся у него брови, крепче сжимаются губы. Так плотно, что они белеют. Камски делает шаг назад.       — Пойдём.       Камски знает сестру в совершенстве. Читает чувства, будто они написаны на бумаге, убористым почерком. Её душа — это атлас. А в углу страницы — большое безымянное пространство. Это неисследованная область, куда ему не добраться. Там обитают звёзды.       Как и его неисследованная любовь. Непонятная никому.       Внезапно дверь допросной распахивается. Оба вздрагивают. Сначала заходит какой-то мужчина, Фостерс его уже видела. Кажется, Хэнк Андерсон, лейтенант. А за ним — Коннор. Дарси видит, что полицейский не в духе. Лицо его красно и немного одутловато.       Девушка отворачивается. Одна за другой, солёные капли всё стекают по лицу и невкусно попадают в рот. Дарси не сразу замечает, что к ней подошли и протянули платок.       — Возьмите, — мягко сказал Коннор. Он стоял рядом с ней, протягивая ей белый, вчетверо сложенный платок.       — Спасибо, — Дарси взяла платок и ей стало сразу неудобно за свои мокрые глаза. Стала суетливо вытирать слёзы платком.       — Не за что, — учтиво ответил андроид и, не сводя взгляда с девушки, отошёл к стене.       — Миссис Фостерс, — наконец заговорил полицейский, обращая внимания на себя. — Вы можете быть свободны.       — Но, лейтенант, — Коннор внимательно посмотрел на Хэнка. — Вы не понимаете…       — Нет, это ты не понимаешь, органайзер, — мужчина устало покачал головой. — Дело закрыто.       По документам Майкла Фостерса никогда даже не существовало. Как никогда и не существовало андроида модели EK577. Хэнк даже не хотел себе представлять, во сколько Камски это обошлось. Он не любил таких людей. Нет, не потому, что полицейский им завидовал. Завидовать там нечему. Деньги приходят и уходят. Такие как Элайджа Камски в своём большинстве безнадежно отравлены вседозволенностью.       — Мы можем идти? — спросил Камски надменно.       — Конечно, — фальшивая улыбка кривит тонкие губы лейтенанта. — Мы больше не смеем вас задерживать. Мисс Фостерс, прошу прощения за моего… — у него язык не поворачивается назвать Коннора «напарником», — коллегу. Сегодня он вёл себя слишком бестактно. Но он ведь не человек, не понимает.       Зачем нужно было создавать новых людей, чтобы постоянно твердить им — словами и поступками, что они всё же не люди.       — Всё нормально, — Дарси натянуто улыбается. Одними губами, вернее даже, лишь уголками губ. Чуть дрогнут — и застынут. Вот и вся улыбка. А глаза всё такие же, серьёзные. — Нельзя винить тостер за то, что он жарит хлеб, точно так же, как нельзя винить Коннора за то, что он подчиняется приказам.       Лишь секундой позже девушка задумываясь над сказанным. Это был не лучший пример. Карие глаза Коннора с неподдельным интересом рассматривали Дарси. Они встретились взглядами, и андроид улыбнулся.       — Извини, — Фостерс стушевалась и быстро отвела взгляд.       Можно ли обидеть машину?       Коннор так похож на человека. Особенно когда его микро-артикуляционные мышцы вырабатывают такую улыбку. Её с лёгкостью можно принять за настоящую улыбку. С лёгкостью принять и за настоящую радость. За дружеское отношение, в конце концов.       Но это было ненастоящим. Он был ненастоящим.       — Над тобой хорошо поработали, Коннор, — смеется Элайджа разглядывая своё детище. Кажется, он никогда не сможет к этому привыкнуть. Он десять лет назад покинул компанию, отошёл от дел. Но как здесь промолчать? Его наследие прекрасно. — Ты самый передовой прототип в линейке «Киберлайф», если я не ошибаюсь. Твой мозг может выполнять столько операций в секунду, что люди и числа такого ещё не знают.       Андерсон шумно выдыхает, как бы намекая, что пора расходиться. Но никто не обращает на него внимания. Ни Коннор, ни эта Дарси, Камски так и вовсе на полицейского наплевать. Сейчас лейтенанту просто повезло окинуть скучающим взглядом сложенные воедино дифирамбы и понять, что они несут собой особый смысл. Самое минимальное; Камски просто тешит своё самолюбие.       — Так и есть, — на лице андроида вновь отразилась радостная улыбка, которая, конечно же, не имела ничего общего с радостью. Это была всего лишь ещё одна имитация. — Но я существую исключительно благодаря чуду человеческого разума. Благодаря вам, Элайджа.       — Рад знакомству, Коннор, — мужчина им восхищается. Фактически андроид прав, он сам его сотворил. А разве можно не любить своё творение?       — Взаимно.       Жаль, что Коннор не в полной мере осоздаёт значения слова «радость». Камски отмечает про себя, что если над программой RK800 работал он сам, — то поведение машины было бы другим. Когда-то Элайджа и сам страдал болезнью Майкла. Он хотел очеловечить андроидов, но вовремя одумался. Кто знает, к каким бы последствиям это привело.       К счастью, синдромом бога мужчина не страдал. К счастью для остальных людей на планете.       — Ладно, вам пора, — всё-таки не выдержал Хэнк. — Вы, конечно, простите меня, мистер Камски, но я безумно устал и хочу спать. Дело закрыто, забирайте сестру и поезжайте домой.       — Вы лжете, — более чем будничным тоном сообщил андроид.       Андерсон оторопел: такой наглости он никак не ожидал. Лейтенант знал, что органайзер бесстрашный, но не настолько же.       — И с чего же ты так решил, умник?       — Вас выдали ваши зрачки, — андроид пожал плечами. — Когда человек испытывает усталость или же хочет спать, то его зрачки непременно сужены, а ваши же — наоборот. А ещё это доказывает, что вы врёте.       «Какая прекрасная эмуляция говнюка, — с досадой подумал лейтенант. — До чего прогресс дошёл».       Хэнк понял, что, наверное, никогда не сможет привыкнуть к его наблюдательности, которая, вероятно, была встроена в программу изначально. И это безумно раздражает. Давно бы заехал чем-нибудь по его пластиковой голове, да вот только денег на ремонт жалко.       — Да иди ты, знаешь, куда, — Андерсон махнул рукой и вышел из кабинета, напоследок бросив через плечо: — Всего доброго.       — Лейтенант, но вы мне в прошлый раз так и не сказали, — по губам андроида пробежала легкая усмешка. — Куда именно?       Глядя на Коннора, Дарси невольно рассмеялась, до того это комично выглядело и звучало. Рассмеялся с ней и Элайджа. Но лейтенант был прав, они действительно здесь задержались. Пора и домой.       — Мы пойдём, — улыбается Камски и забирает со стола свой планшет. Все материалы по этому делу теперь у него на руках. А для полиции и остальных — не существуют и вовсе. — До свидания, Коннор. Уж прости, но я надеюсь, что мы больше не встретимся.       — Понимаю, — андроид кивает головой. — До свидания, мистер Камски. Надеюсь, что у вас больше не будет повода сюда заглядывать. Я настоятельно советую вам уничтожить все сохранённые материалы по делу.       — Это угроза? — насмешливо интересуется мужчина.       — Всего лишь совет, — на лице Коннора промелькнула холодная улыбка. Сбой системы? — Всего доброго, Дарси. Надеюсь, что у вас всё будет хорошо.       — Спасибо, — собственный голос ей казался хриплым, словно после длительной простуды.       — Не за что.        Его фраза кажется отчасти странной, отчасти совершенно неуместной. Это настораживает. Не говоря больше ни слова, он стремительно покинул допросную, оставляя Элайджу и Дарси в полном недоумении.       — Удивительный экземпляр, — Элайджа явно удивлён. Может, его программа не так плоха? — Где твоя верхняя одежда?       — Пальто, — уточняет девушка, когда брат придерживает для неё дверь и пропускает вперёд. — Ты на машине?       — Ну не пешком же я сюда пришёл.       Камски хотел было подойти к первому попавшемуся полицейскому и поинтересоваться, где они оставили пальто его сестры, но девушка его одёрнула, и схватив за руку повела к выходу. Как можно быстрее. Он даже забыл о том, что сам оставил пальто в кабинете, когда беседовал с местным шефом.       Дверь открывается. Одна секунда и прохладный воздух ударил ей в нос, наполняя легкие неимоверной свежестью.       — Как же там душно, — негромкий голос, кажется, растворился прямо в воздухе.       Перед тем как сесть в машину, Дарси посмотрела на небо. Сегодня оно было без звёзд — они погасли, захлебнувшись темнотой, не пожелав наблюдать за тем, как люди страдают.       Ей захотелось дотронуться до этой космической пустоты, напоминающей чернила, пролитые на белую материю, чтобы спасти хотя бы одну звезду и сказать ей что-нибудь на прощанье.