Чокнутая

      Посильнее надавив ладонью на раненый бок, Эрик опёрся на другую руку, оттолкнулся пяткой от пола и подтянул своё тело в сторону Скай. Скорее всего, девчонка мертва, но он должен убедиться.       «Отважная, безрассудная… чокнутая!»       В несколько приёмов преодолев разделяющее их расстояние, Эрик привалился к стене и перевёл дыхание — сукин сын Итон не обманул, больно было чертовски. Эрик положил два пальца Скай на горло и, уловив пульс, удивлённо задрал край её форменной куртки.       — Чокнутая, но не дура, — прошептал Эрик с одобрением. Сам он тогда отказался от тестирования новых бронежилетов, которые нужно было носить две недели, не снимая, а вот девчонка подписалась. — Мы ещё повоюем, — процедил зло.       Достав из набора первой помощи ампулу с цифрой «1», он зубами снял наконечник и ввёл иглу Скай в основание шеи.       «Давай, конопатая, очнись…»       Её ресницы дрогнули, и она открыла глаза.       — Шш-ш, тихо, — сказал Эрик. — Дыши медленно и неглубоко. Не спеши, не разговаривай.       Теперь можно было и о себе подумать. Регенератор ему не поможет — Фор знал об этом, потому и не стал забирать, — а вот стимулятор сердца не повредит. Эрик достал ампулу и сделал укол себе. Боль не отступила, но сознание немного прояснилось и думать стало легче.       — Попробуй встать, — сказал он, протягивая Скай руку. — Я помогу тебе. Давай, обопрись, ты сможешь.       Она ухватилась за ладонь и со стоном перекатилась на колени.       — Больно, — прошептала сдавленно, держась другой рукой за грудь.       — Конечно, больно. С такого расстояния хуйнуть… вообще удивляюсь, что ты жива. Годные жилеты оказались…       Скай поморщилась.       — Я не смогу поднять тебя, Эрик. Я обещала, но не смогу. — Из её глаз покатились слёзы.       — И не надо. Кажется, мне пиздец.       Она снова поморщилась.       — Так не люблю, когда ты ругаешься…       — Больше не буду. Похоже, уже никогда. — Ухмылка на его лице сменилась гримасой боли. Говорить с каждой минутой ему становилось всё труднее. Он перевёл дух: — Ты молодец, Скай. Ты самый лучший помощник, который у меня был. А теперь поднимай свою задницу и топай к выходу. И позови на помощь…       На помощь… Она может позвать на помощь! Надо только добраться до двери и выйти на улицу. И позвать на помощь…       Мысли Скай путались, и она никак не могла поймать одну — навязчивую, зудящую, важную. Руки суетливо зашарили по карманам… есть! Дрожащими пальцами она стала набирать код — две цифры, две буквы, ещё две цифры. От слёз перед глазами всё плыло, и только с третьей попытки ей удалось ввести правильную комбинацию. На ладонь выкатилась ярко-жёлтая капсула. Последняя.       Эрик вопросительно глянул на Скай, когда она поднесла пилюлю к его плотно сжатым губам.       — Верь мне, Эрик… — сказала твёрдо. — Верь мне.       Он открыл рот, с трудом глотнул. Его кадык дёрнулся.       — Что это? — только тогда спросил.       Она улыбнулась: Эрик сначала проглотил, а уже потом задал вопрос — он поверил ей.       — О чём вы говорили? — снова спросил нетерпеливо. Силы уходили, и её молчание снова разбудило его подозрительность.       — Фор предатель, — сказала она очевидное. — Это он организовал нападение на игре. И когда освобождали выживших неофитов, не пострадало бы столько наших ребят, если бы он не предупредил своих. Он много ещё чего натворил…       — Он из Сопротивления? — спросил Эрик. Его голос слабел, взгляд уже с трудом фокусировался на её лице.       — Нет, — сказала Скай. — Это я из Сопротивления.       Зрачки Эрика тревожно расширились, лицо исказилось, когда он попытался ухватиться за ускользающее сознание. Усилия были тщетны, и в конце взгляд принял по-детски обиженное выражение. Скай взяла его лицо в ладони:       — Всё будет хорошо, Эрик. Верь мне.       Она прижалась к нему, а потом судорожно, в каком-то порыве, крепко обвила шею руками. Слёзы текли по щекам, бесценные минуты убегали, а она всё никак не могла оторваться, раскачиваясь из стороны в сторону в безмолвной молитве со своей драгоценной ношей. Боль в грудине не давала дышать, резала внутренности, и Скай наконец расцепила объятия. Долго, жадно, как тогда на крыше, она рассматривала Эрика, стараясь вобрать в себя каждую чёрточку, каждый штрих.       — Как же ты похож на отца, — прошептала она. — Такой же красивый, как он.       Скай дотронулась до ссадины на его виске, которую оставил ботинок Фора, крылья её носа гневно дрогнули. Эрик уже не слышал, но она сказала ему:       — Я убью его, обещаю. Я никому не позволю делать тебе больно.       Она найдёт Фора, обязательно найдёт. И выколет его красивые лживые глаза, вырвет его лживый язык и вырежет лживое сердце. Не только за Эрика, но и за Мэгги, за Стинки, за Скарлетт, за Тома, за доктора Питера и за Беатрис. Но в большей степени за то, что он оказался прав. Тысячу раз прав! Она тщеславная, слепая, глупая гордячка. И она ещё хвалилась Шейду, что разбирается в людях.       Стыд поглотил её полностью, сотрясая всё тело до кончиков пальцев. Стыд и раскаяние. Только сейчас Скай поняла, почему самураи добровольно вспарывали себе живот, когда была затронута их честь. А она-то удивлялась такой дикости. Сеппуку и существует именно для таких растяп, когда нужно кровью смыть свой позор, чтобы хоть как-то извиниться за свою бестолковость. Ей очень хотелось впечатлить Эрика. Пусть он никогда не будет любить её так, как она любит его, но ей хотелось, чтобы он смотрел на неё с уважением, восхищаясь и удивляясь её способностям. Это желание затмило ей разум, и она не смогла распознать предателя прямо у себя под носом. Она одна виновата в том, что Эрик может умереть. Последняя мысль встряхнула её. С трудом, опираясь на стену, Скай встала, и пошла к выходу, перемещаясь по периметру гостиной, всё также держась за стену обеими руками. Ей нужно позвать на помощь. Как говорил дедушка: «На чудо надейся, а сам не зевай». Чудодейственные лекарства вещь хорошая, но лучше, чтобы ещё рядом оказался медик. Мелкими, осторожными шагами она двинулась по направлению к двери, стараясь дышать медленно и неглубоко, как советовал Эрик.       Скай никогда не надеялась, что он будет любить её так, как она любит его — с восторгом, почти обожествляя, до замирания сердца и красной пелены перед глазами. Как в тот день, когда удержалась просто нечеловеческим усилием воли, чтобы не засадить нож в глаз Джеральда, который посмел изуродовать родное лицо. Это лицо она знала и любила давно — это было лицо её отца, их отца.       Три года назад, когда Бесстрашные прибыли в Искренность, чтобы расследовать пропажу сыворотки правды, Скай, увидев проносящегося мимо молодого Лидера, в первый момент просто застыла от изумления. Хорошо рассмотреть не успела, но поняла, что где-то это лицо уже видела. И домой бежала на предельной скорости, не разбирая дороги. Вихрем влетев в кладовку, она лихорадочно расшвыривала коробки, папки, альбомы и книги, и искала, искала, искала… и нашла. Фотокарточка — старая, немного помятая, единственная, на которой была мама. Родители, совсем молодые — маме восемнадцать, отцу двадцать — стояли рядом. Мама очень красивая, а у отца такая открытая мальчишеская улыбка! На снимке он ещё без бороды, и сходство с Эриком ошеломило Скай.       Она сидела на полу, застыв, пытаясь осознать свалившуюся на неё информацию. Там её и нашёл отец. Она протянула ему фотографию:       — Почему вы не сказали мне? Почему, когда ты рассказал о себе и о маме, то ничего не сказал мне об Эрике?       — Потому что для нас это не имеет никакого значения. Он не тот сын, которым родители гордятся, принцесса.       — Ты стыдишься его? Поэтому носишь бороду, чтобы никто не заметил, как вы похожи?       — Я не хочу иметь с ним ничего общего. И тебе не советую.       — Конечно, отец. — Она не собиралась спорить. Пока не собиралась.       Скай часто размышляла — когда человек становится взрослым? С какого-то определённого возраста или знаменательного события? Вот, например, девушки. Когда их можно считать взрослыми — когда пришла первая менструация? Или в день Выбора фракции? После первого секса? Или когда успешно окончена инициация? После замужества? Рождения первого ребёнка? Для себя Скай эту дату определила очень чётко — взрослой она стала в ту ночь.       Она так и не смогла уснуть, а наутро, выйдя на кухню хмурой, с покрасневшими опухшими глазами, сказала отцу:       — Я обдумала твои слова, папа, и хочу сказать, что ты неправ. Любить хороших людей очень просто, ведь они не доставляют никаких хлопот. Любой дурак сможет любить хорошего человека. А вот любить того, про кого знаешь, что он не очень хороший, может только семья, только свои. Ты сам мне говорил: «Что бы ты ни сделала, принцесса, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку». То есть для меня ты всегда оставлял возможность оступиться, почему же в такой возможности отказываешь Эрику?       Отец с болью смотрел на неё.       — Даже если только половина из всего того, что о нём говорят, является правдой, он безнадёжен, доченька.       — А кто в этом виноват? Вырасти хорошим человеком гораздо проще, если тебя любят. Если рядом те, кому ты дорог, кто ведёт и направляет тебя, пока ты сам ещё слишком мал, чтобы определить, что хорошо, а что плохо… Ты не представляешь, как давит, когда в школе изо дня в день тебе вбивают в голову, что семья это ничто, ты сам, твоя личность это ничто, что фракция выше семьи, её интересы главнее всего на свете. После этого я бегу домой, и бабушка обнимает меня, и успокаивает, и говорит, что я самая лучшая, самая любимая, что для вас нет никого дороже и никогда не будет… Даже когда я уйду в Бесстрашие, я всегда могу прийти к вам, и вы всегда будете мне рады, и если встанет выбор, то я всегда буду у вас на первом месте. Потому что мы семья. Как ты думаешь, отец, кто-нибудь говорил такое Эрику? Почему ты не забрал его?! — Скай не замечала, что кричит, задыхается, давясь слезами. Она так хотела поговорить с отцом на равных, как взрослая, но под конец своей тирады просто разревелась словно бесхребетная Дружелюбная.       Отец обнял её и поцеловал в макушку.       — Мне некуда было забирать его, дочь. Официально я погиб вместе с твоей мамой. Я стал никем, скрываясь среди афракционеров. Тётя Маргарет воспитала Эрика, как смогла. Джейн и Саймону пришлось побороться, чтобы тебя оставили с ними в Искренности, а не передали тёте в родную фракцию.       — Ты когда-нибудь планировал сказать мне об Эрике?       — Да, родная. И сначала я даже был рад, когда он выбрал Бесстрашие, ведь тебя готовили туда же. Но он очень быстро проявил себя, в первый же год. Тогда я и отрастил бороду и уничтожил все свои фотографии. Думал, что все…       — Хорошо, отец. Но если ты… если вы все против, то и ладно… значит, я одна буду любить его.       — Он растопчет тебя, Скай. Ему не нужны ни твоя любовь, ни твоё сердечко, ни ты сама… Он уничтожит тебя, как делает это со всем, к чему прикасается.       — Я так решила, отец. И хочу, чтобы вы с дедушкой знали, что с сегодняшнего дня вы не единственные любимые мужчины в моей жизни. Теперь вас трое.       После разговора с отцом она стала скрупулёзно собирать любую информацию об Эрике. Сведения были неутешительными — властный, вспыльчивый, жестокий, не терпящий возражений — из раза в раз, одно и то же. Скай находилась в растерянности. Ей очень хотелось с кем-то посоветоваться, и однажды она не выдержала и поделилась своими сомнениями со второй бабушкой, робко надеясь, что если та любит своего сына, то, может, и к внуку отношение у неё не такое непримиримое, ведь мужчины так похожи.       — Бабушка, ты тоже ненавидишь Эрика и считаешь чудовищем? — спросила она.       — Своё дерьмо не воняет, — лаконично ответила бывшая Бесстрашная. Но когда увидела, что внучка ничего не поняла из такого ответа, пояснила: — Он, быть может, и чудовище, но это наше чудовище. Я люблю его так же, как тебя или вашего отца. Он дитя своего времени — искорёженное, изломанное, больное. Тебя мы смогли уберечь, а его нет… Так за что же мне ненавидеть его?       — А его можно… вылечить?       — Конечно, родная. Любовью. Его нужно обложить ею со всех сторон, как прокажённого целебной мазью, чтобы ему некуда было деться. Он будет сопротивляться и, может быть, даже попытается сбежать. Потому что для него это непривычно и страшно. Но если быть настойчивым, когда-нибудь Эрик поверит, что на свете существует любовь и преданность семьи, поймёт, что нет ничего важнее этого. Когда-нибудь мы с тобой это провернём…       Так у неё появилась сообщница.       Не только Скай были нужны разговоры об Эрике, казалось, бабушке они были необходимы ещё больше. Она с удовольствием рассказывала внучке о том, с каким нетерпением родители ждали рождения своего первенца, как любили и баловали его, каким красивым и смышлёным он рос — самым красивым, самым смышлёным, самым-самым лучшим. Эрик боялся темноты и засыпал только в обнимку со своим любимым плюшевым единорогом Пинки. Когда ему было три с половиной года, в дневной дошкольной группе, куда его водили, он подговорил девочек снять трусики, чтобы выяснить, чем они отличаются от мальчиков. Случился скандал, и родители тогда первый раз наказали его, лишив на ужин сладкого. Эрик любил детские сказки, написанные ещё до войны — то он был Кристофером Робином, везде таская за собой старого, облезлого, ещё отцовского Винни-Пуха, то Маугли, объявив бабушке, чтобы отныне она звала его лягушонок, а не Эрик. Всё изменилось в тот день, когда было совершено покушение на отца. Но об этом бабушка не любила рассказывать.       Скай не одна пристально следила за жизнью Эрика — отец тоже не спускал с него глаз. И никогда она не видела отца в состоянии такого тихого бешенства и мрачной решимости, как после нападения на Отречение. Прошло всего два месяца, как Скай приняла присягу и стала полноправным членом Движения Сопротивления. В тот день это было её первое задание, несложное и не очень опасное, — переодетая в одежду Отречённых, серой мышкой она сновала среди возбуждённой толпы, перемещаясь незаметно от группы к группе, следя за лицами, слушая и запоминая чужие разговоры. Когда, вопреки уговорам коллег и нападению моделированных Бесстрашных, злосчастную фонограмму всё же запустили, и по её окончании раздался взрыв, Скай случайно очутилась почти в его эпицентре. Она уже давно должна была покинуть место этого сборища, но ей очень хотелось увидеть и услышать запись — предмет таких горячих споров.       Вечером к ней в палату пришёл отец.       — Организаторы нападения арестованы, — сказал он. — Среди них и Эрик. Бюро постарается спасти своих. Не сомневаюсь, что в бойне обвинят нас, но мы-то с тобой в курсе, как всё было на самом деле… И я хочу, чтобы ты знала. Если Эрик сможет избежать официального наказания только потому, что людям заморочат голову, я сам лично убью его. Я пристрелю его по-тихому, в тёмном переулке, как бешеного пса. — Потом, взглянув на залитое слезами лицо дочери, с болью добавил: — Ты могла погибнуть, принцесса.       Ни единым словом отец не упрекнул её, не сказал ничего о том, что дочь его ослушалась, не ушла вовремя и только поэтому находилась сейчас в госпитале. Но когда она попыталась объяснить это ему, он только жёстко бросил:       — Его это не оправдывает.       То была самая страшная ночь в её жизни.       В школе они изучали «Религии мира», верования людей, начиная с первых примитивных поклонений резным фигуркам, и заканчивая массовыми религиозными течениями. Скай не верила в богов, не верила в молитвы, но в ту ночь она молилась жарко и истово — всем богам, которых смогла вспомнить, высшему разуму, и единственному человеку на свете, в чьё могущество верила безоговорочно — своей бабушке. Она слёзно просила сделать хоть что-нибудь, чтобы не допустить убийства отцом собственного сына. Утром, когда бабушка зашла в палату, Скай поняла, что кто-то услышал её мысленные призывы.       — Ночью Эрика допрашивали под сывороткой правды, он ничего не знал о том, что готовится нападение, — сказала пожилая женщина, и у Скай отлегло от сердца.       — Он не такое уж и чудовище, правда, бабушка? — сказала она.       День Выбора неумолимо приближался. Скай должна была покинуть фракцию, которая когда-то приютила её. Ей предстояло обрести новый дом, влиться в чужой коллектив, адаптироваться там и стать своей. Чтобы, когда придёт время, истинная семья могла обратиться к ней за помощью. Она обещала отцу держаться от Эрика подальше, не привлекать к себе внимания, стать хорошим, рядовым, ничем не примечательным бойцом. Но потом вернулся Почтальон из Лос-Анджелеса, и Совет Движения Сопротивления принял решение начать операцию «Вербовка лидеров». Много часов Скай доказывала отцу, что справится, что готова, что не отступит. Долгие ночи он сомневался и мучился, разрываясь между любовью к дочери и долгом, который предписывал ему собственными руками направить свою ненаглядную принцессу прямо в пасть монстру — специалисты по фракции Бесстрашия в один голос утверждали, что оптимальным объектом вербовки является Эрик, что после находящегося на подозрении Макса именно он имеет наибольший авторитет среди Бесстрашных. Долг победил, и Скай стала Вербовщиком.       От недостатка кислорода в груди горело огнём, лёгким смертельно не хватало тех неглубоких редких вдохов, которые она делала. В голове мутилось. Запах гари, ещё пару минут назад еле уловимый, вдруг стал нестерпимым, едким, от него начало мучительно саднить горло и заслезились глаза. Не удержавшись, Скай кашлянула. Подбородок стал мокрым. Она вытерла влагу, посмотрела на ладонь — кровь. Нужно спешить.       Пусть Эрик никогда не будет любить её так, как она любит его. Пусть! Но когда-нибудь он обязательно будет ею гордиться. Ей нужно только добраться до двери. Скай взялась за ручку, потянула на себя. Дверь была заперта.