Чокнутая

      «Шейд совсем ебанутый», — первое, что приходит Эрику в голову. Он с недоверием рассматривает своего недавнего подчинённого, о котором никогда не был особо высокого мнения. Шейд сильно изменился, и дело не в дополнительном росте, увеличенном протезами. Его лысый череп весь в шрамах, грудь и плечи стали ещё шире, лоб изрезан морщинами, а носогубные складки залегли глубокими бороздами по сторонам широкого приплюснутого носа — бывший младший инструктор Бесстрашия на год моложе Эрика, но сейчас выглядит почти ровесником Макса.       Стоя у клетки Скай, Шейд внимательно разглядывает пленницу. Та не двигается, уставившись на носки своих берцев, улыбка уже сошла с её лица, а руки за спиной стиснуты в кулаки.       — Для нас сейчас Эрик ценнее, чем главы всех фракций, вместе взятых, — так и не дождавшись отклика от Скай, говорит Шейд Эдварду. — Для Джона Доу на первом месте семья, уж можешь мне поверить… И он не позволит причинить вред своему наследнику и ненаглядной принцессе. Не правда ли, Скай? — снова обращается он к ней. — Папочка ведь не захочет вашей смерти? Как долго он продержится, если я буду присылать ему его любимых деток по частям, а?       Она не реагирует, лишь плотнее сжимает губы, но, похоже, Шейду и не нужен собеседник. Он ухмыляется, в голосе слышится издёвка:       — Как прошло воссоединение семьи? Братец обрадовался тому, что у него такая славная сестрёнка? Прослезился от счастья? Прижал тебя нежно к своей груди? — Шейд поворачивает голову, смотрит на Эрика и громко хохочет, наслаждаясь его замешательством: — Она тебе не сказала, так? Наша крошка Скай… она такая скрытная.       Скай зажмуривается, до скрежета стискивает зубы, впивается ногтями в ладони. В уголках её глаз собираются злые слёзы.       — Ты чего мелешь, придурок? Почувствовал власть, и тебе вынесло остатки мозгов, которых и раньше было немного? — Эрик наконец обретает способность говорить.       Еле заметным движением Шейд отталкивается от пола и в один гигантский прыжок приземляется у клетки Эрика, тут же снова подпрыгивает, разворачивая корпус в воздухе, и взмахивает ногой. Металлическая полоса протеза с жутким скрежетом проходится по прутьям решётки, в стороны летят искры, и Эрик отшатывается. Довольный произведённым эффектом Шейд достаёт из кармана фотографию и показывает её пленнику. На старом, пожелтевшем снимке тот видит непривычно улыбающегося себя и незнакомую белокурую девушку в светлой рубашке и короткой тёмной юбке¹, хмурится и вопросительно взглядывает на Шейда.       — Что там? — нетерпеливо спрашивает Молли, когда молчание затягивается. Шейд разворачивает снимок к ней, и та тоже недоуменно сдвигает брови: — Кто это с ним?       — Это не он. Это Джон Доу с женой. Глянь на тату.       — Шутишь?       — Я похож на шутника? — Шейд набычивается, его взгляд становится угрожающим, перебегает от одного бойца к другому. — Я ведь обещал вам, что мы одолеем Доу? Выеби меня старая, беззубая Отречённая, если он не пойдёт на уступки теперь.       — Не кипятись, Джамп, — примирительно говорит Эдвард, продолжая целиться в Эрика. — Но есть хотя бы один шанс, что ты ошибаешься?       — Нет, — твёрдо говорит Шейд. — Я у их бабки был лучшей подружкой, пока там в Сопротивлении отирался. Ей не с кем было поболтать на эту тему, так она мне все уши прожужжала о своём любимом внучке, каким он в детстве был охуенно распрекрасным. Их мать погибла, когда им с Джоном Бюро устроило аварию, сам Джон выжил и ушёл в подполье. Скай отдали деду с бабкой в Искренность, а Эрик остался в Эрудиции у тётки. Но отец всегда приглядывал за ним издалека. Кстати… Эрик боялся темноты и спал в обнимку с розовым плюшевым единорогом.       Бойцы гогочут.       — Но почему ты не рассказал нам об этом раньше? — недовольно спрашивает Эдвард. — Ты говорил, что у тебя есть какой-то козырь, но почему с нами не поделился?       — Ты спрашиваешь, не идиот ли я? Отвечаю. Нет, я не идиот. Кто же рассказывает о козырях? Чтобы какой-нибудь хитровыебанный урод присвоил их себе, опередил меня? — искренне удивляется Шейд. — Как говорил один древний мудрый хрен: «Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией!»².       — Может, у старой карги маразм приключился, а ты поверил? — спрашивает Молли.       — Маразм, скорее, случится с тобой, — угрюмо огрызается Шейд. — Ты хоть знаешь, кто их бабка? Элинор Расмус, лидер Сопротивления! В жизни не встречал бабы умнее. Она, может, и старая карга, но даже Джанин ей в подмётки не годится. — Шейд смотрит на Эрика, усмехается и кивает: — Да, да… Эта сука Расмус, за которой мы гонялись всей фракцией много лет, мамаша вашего старика, прикинь?       — Я не верю тебе, — качает головой Эрик.       — Да мне и не нужна твоя вера. Мне достаточно твоей руки. Дай-ка мне свою правую руку, бро.       — Приложиться хочешь? — к Эрику постепенно возвращается уверенность, и он привычно склабится: — Только на колено не забудь встать.       Бойцы шумят, возмущённые наглостью пленника, а Шейд недобро прищуривается.       — Ты не в том положении, чтобы шутить, — говорит он, делает паузу и с удовольствием объявляет: — Сейчас я отрежу вам пальцы и отправлю их Джону. Он должен сдать нам город. Если он не отреагирует, то завтра я отрублю вам руки. Потом кто-то из вас умрёт. А затем и второй.       На этот раз Эрик молчит, мрачно взглядывает на Скай, которая, кажется, превратилась в статую, а потом злобно смотрит на Шейда. Тот снова усмехается.       — Не сверкай глазами зазря, ослепнешь. Тебе сильно хочется меня убить, да? Но для вас это ничего не изменит, понимаешь? У вас нет никаких шансов. Ни у тебя, ни у неё. У Джона и Чикаго, кстати, тоже. Вы все обречены, Нью-Йорк не позволит вам жить, как прежде. Рано или поздно Чикаго станет лишь придатком-донором столицы. Со мной или без меня. Так вот, я решил, что лучше со мной!       Шейд подходит к клетке Эрика ближе:       — Я не держу на тебя зла, бро, за то, что вы выкинули меня из фракции, честно. Ведь благодаря этому я попал в Сопротивление, стал доверенным лицом Джона, а сейчас у меня есть все шансы занять его место. Если я его свалю, столичные шишки оставят меня во главе Чикаго.       — Старая, беззубая Отречённая тебе бро, пидор. Ты ещё глупее, чем я тебя помню, — говорит Эрик и с отвращением сплёвывает. — Ты предал своих, предал свой город, и решил, что кто-то оценит это? Кто-то поставит на такое чмо, поставит на предателя?       — Они уже поставили и уже сейчас ценят, прикинь? Думаешь, откуда у нас люди, техника, оружие? Да, они ждут, когда мы сделаем всю грязную работу. Но когда я докажу, что способен решать проблемы, они пришлют регулярные войска и встанут тут гарнизоном. Стену снова активируют, и город будет обычным гетто, которое обеспечивает столицу продовольствием. Никаких Эрудитов, никаких Бесстрашных, а свою искренность Искренние пусть засунут себе в дупло. Все станут Дружелюбными, даже ты, если ваш отец примет правильное решение и не допустит, чтобы ты сдох. Ты будешь сажать капусту и кабачки, Эрик, с вечно счастливой улыбкой дебила на лице. — Шейд смеётся, и мятежники вторят ему громовым гоготом.       — Ради такой перспективы я, пожалуй, не буду стрелять. На это стоит посмотреть, — поддерживает общее веселье Эдвард и наконец прячет пистолет.       Шейд вновь становится серьёзным.       — Считаешь меня предателем? И кого же я предал? Свою сраную фракцию? Вас, которые выбросили меня на самое дно? — угрюмо спрашивает он и показывает на Скай: — И если я предатель, то кто тогда она? Это ведь она должна была ехать в Нью-Йорк с отцом. Она должна была выискивать и вынюхивать, что на самом деле задумали те умники, которые назвались правительством. Её к этому готовили! Но она кинула отца, наплевала на тех, кому присягала. Потому что предпочла вернуться в Бесстрашие. К тебе, блять! Как всегда! Как и сегодня! Я знал это, знал! Ты облегчил нам задачу, когда пришёл вчера со своими. Мы никак не могли её поймать, не зная, где она появится в следующий раз. Но я точно знал, что она придёт за тобой. Мы ведь и Юрая отпустили, чтоб он рассказал вам, что ты у нас, чтоб уж наверняка. И она пришла.       Шейд немного успокаивается и теперь говорит почти устало:       — Знаешь, что сказал Джон тогда? Ничего. Ни слова упрёка. И взял меня с собой. Ну, а я уж не упустил свой шанс. Видишь ли, я выбираю тех, за кем сила. И мне похуй, что ты думаешь об этом.       Наклонившись к решётке, Шейд говорит так тихо, что его слышит только Эрик:       — Скай бегала за тобой, словно её приклеили, а в кровать запрыгнула ко мне. То-то ты, поди, удивился? Да я и сам охуел, если честно. Но она так складно все объяснила. Я поверил. Думал, хоть раз Лидер у меня отсосал, хоть раз баба его прокинула. И пусть она никогда на меня не смотрела так, как на тебя, пусть вроде бы вескую причину назвала, всё равно, считай, она прокинула нашего главного ёбаря. А потом вон оно как всё оказалось, вон почему она не стала мутить с тобой.       — То есть это она виновата, что ты оказался продажным уёбком? — не понижая голоса, спрашивает Эрик.       Ноздри широкого носа Шейда гневно раздуваются, уголок губ дёргается. Лидер мятежников выпрямляется и, чуть отойдя от клетки, повторяет приказ:       — Вытяни вперёд правую руку, умник.       — А если я откажусь?       — Я прострелю тебе колени, — пожимает плечами Шейд. — И потом всё равно сделаю, как сказал. А ты никогда больше не сможешь ходить нормально, даже с протезами. — Он демонстративно приседает и вновь выпрямляется, покачиваясь на своих металлических дугах.       Эрик высовывает руку между прутьями, два бойца хватаются за неё и тянут максимально за пределы клетки. Шейд вытаскивает из-за пояса нож, берётся за ладонь, отделяет мизинец и безымянный палец и молниеносным движением отсекает пальцы. Эрик бьётся об решётку, матерится, но мужчины не отпускают его, а Шейд рассматривает на обрубке лидерское кольцо и удовлетворённо кивает.       — Не дёргайся, сейчас док тобой займётся. Нам не нужно, чтобы ты загнулся раньше времени, — говорит он и отдаёт окровавленные пальцы Эдварду.       К клетке подходит невысокая полная женщина с чёрным пластиковым чемоданчиком, и быстро и профессионально обрабатывает Эрику рану. А Шейд уже приближается к Скай, снова внимательно смотрит на неё и поджимает губы.       — Странно, — мрачно говорит он. — Думал, она обложит меня матом, когда я буду кромсать её любимого брата. Почему она молчит? С тех пор, как я сюда вошёл, она не проронила ни слова.       — Она и до этого ничего не говорила. — Эдвард убирает пальцы в чёрную металлическую коробку и в предвкушении продолжения смотрит на своего босса.       — Что это с ней? — спрашивает Шейд у Эрика, но тот только злобно щерится, зажимая здоровой ладонью покалеченную руку. — Вы чего, блять, решили сыграть со мной в игру — кто кого перемолчит? Да мне похуй, — ярится Шейд и вновь поворачивается к Скай: — Дай-ка мне руку, детка. По-хорошему.       Скай послушно просовывает в решётку руку и впервые смотрит прямо на Шейда. Её взгляд кроткий, она так ласково ему улыбается, что Шейд на мгновение замирает в недоумении. Но потом берёт её руку, обхватывает запястье, невольно поглаживая большим пальцем тонкую кожу на внутренней стороне.       — Я всё сделаю быстро, — шепчет он ей. — Тебе не будет больно, куколка, обещаю. Я бы много отдал, чтобы сейчас на твоём месте был кто-нибудь другой…       Скай улыбается шире.       Бедная бабушка… Ей не с кем было говорить о любимом внуке и она поделилась с Шейдом семейными секретами, рассказала ему очень личные, почти интимные подробности их детства. Даже фотографию родителей показала. Но, похоже, она умолчала о самом главном. Отец не считает Эрика сыном. Глупый, глупый Шейд.       Скай хихикает, её веселит наивность бывшего любовника.       Если бы мятежники провернули этот фокус несколькими неделями ранее, у них был бы шанс, потому что за дочь Джон Доу, быть может, и пошёл бы им навстречу. Но не сейчас… не сейчас… не сейчас.       Скай смеётся громче.       «Эрик чудовище, но он наше чудовище», — говорила бабушка. А она чьё? Готовы ли родные смириться, что их таких в семье теперь двое? Готов ли отец поступиться своими принципами, предать людей, которые ему верили, которые пошли за ним, которых он поклялся защищать? И ради кого?! Ради мерзавца-сына и негодяйки-дочери, которая потеряла человеческое обличье, забыла всё, чему они её учили? Глупый, глупый Шейд.       Скай хохочет. И в какой-то момент вдруг понимает, что хохочет в голос. Она с удивлением прислушивается к себе, потом запрокидывает голову, жадно вдыхает полной грудью затхлый воздух подвала и теперь уже не сдерживается, смеётся изо всех сил — громко, радостно, наслаждаясь ликующими звуками. В её смехе странным образом смешиваются облегчение и злорадство, снисходительность и насмешка, торжество и издёвка. Глупый, глупый Шейд.       Мятежники, обступившие до этого её клетку, пятятся назад, удивлённо переглядываясь между собой. Шейд выпускает руку и тоже отходит. «Что с ней?» — Его растерянный взгляд встречается с почти таким же растерянным взглядом Эрика. Тот пожимает плечами, а сам с трудом удерживается, чтобы не зажать уши ладонями, болезненно морщится от этого чудовищного в своей неуместности смеха — то по-детски искреннего и заливистого, а мгновение спустя демонически-каркающего, срывающегося на визгливую истерику. Он отворачивается от трясущейся в безумных конвульсиях маленькой фигурки, зажмуривается и глухо мычит. Смех не стихает, перемежаясь иканием и всхлипами.       Лидер повстанцев продолжает стоять и в нерешительности рассматривает девушку.       — Не трогай её, Шейд, — вдруг слышит он сдавленный голос Эрика. — Если в тебе осталась хоть капля чего-то человеческого, не трогай её.       — Не пошёл бы ты! — тут же в ярости кричит Молли. — Сильно она была человечной, когда глумилась над телами? Нормальный боец уважает поверженного врага! Это негласный кодекс чести любого солдата! Так что пошёл ты со своими просьбами!       Бойцы одобрительно гудят.       Шейд подходит к клетке, и Молли замолкает. Мятежники тоже затихают и напрягаются, а Эрик смотрит беспомощно, затаив дыхание, изо всех сил вцепившись левой рукой в решётку. Проведя ладонью по волосам Скай, Шейд поддевает пальцем из-за уха длинную прядь, вытаскивает её из растрепавшегося пучка и отрезает. Потом отдаёт белоснежный локон Эдварду.       — Обеспечь доставку, — угрюмо говорит он и смотрит при этом так, что никто не отваживается с ним спорить.