Чокнутая

      — Почему ты не сказала?       Пленники уже около двух часов в подвале одни — Шейд и все мятежники, включая Эдварда и Молли, со скрипом и скрежетом закрыв за собой дверь, уходят, почти весь свет гасят, оставшиеся две лампы тускло освещают лишь пространство камер. Эрик непрерывно шагает от одной стены своей клетки до другой, баюкая искалеченную руку, а Скай сидит на своём топчане, опустив голову и не поднимая глаз.       — Почему ты не сказала?!       В какой-то момент дверь, громыхая, снова открывается. Тонкогубый парень, который забрал стилет Скай, и невысокая девушка с маленькими злыми глазами приносят еду, просовывают подносы в щель около пола. Туда же на пол ставят бутылки с питьевой водой. Парочка зубоскалит, в красках описывая, что ждёт пленников в ближайшие дни, но, не получив никакой ответной реакции, потоптавшись, уходит.       Еда остаётся нетронутой, хотя воду Скай вскоре берёт, открывает бутылку и за раз всё выпивает. Потом присаживается на ведро. Эрик упирается лбом в решётку.       — Почему ты не сказала?! — кричит он, слушая её журчание.       Оправившись, она аккуратно заправляет майку, затягивает на брюках ремень с огромной металлической пряжкой с изображением горящего пламени в центре, потом, всё так же не глядя на Эрика, распускает волосы, медленно и тщательно расчёсывает их пальцами и аккуратно снова закалывает. Подходит к ограждению и только тогда поднимает виноватый взгляд.       «Я хотела сначала заслужить твою любовь, Эрик…»       Ему кажется, что Скай стала ещё меньше — за последние недели она похудела, подбородок заострился, скулы и ключицы обозначились чётче, а бицепсы стали рельефнее, словно она «сушилась»¹. На её щеке снова огромный синяк, на руках даже через сумасшедше-пёстрый узор татуировок видны порезы и ссадины. Но в её взгляде Эрик видит всё то же немое обожание, как в первый день на крыше. Как и в любой другой последующий день.       Тогда на крыше всё в ней было для него смешным — и нелепые косички, и чуть вздёрнутый веснушчатый нос, и по-детски упрямо поджатые губы. И её дурацкий восторженный взгляд. Особенно взгляд.       Через пару дней в столовой, когда она посмела при всех обсуждать его решение, когда, пошутив, по сути, бросила ему вызов, только смех Кэт спас Скай от его правой ей в челюсть. И снова она смотрела на него с обожанием. Интересно, изменился бы её взгляд, если бы он всё же успел врезать?       Эрик изрядно удивился, когда Скай закинула его на плечи. Смотрела на него с восхищением, однако не уступила, не сдалась. Такое упрямство и какая-то злая, остервенелая воля к победе нашли тогда отклик в его душе. Он готов был аплодировать, когда она проучила Шейда — это выглядело по-настоящему технично и красиво, а из-за Кэт ещё и приятно грело душу. Держа марку, он лишь еле заметно одобрительно кивнул, но глаза Скай засияли так, словно она уже закончила Инициацию первой в списке.       Когда её ранили, Эрик не расстроился. И, скорее всего, через день-два забыл бы о ней, если бы она не выкарабкалась. У него были дела поважнее. Но он помнил её полный тревоги взгляд, когда она говорила о предателе, о том, что не стоит недооценивать похитителей. Говорила, умоляюще глядя ему в глаза. Говорила, когда сама лежала почти при смерти. И выжила, снова удивив его, и потом помогла ему выстоять в драке с Бесстрашными, вдруг решившими проучить своего Лидера. И снова в её взгляде он видел лишь обожание, тревогу и ненависть к напавшим на него.       Она так гордо приосанилась, так бесхитростно обрадовалась, когда он, увидев её идиотский чёрный зуб, от души расхохотался и в который раз назвал чокнутой. И сколько горя плескалось в её глазах, когда они попались в ловушку Фора, и Эрик, смертельно раненный, думал, что уже не выберется оттуда живым.       На его душе стало немного пакостно, когда он вышел из палаты, где Скай лежала избитая, обколотая успокоительным, с отсутствующим взглядом и связанными руками, словно буйнопомешанная. Ощущение, будто он со всей дури пнул несмышлёного кутёнка, не покидало его до того момента, как Скай, спокойная и безмолвная, вновь приступила к своим обязанностям. И вновь преданно заглядывала ему глаза. И Эрика отпустило. В конце концов, все женщины в его жизни делились на две группы: те, кто ненавидел его, и те, кто его хотел. Скай имела все основания перебраться в первую группу, но удержалась, что, с одной стороны, немного его удивляло, но в основном привычно тешило самолюбие. Кутёнок оклемался и снова начал лизать ему руки. А ведь только то, с какой радостной готовностью Скай сообщила ему, что Кэт жива, должно было породить у него сомнения, заставить заподозрить неладное и немного пошевелить мозгами! Но прагматичный Эрудит, так и не вытравленный из его сущности за все прошедшие годы, подсказал единственное логичное объяснение — девчонка просто выслуживалась.       Шейд прав — Скай таскалась за ним, как привязанная. Однако никогда, никогда она не смотрела на него, как некоторые другие девушки: с вожделением, со страстью, с желанием. В её взгляде всегда был только восторг и обожание, тревога и свирепая неприязнь к его обидчикам, порой надуманным. Ведь даже когда она прижалась к нему перед дракой, и когда брала потом за руку, он ощущал с её стороны не любовный трепет, и уж, тем более, не похоть, а лишь товарищескую поддержку и желание подбодрить.       Понимание этого приходит к Эрику только сейчас, когда уже слишком поздно.       — Дура, блять, — плюётся он. — Какая же ты дура.       «Прости. Прости. Прости».       Закусив губу, Скай кивает головой, как заведённая. Эрик прав, она сама во всём виновата, она одна. Надо было рассказать ему, довериться, рискнуть, уповая на то, что он не прогонит её, разрешит остаться рядом, позволит помогать.       Скай громко шмыгает носом, вытирает слёзы и подходит к двери своей клетки. Они с Эриком должны бороться за свои жизни, должны попробовать сбежать, потому что к ним на помощь никто не придёт, а отец никогда не согласится на условия мятежников, не предаст город. И так уже сколько времени потеряно! Просунув руку наружу, она ощупывает запор и удовлетворённо кивает — замок конструкции прошлого века, а значит, открыть его будет несложно, нужно только найти что-нибудь достаточно прочное и гибкое. А потом можно и решение поискать.       Скай шарит взглядом по своей клетке, по неподалёку стоящему столу, на котором утром лежало её оружие, а сейчас пустому, по заплесневелым стенам, грязному мокрому полу, и задерживается на решётке ограждения. Оценив расстояние между прутьями, она сначала просовывает ногу, затем, почти без труда, весь корпус. Однако для головы размера отверстия недостаточно, и она застревает. Чертыхается про себя, а Эрик, внимательно следящий за её действиями, громко матерится вслух. Лязг открывающейся двери застаёт их врасплох и рушит все планы. Скай поспешно протискивается обратно, и когда Шейд заходит в подвал, она уже сидит на своей лежанке, потупив взгляд и смиренно сложив руки на коленях.       На Шейде чёрная майка-борцовка, длинные форменные брюки, прикрывающие обычные протезы, и высокие тяжёлые берцы на шнуровке. Без своих жутких дугообразных ног трансформера он обычного роста и кажется рядовым солдатом Бесстрашия, который немного чем-то расстроен. В отсутствие галдящей свиты, подобострастно взирающей на него в ожидании сильных и жёстких решений, Шейд не язвит, не глумится и не угрожает. Он угрюмо молчит и методично переходит от клетки к клетке, надолго задерживаясь около Скай, пристально рассматривает вновь неподвижную фигуру и с каждой остановкой мрачнеет всё больше. В очередной раз оказавшись у камеры Эрика, Шейд наконец заговаривает.       — Так это правда? — тихо спрашивает он. — Долбаный ублюдок… ты правда трахнул её?       Его голос дрожит от ярости, лицо подёргивается от нервного тика. Сейчас перед Эриком не лидер повстанцев, не хладнокровный и жестокий убийца, за власть над городом готовый на всё, сейчас перед ним разгневанный мужчина, которому больно. Почти человек.       — Пошёл ты! Тебя это не касается. — Эрик не собирается оправдываться.       — Фракция превыше крови, важнее семьи, так ведь? — придушенно сипит Шейд. Он не слышит ответа Эрика, да и не слушает. — Но не для неё, понимаешь? Не для неё. Тогда, в госпитале, она просила оставить её тело в Бесстрашии, если не выживет после операции. «Потому что моя семья теперь здесь», — сказала она. Она же о тебе говорила. Не о нас, не о фракции, а о тебе!       Руки Шейда трясутся, и он вцепляется в прутья.       — Говорят, она кричала так, что на улице было слышно. Из Ямы, блять… на улице, блять! И она всё равно пришла за тобой сегодня. Она нормальная вообще теперь? Ты хоть понимаешь, что сделал, мразь?! Зачем она тебе понадобилась?!       Чёрный кулак бьёт в металлическую решётку, Шейд скрипит зубами от боли, но продолжает колотить. Его выдержки хватает ненадолго, и он кричит:        — У тебя же хуева куча баб! Вы с Марлен и Линн постоянно кувыркаетесь втроём. Тори отсасывает тебе прямо под столом, когда ты читаешь отчёты. Говорят, ты даже Мэтьюс пялил. Ты в любую минуту можешь засадить той эрудитской сучке, которая у тебя живёт! Зачем тебе понадобилась Скай?!       — Заткнись, блять! Заткнись, сука! — ревёт Эрик. И теперь уже его трясёт от ярости, теперь уже он задыхается от боли и колотит по решётке. Как объяснить этому чёртову мудлону, что он всегда так делал? Всегда, когда ему было плохо, когда его накрывала тьма, он делал больно другим, и от этого становилось легче. Как объяснить, что только когда ушла Кэт, он понял, какой беспросветной бывает тьма?! Настолько беспросветной, что даже по щенячьи доверчиво глядящие на него серо-голубые глаза не смогли его остановить. Как объяснить, что он хотел бы всё вернуть назад, чтобы исправить, что он сожалеет? Впервые в жизни искренне сожалеет.       — Иди на хуй! — ревёт Эрик. Это единственное объяснение, которое у него есть для окружающих.       Двое одинаково разъярённых мужчин стоят по разные стороны прочной металлической решётки, в любую секунду готовые вцепиться в глотку друг друга — каждый в защиту своей женщины. Шейд первым разжимает кулаки, на его лице появляется жестокая усмешка.       — Кажется, я знаю, что отрежу тебе, если ваш папаша не станет сговорчивей, — рычит он свирепо. — В отличие от нас с тобой, он своей семьёй дорожит. Так вот хуй ему, а не наследничек. — Шейду нравится получившийся каламбур, и он заходится злобным смехом: — Ха-ха-ха… причём хуй в прямом смысле… в подарочной коробке с красным бантиком.       Он ещё какое-то время гогочет, но вдруг его смех резко обрывается, лицо искажает новый приступ ярости.       — Джон знает? — Шейд смотрит на Эрика, а потом обречённо машет рукой: — Если пока не знает, то скоро узнает. Бабка ваша рассказывала, Джон молится на дочь.       Он отходит от Эрика и, обхватив ладонями лысую голову, мерит шагами пролёт между двумя клетками.       — Кретин, ты спутал мне все карты! — И снова бьёт по решётке. — Сука! Я могу порезать тебя на куски, а выйдет так, что Джон только спасибо мне скажет. Может ведь случиться такой расклад, а?! Может ведь Джон захотеть подвесить тебя за яйца за то, что ты сделал? Если так, то никто тебя не спасёт, даже она…       Мужчины поворачиваются на странный звук, который уже какое-то время доносится со стороны Скай, и на который они в порыве разбушевавшихся эмоций до этого момента не обращали внимания. Она стоит, вцепившись руками в решётку, и тихонько подвывает, её лицо блестит от слёз, а губы закушены.       — На хуй всё, — шепчет Шейд, скорее, себе, чем Эрику. — На хуй и тебя, и вашего ебанутого папашу, и ваш сраный Чикаго. Мы уедем. С ней вдвоём. В Лос-Анджелес. Или даже в Сиэтл. Подальше от вас, мразей. А вы тут сами пережрёте друг друга, как пауки в банке…       Он идёт к ней, почти бежит, выражение его лица смягчается. Даже сейчас он не может признаться себе, что испытывает к этой девушке. Но что-то внутри него клокочет от гнева, ноет надсадно, когда её полный смятения взгляд останавливается на нём, а потом с тревогой шарит по его лицу, словно по незнакомцу, и замирает на выглядывающей из-под майки татуировке дракона.       — Он обидел тебя, куколка?       Подбородок Скай трясётся, по щекам катятся слёзы. Она не отвечает — не кивает, подтверждая, и не машет головой в отрицании, а просовывает руку сквозь прутья и тянется к Шейду. Достаёт с трудом, гладит его лоб, скулы, обводит губы дрожащими пальцами. Шейд подходит вплотную, наклоняет к ней голову, прижимается губами. Скай приподнимается на носочки и перехватывает инициативу: целует жадно, подаётся вперёд, впечатываясь всем телом в решётку, притягивает Шейда к себе за майку. Эрик видит, как она касается рукой пряжки своего ремня, и недоверчиво хмурится.       Глаза Шейда вдруг распахиваются в недоумении. Взгляд Скай меняется, кривая ухмылка поразительно напоминает оскал Эрика, и Шейд отшатывается, чувствуя в боку боль. Отстраниться не удаётся — Скай крепко держит его левой рукой за пояс, правой нанося удары снизу вверх — один, второй, третий.       Красные волны океана накатывают на ноги, обволакивая ступни шёлковым теплом. Их раскатистый шум странно ритмичен. «Помогай мне, Скай. Шевелись… помогай… шевелись…» Удары пуш-даггера следуют один за другим. Глаза полыхают безумием.       — Скай! — Чей-то голос пробивается сквозь рокот прибоя, и она морщится, недовольная. — Хватит! У него на поясе ключи. Сними их и открой камеры.       Последний удар она наносит в ямку в основании шеи, где ещё теплится жизнь.       Пуш-даггер снова в гнезде пряжки, ключи в руке, а мёртвое тело глухо падает на пол. Выйдя из своей клетки, Скай не спешит открывать вторую дверь, а опускается рядом с Шейдом. По её плечам белоснежной волной рассыпаются волосы, когда она вытаскивает из них заколку. Это нож — тонкий, обоюдоострый, которым Скай ловко делает круговой надрез по шее своей жертвы. Лезвие легко рассекает кожу и плоть, перерубает гортань, но не может справиться с позвоночником.       Её движения чёткие и отработанные — она зажимает рукоятку ножа зубами, садится на грудь Шейда, берётся руками за его голову и резко скручивает. Кости трещат. Скай всовывает нож между сломанными позвонками и надавливает до победного хруста, потом несколькими точными ударами перерезает оставшиеся мышцы и связки, и голова наконец отделяется от тела, падая на пол со стуком. Затем из потайного кармана брюк Скай достаёт пластиковый жетон со своим прозвищем и кладёт его Шейду на живот.       Череп совершенно голый, и она ухватывается за нижнюю челюсть, просовывая пальцы в ещё тёплый рот, и только тогда подходит к клетке Эрика. Протягивая ему свой трофей, улыбается — кротко и заискивающе. Она обещала Эрику убить Джампера. Она выполнила своё обещание.       — Молодец, — выдавливает из себя Эрик. — А теперь открой дверь.