Me and the Devil

The Heavy — Short Change Hero

      «Однажды он пристрелит меня так же», думает Анго. Сердце неизменно отзывается ощущением падения.       Анго нередко становится свидетелем бойнь. Для продвижения по избранному пути Имитаторам нужны средства, заработать которые они умеют лишь боем, да кровью, да поступившись моралью. Если после новой, неоправданно жестокой, кары по воле денег командир Имитаторов снова взводит курок «Граугайста», Анго старается уйти под благовидным предлогом или хотя бы не смотреть.       Суть не в трусости, хотя Анго, чего греха таить, страшно. Благодаря Имитаторам он видит вещи, ранее известные только по отчётам Мафии. Суть не в чём, а в ком. В такие моменты от взгляда на спокойное лицо Жида грудь сводит холодной горькой догадкой: однажды его пристрелят так же. С печальной решительностью в серых глазах, с уверенностью в собственной правоте, твёрдой рукой опытного кайсяку.       Андре, имевший весомый повод для всякого рода подлостей, его не пожалеет. Или… Наоборот?       «Уверен ли ты, что его спасут?», спросил он Анго, когда тот впервые вступился за ребёнка. Дитя неопределённого пола, задетое оскольчатой взрывной волной, лежало с пустым от боли взглядом и перебитым позвоночником.       Анго жутко, потому что Андре не безжалостен. Вовсе нет. У него своя жалость: Андре считает, что лучше умереть, чем разлагаться заживо и быть обузой не только для других — для себя самого. Андре создаёт иллюзию человечности. Эта иллюзия — его канат над пропастью безумия; его костыль, не позволяющий согнуться под кровяной накипью; то, что связывает его с былым героем.       Он не безжалостен, однако Анго не может прекратить видеть в его философии «смерти как сочувствия» оправдания потерявшего контроль убийцы.       Не нужно его бояться. Не нужно его оправдывать. Нужно его ненавидеть.       «Уверен ли ты, что он будет рад своему спасению?»       Подбивает ответить «да» — бездумно, запальчиво, на эмоциях, в то время как рассудок говорит: «нет, Анго, нет».       Тот ребёнок с неестественно, точно у тряпичной куклы, раскинутыми ногами; те солдаты, не понимающие ещё, что потеряли руку; те охранники, нашпигованные шрапнелью самодельной бомбы… Не все могут жить инвалидами. Далеко не все. Анго прекрасно это понимает, но смириться не может.       Андре Жид — преступник и логика его преступна. Горячечный, невысказанный протест встаёт у Анго костью поперёк горла. Сложно разобрать, против чего именно он бунтует — причин так много… Приходится бороться ещё и с этим. Всё равно не услышат, так стоит ли рыть себе могилу? У него ведь работа.       «Не уверен. Тогда отойди».       Вот Анго и уходит.       Анго не может расслабиться рядом с Андре: рефлекторно напрягается под его рукой на плече, следит за ним, просчитывает шансы на успешную защиту. Ждёт нападения живого мертвеца. Ждёт своей пули в затылок. Он и сам убил бы со спины — в знак близости, в знак «благодарности» за смущение мыслей, за отравление интересом.       Анго искалечен вынужденным существованием внутри разных рамок, кочеванием от одной Железной Девы к другой, давлением на горло желанному ради необходимого. В каком-то смысле он тоже инвалид.       Жид об этом узнает. Неясно, каким образом, но узнает. Словно хищник на запах крови, придёт и разложит страх Анго на отдельные элементы. И потом пристрелит.