Me and the Devil

Depeche Mode — Stripped

      Временами с Жидом было спокойно. Приходились такие моменты на короткий промежуток между заказами или столкновениями с организациями.       Обречённая ожесточённость отодвигалась на второй план. Многогранный Дамоклов меч, досаждавший Анго, ненадолго терял свою неотвратимость. Разве можно думать о нём постоянно? Анго не хотел свихнуться. Он жаждал отдохнуть. Рассчитывал увидеть командира без налёта холодной ярости и военной расчётливости. Надеялся отвлечься с ним.       Внутренняя пустота жалила не так ощутимо, если Андре на ней не зацикливался. Держа в голове это знание, раньше в свободное время он бывал чем-нибудь занят: чистил оружие, уходил за валежником для костра, бинтовал осколочные раны, штопал одежду. Дело его спасало. Дело было его морфием, единственным доступным обезболивающим из возможных.       Было, пока не нашлась альтернатива.       Жид частенько приходил к Анго, садился рядом и втягивал в разговор. Он был начитан. В боевых странствиях его красноречие ничуть не закоснело. Анго с удовольствием поддерживал беседу, в глубине души сожалея, что они не встретились при мирных обстоятельствах. В попытках очеловечить Жида в собственных глазах он спрашивал о жизни до войны, но терпел фиаско: с учтивой твёрдостью его перенаправляли на другие темы — Дарваза, луперкалии, города-призраки.       Дозу всякого наркотика приходится увеличивать, иначе нужного эффекта не достигнуть.       Спонтанные рандеву переставали быть безобидными. Породившее их любопытство неожиданно изменило свою суть по скрытым, для каждого своим, причинам. Аскетичный образ жизни примешал к нему почти мальчишеский интерес к телам друг друга.       Жид и Сакагучи стали уходить в темноту. Гонимые желанием почувствовать себя по-настоящему наедине, они сбегали прочь от любого света и оживления. Один оправдывал себя корыстью, другой — честно понимал, чего именно хотел.       Во тьме мир для них сужался: до двух границ, бледно-оливковой и мертвенно-светлой; до запахов пота, и жара пополам с пылью, и чего-то железисто-мускусного; до жёстких рук на бёдрах; до вынужденно-нужных объятий. Роли, задачи, идеологии временно не имели значения.       Секс между мужчинами приносил боль; собственные тела наказывали любовников. Секс между мужчинами острый, жгучий, сколько бы ласки ни было. Не со зла, просто так получалось. После него Анго чувствовал себя обожжённым; будто на его теле, и без того расцвеченном незаметными клеймами, возникло с десяток новых.       Призрак содеянного несколько дней преследовал Анго, мешал сосредоточиться и отвлекал сильнее, чем хотелось бы.       Следы ногтей быстро пропадали с кожи, но не из памяти Андре. Вместо зверской усталости Жида убаюкивали тактильные миражи; в них воскресали и дрожь напряжённых рук, обвивавших шею, и горячая теснота, и краткая боль-месть в ответ на неосторожность. Поначалу чёткие, они бледнели с течением времени, пока не истаивали вовсе. Андре это нравилось, но и настораживало: он начинал ждать следующего подходящего вечера.