Me and the Devil

Gareth Coker — Inspiriting

      — Магазин ещë закрыт.       — И вам утро доброе, Анго-сан. Я принëс землю.       Приглушëнное расстоянием сварливое «подождите немного» останавливает Андре на входе. Он не покупатель, однако Анго по привычке бережёт оранжерею — святая святых, свою сокровищницу, куда не допускается никто, кроме хозяина и помощников — и заодно себя самого. Любопытствующим посетителям Анго с учтивостью и непреклонностью показывает на цветы в кувшинах: вот товар, смотрите. Что даст вам вид несозревших побегов и бутонов, паутины корней, обрубленных стеблей? Вся красота перед вами, так чего же ещë вы хотите? Ради чего рвётесь туда, куда не следует? Не признавая слова «нет», они обжигаются разочарованием, а вину за него возлагают на кого угодно, только не на истинного виновника — на себя. И хотя Анго молчал, в такие моменты Андре замечал в его глазах острый и быстрый блеск — точь-в-точь вспышка молнии над пробудившимся вулканом.       Мешок на плече задевает бамбуковый колокольчик над дверью, и на мгновение сумеречный магазинчик наполняется мелодичным постукиванием. Словно отвечая, снаружи чирикают воробьи. Андре переминается на месте, пригибается ниже и крепче вцепляется в мешок. Взгляд, блуждая, находит возле прилавка такой же, но уже пустой. Тëмно-бурый рисунок горы с тремя лучами над вершиной точно кровью нарисован.       Внутри мешка — леса и травы, звери и птицы, а ещë люди, жившие в домах из дерева и бумаги… Гнев выжег их дотла и перемешал с землёй.       — Это всë вы.       Голова Андре дëргается, как от пощëчины. В груди лавовым пузырëм поднимается злобная обречëнность — и, не успев набрать силу, опадает от сквозняка из оранжереи. Распахнутая дверь напоминает тонкую полосу малахита: переливы линий, полосок, росчерков, пятен. За ней шевелятся нечёткие силуэты. Влажное тепло, запахи земли и зелени, тонкие ароматы овеивают разгорячëнное лицо. Различив среди них древесную горечь одеколона, Андре прикрывает глаза.       Анго выносит первые свежесрезанные цветы, словно новорождëнных, и повторяет:       — Это всë вы. Оставьте его и идите сюда.       В голосе — не упрëк, не резкость, а степенная гордость родителя.       Чуть ли не на цыпочках пройдя мимо горшков с разноцветными колокольцами ипомеи, Андре кладëт полный мешок поверх пустого. Ближе не подходит до тех пор, пока все связки цветов не расставляются по зевам кувшинов-карпов. Успел уяснить: Анго не любит, когда рядом кто-то мельтешит. Если же к нему прислушиваться, если не лезть с непрошеной помощью, если проявить уважение словами и поступками, он расскажет много интересного, пряча за очками благодушный кошачий прищур.       Серым от земляной пыли пальцем Андре водит от цветка к цветку: что это за растение? а это? а вот это? На обожжëнной гневом горе он таких не встречал.       Вот похожие на стайки мотыльков шапки гортензии — настолько нежные, что страшно к ним прикасаться: не навредить бы, как настоящей бабочке.       Вот оборчатые гвоздики. Не обрывки ли это полотен, разорванных от огорчения Небесной Ткачихой?       Вот ветви камелии с пышными цветками: белая кайма и желтоватая, как бы слегка опалëнная, сердцевина. В стародавние времена — символ долголетия, потом — символ кладбищ, сейчас — чудом сохранившееся наследие.       Вот атласно поблёскивают тюльпаны; у некоторых края лепестков рваные, точно истерзанные маленьким зверем.       — Это не я. Это ваши труды.       Много раз Андре твердил самому себе, что зола — не конец всего живого. Много раз слышал о садах среди пустыни, созданных упорством и трудом людей вроде Анго, но продолжал считать их сказками во имя утешения. Чтобы поверить, ему нужно было увидеть… а ещë лучше — самому вырастить из пепла жизнь.       Вот какими станут плоды его искупления.       Сказку можно сделать былью… С ним — можно.       — Возьмите меня в помощники, Анго-сан.