Me and the Devil

Woodkid — So Handsome Hello

      — Вы могли бы поручить это мне, командир.       — Не мог бы: не твоя одежда и не твоя кровь, — возражает Андре и склоняется к реке, чтобы прополоскать майку. — Твоей помощи достаточно.       — Но…       — Приказ отдал я. Раз достал вино, нужно его выпить.       — Конечно. Прошу прощения, командир.       — Сам догадаешься, куда извинения засунуть, или подсказать? Вот, повесь-ка.       Руки Андре блестят от воды и мыльной пены. Когда он старательно отстирывает пятна крови, жетон позвякивает в такт. Солнце мажет бликами по влажной коже. Не то прохладные капли, не то взгляды Анго скользят по оголённому торсу до границы ремня.       Если Анго не развешивает одежду на просушку, то сидит под деревом. Временами он снимает очки и прикусывает дужку с таким видом, будто постигает величие мировых шедевров в Лувре.       Разогнувшись, Андре растирает ноющие шею и плечи. Тень от листвы на перекатывающихся мускулах придаëт ему сходство с леопардом.       — Всë на сегодня.       Часто замигав, Анго вздыхает неровно, шумно — так, как если бы прикасались к нему. Даже голову наклоняет, но вовремя спохватывается и незаконченное движение маскирует другим — якобы он потягивается. Андре глядит искоса, прикидывая, что же именно подкинула ему память. Это может быть жар ладони, влекущей навстречу поцелую. Или тяжесть руки, которая с неотвратимостью земного притяжения ставит на колени. Или вовсе собственный взгляд снизу вверх — причина жалоб на саднящее ощущение в горле.       «В прошлый раз хватанул лишнего».       Анго одëргивает воротник и — Андре это замечает — оглаживает ткань поверх ключиц. Где-то там он носит выцветающие синячки от пальцев — напоминание о том, что бывает, когда Андре выводят из равновесия, и тайный знак фаворита по совместительству.       — Скажи об этом вслух, Анго.       Андре смотрит прямо, не таясь, взгляд его — остриё: пригвоздит и выпытает всë, что нужно. От Анго он добивается разве что нового протяжного вздоха:       — Простите?       — Скажи, о чём написано у тебя на лице.       — Что же на нём написано? — прежде чем спросить, Анго без всякой на то нужды вминает очки в переносицу.       Его гордо поднятая голова подрагивает. Натянутыми струнами проступают на шее жилы. Крепко стиснуты на груди руки. Украдкой, по-змеиному быстро язык касается пересохших губ. Расширяются зрачки, оттесняют подсвеченную солнцем радужку; похоже расходится под неосторожным шагом земля на болотах, и путник увязает в трясине.       — Ты хочешь, чтобы теперь я занялся тобой.       Застигнутый той же приливной волной, Андре щурится, до поры сохраняя лицо. В висках начинает стучать громче, чаще, звонче. От живота к горлу, чередуя тепло с холодком, расходится мëртвая зыбь.       Размяться бы сейчас, разогнать кровь по телу и согреть зажатые мышцы, а после разделить на двоих дозу покоя и уязвимости.       — Звучит соблазнительно.       Слова Анго по-азиатски уклончивы в отличие от того, что Андре видит… вернее, от того, чего не слышит — несогласия, отказа, прямого «нет».       Точно готовясь к награждению, Андре приосанивается и подходит к Анго с обманчивой неспешностью. Распахнутые глаза Анго — точь-в-точь как у оленя в свете автомобильных фар. Изображает жертву. Выгадывает момент — и, выбросив руку вперëд, хочет подтянуть Андре вплотную за жетон. Сила Анго не в мускулах, а в словах; легко освободиться из его пальцев, только желания нет. Есть иное желание — познать, что он вытворит на этот раз.       Любовнику и не такие дерзости прощаются; чего стоят жгучие укусы, которые Анго рассыпает по плечам, по груди, по бокам, иногда по бёдрам Андре. Болезненность смягчается тайным знанием: чем чаще Анго кусается, тем сильнее ему нравится происходящее.       — Звучит соблазнительно, но тогда вы перетрудитесь. Прикажете позаботиться о вашем отдыхе?       Преображение мышонка в кошку вызывает у Андре усмешку и согласный кивок.