Рожденные сжигать

Утро, на проверку оказавшееся часом четвертым дня, вплывает в голову в сопровождении почти нестерпимого стука колес. Джейкоб разлепляет глаза по очереди, просто потому что веки слиплись от беспокойного сна в объятьях лихорадочных сновидений. Он помнит, что просыпался раз десять точно. Сначала в полном одиночестве буравил потолок сестринского вагона, потом пытался натянуть тонкий плед по самую макушку — тело нещадно знобило, а сил встать и дойти до своего дивана за лишним одеялом просто не было. Потом пришел Генри. Он удивился, наверняка удивился, что вместо мисс Фрай на ее кровати валяется мистер Фрай, цветом лица напоминающий газетную бумагу, но — Джейкоб не хочет врать — он этого не помнит. Грин догадывается напоить его чем-то теплым и притащить-таки второе одеяло, а потом повторять первый пункт до возвращения его сестры. Джейкоб окончательно просыпается именно в ее присутствии. Из всех симптомов к этому времени с ним остаются только головная боль с головокружением и абсолютно ненормальная для человека, проспавшего почти половину суток, усталость. С этим, правда, легко можно смириться, в конце концов, его не раз до этого прикладывали головой о вещи и потверже, чем деревянная обшивка кареты. Даже шрама, может быть, не останется. Чтобы это проверить, он проводит пальцами по поврежденному виску. Неглубокая рана наполовину затянулась жесткой коркой, сукровица все еще сочится, от чего пальцы покрываются прозрачной влагой. Джейкоб расфокусировано смотрит перед собой и снова проводит по ране. Сидящая рядом Иви недовольно ворчит, глядя на эту картину. — Будешь лезть грязными руками куда не следует, напою тебя опиумной настойкой из больницы, — декламирует она, приложив к виску брата какую-то ткань и заставив ее придерживать. — Чтобы спал и не мешал собственному выздоровлению, — добавляет, видя недоумение на лице Джейкоба. — Я думал, ты против подобного «лечения», — ухмыляется тот. В ответ на задействование лицевых мышц в голове в очередной раз вспыхивает боль. Вполне терпимая, чтобы продолжить и дальше гримасничать. Сестра в отместку пихает его в бок, Джейкоб пытается улизнуть от удара и почти свешивает голову с кровати. Еще пара часов, и можно снова буянить по пабам. Ну, к следующему вечеру он уж точно придет в норму. — Если правильно подобрать смесь и дозу, может получиться неплохое лекарство, — оправдывается Иви, возвращая брата обратно в лежачее положение. — Или очередная вариация сиропа Старрика, — парирует тот. — Хотя тебя это, похоже, даже увлекает. Я имею ввиду эти ваши с Гринни травы, — Иви уже почти открывает рот, чтобы рассказать значение очередной клумбы у церковного кладбища. — Я не про язык цветов, — Джейкоб не планирует это выслушивать. — Цветы в этом чае со мной не заговорили, хотя могли бы, приложило меня не слабо. С какой там целью эти травы в Индии используют? — Не только опиумом можно расслабить мозг, Джейкоб. Эти знания могут нам пригодиться, — не без гордости кивает ему Иви. Если ее братец начинает замечать что-то, кроме себя и кулаков, летящих ему в рожу в очередной драке, жди беды. Хотя подобное проявление внимания и до безумия приятно. Джейкоб отпускает парочку шуток, что всем опиумным баронам стоит бояться неудержимую Иви Фрай, а потом, в назидание, слушает про отвары тимьяна и зверобоя и липовый мед. Сестра еще пытается скатиться в традиционную индийскую медицину с совершенно непроизносимыми названиями, но сама сбивается на очередном биологическом термине и просто молча наблюдает, как братец отбивается от душащей его подушки. Вернувшийся со стопкой книг Генри Грин спасает своего собрата по несчастью и получает порцию гневных взглядов за то, что покрывал этого остолопа. Он принимает их со свойственным ему спокойствием и рассудительностью, приводя те же аргументы, которыми и сам руководствовался. Упуская тот факт, что не все необходимое мистеру Фраю столь же полезно для его самочувствия. Сам Фрай покорно выпивает еще несколько порций варева своей сестры, заверяющей, что еще не добавила туда опиум, но если Джейкоб и дальше будет строить из себя бессмертного героя… Бессмертный герой снова отключается через пару часов. Мысли в голове никак не желают собираться в единую последовательность. Он не берется сказать, виной тому успокаивающий отвар или пробитый висок. Легкая пульсирующая боль уже почти сдает позиции. Может, завтра получится сбежать от врачевательства сестренки ради приватного разговора с Максвеллом Ротом. Придется ему объяснять столь долгое отсутствие. Хотя темная кровяная корочка на виске, наверняка объяснит это лучше самого Джейкоба. Ему неожиданно становится очень интересно, откуда у мистера Рота столько шрамов. Просто очень интересно знать о нем буквально все. Слишком долго Джейкоб варится в собственном соку с беспорядочными мыслями об этой персоне, миллионы раз прокручивая в голове варианты их следующего диалога. Даже на тему этого треклятого врача с опиумом. Эллиотсон действительно был создателем «сиропа спокойствия»? Он действительно верный Старрику тамплиер? Или просто ученый, не знающий, когда остановиться? Хорошо, что ответы можно будет узнать у мистера Рота, не расспрашивая и без того что-то подозревающую сестру. О том, что Джон Эллиотсон сбежал в неизвестном направлении, как только узнал о излишне шумном похитителе своей кареты, Джейкоб узнает только под вечер следующего дня. Когда Иви, предугадавшая побег своего брата сразу после получения этой информации, признает его состояние вполне сносным для этого самого побега. Джейкоб терпеливо ждет, пока поезд подъедет к Стрэнду, попутно выслушивая замечания сестры на тему выбора самого безопасного для едва стоящего на ногах ассасина района. Приходится молчать, чтобы случайно не сболтнуть что-то вроде «главарь Висельников — мой предполагаемый информатор» и «я как раз иду в самое безопасное место в Лондоне — его предполагаемое логово». Не получившая никакой отдачи за свою обеспокоенность сестренка, правда, все равно начинает что-то подозревать. И они закономерно ссорятся. Джейкоб покорно признает, что сам спугнул цель своей излишней импульсивностью. Не вслух, но признает. А вот с тем, что он просто ищет дополнительных проблем на свою голову, соглашается уже во весь голос, стараясь докричаться до запершейся в своем вагоне Иви, разозленной наплевательским отношением своего брата к собственному здоровью. Дальнейшие упреки по поводу сокрытия важной для него информации ударяются в закрытую железную дверь. Генри, старательно изучающий какие-то письмена подальше от близнецов и их перепалки, неохотно отрывается от работы, когда поезд уже почти подъезжает к нужному Джейкобу месту. Тот просто стоит у раскрытой двери и считает дома, готовясь выпрыгнуть в любой момент, если Иви решит продолжить дискуссию. Лондонский ассасин осторожно прислоняется к стене напротив него и старается изучить сакральный смысл сведенных до складок бровей. Джейкоб поддается едва ли легче, чем тамплиерское шифрование в полученных недавно письмах. — Мне кажется, у тебя есть какой-то план, — наконец начинает он, намеренно подчеркивая, что не все действия младшего Фрая столь опрометчивы, сколь считает его сестра. — А еще мне кажется, что она об этом догадывается, — кивает на захлопнутую с грохотом пару минут назад верь. — Тогда почему она недовольна? — озлобленно фыркает Джейкоб, не отрываясь от бегущего под рельсами города. — Беспокоится, — отвечает Генри. Фрай все-таки решает посмотреть на собеседника, Генри Грин по-отечески — это нервирует — спокоен. Если смотреть на их конфликт с такого ракурса, снова можно почувствовать себя законченной сволочью. Но Джейкоб не может позволить себе отступить сейчас, только не в шаге от Альгамбры. Ему кажется, что если он проживет еще хотя бы час, не узнав ничего нового о Максвелле Роте, его нервы точно сдадут. Пусть придется заявиться к нему с признанием собственного поражения — хоть вина за побег Эллиотсона и лежит процентов на тридцать на Иви, наверняка рассматривала больницу со всех ракурсов, пока докторишка прогулочным шагом сматывался оттуда — и глупыми просьбами помочь закончить дело… — Я не буду пить и ввязываться в драки, — с напускной веселостью заверяет он Генри. — Просто загляну к доброму другу и узнаю, что я пропустил, отлеживаясь в штабе, не переживай, — не стоит лишний раз допускать возможность, что добрый друг может оказаться на проверку совсем недобрым, иначе проснувшуюся паранойю все-таки придется глушить ромом. Правда, сам факт, что Джейкобу не хочется заявляться в логово тамплиера с приглушенным алкоголем рассудком, не способствует расслабленности. Безрассудно, до чертиков опасно, просто умопомрачительно — он пожалеет — надо сделать это прямо сейчас. Бросив напоследок мистеру Грину какую-то ободряющую чушь, он спрыгивает с поезда на полном ходу и, перекатившись на спине по острому гравию, выпрямляется. Соскучившееся по физическим нагрузкам тело на удивление легко слушается своего владельца, без колебаний отправляющего его на верную гибель. Над Стрэндом алеют последние всполохи заката, Джейкоб не уверен, что сможет найти дорогу к Альгамбре в темноте, поэтому почти бежит по широким кварталам вглубь района. Улицы заполонены учтивыми аристократами, удивленно взирающими на нарушителя спокойствия. Ассасин легко скрывается среди них, когда на горизонте начинают маячить Висельники. Новый щегольской плащ — спасибо Генри, опять, да — и черный цилиндр с атласной зеленой лентой, тщательно очищенные от дорожной пыли и грязи, неплохо в этом помогают. Джейкоб считает, что в театр нужно ходить в своем лучшем наряде — боже, как это Иви не показалось чересчур подозрительным, — и владелец этого театра тут совершенно не при чем. Совершенно. Хоть он и произвел на Джейкоба неизгладимое впечатление, почти сбил с ног, в их первую встречу. По крайней мере, хочется отплатить ему той же монетой, даже составить конкуренцию. Джейкоб не помнит, откуда знает значение этого слова. Он уже ничего толком не помнит. Над ним огромным куполом возвышается Альгамбра, слишком оживленная для его плана. Аристократы, и в других частях района не спешившие по уютным домам, здесь и вовсе заполоняют все пространство. Под тусклыми фонарями парка стайки юных девиц кокетливо улыбаются обескураженному Джейкобу, важные господа в праздничных смокингах осторожно поддерживают своих спутниц в пышных, как песочное печенье, платьях, молодые кавалеры подначивают друг друга, подталкивая к глупо и счастливо хохочущим дамам. Карнавал света и огней охватывает все вокруг, превращая мир в разноцветное пожарище. Легкая сумеречная прохлада распаляет открытые участки кожи, заставляя людей жаться друг к другу и пронизывать этот вечер совершенно потрясающей энергией молодости. Уличные артисты, не сговариваясь, наполняют парк синхронным звучанием, чудно перекликающимся с гомоном толпы. Редкие пары, достаточно хмельные для авантюр, кружат тут и там под оживленную музыку. У самого театра собирается настоящее вавилонское столпотворение. Приветливая дама у входа учтиво информирует толпу о представлениях, проходящих сразу в нескольких залах. Швейцары по обе стороны дверей кивком приветствуют гостей, все-таки решивших перебраться с уличной свежести под бархатный купол театра. Даже несмотря на общегородскую известность этого заведения, здесь слишком людно для рядового вечера. Джейкоб подозревает, что попал прямиком на какой-то званый ужин к тамплиерам — и всем их родственникам до двенадцатого колена. Потому что не может быть в Лондоне столько тамплиеров. Это скорее подстегивает любопытство, как будто до этого было мало точек невозврата. Пользуясь своим приемлемым внешним видом и отсутствием инстинкта самосохранения, он с вальяжностью проходит внутрь здания, вероятно, излишне широко улыбаясь вежливым швейцарам. Атмосфера уличного карнавала отпускает его почти мгновенно. Темнота холла выгодно приглушает все чувства не готового к такому повороту Джейкоба. Следом за ней мягко и ненавязчиво вплывает сладкая духота благовоний, ярко горящая на контрастах с легким уличным ветром. До ушей доносится тихая приглушенная мелодия одной единственной скрипки, приходится идти на нее в облепившем мраке под сверкающие свечной позолотой пологи арки в главный зал. Тусклый свет канделябров почти ослепляет, и дорогого стоит не озираться по сторонам, удивленно распахнув глаза. Люди здесь куда тише, спокойно смотрят перед собой — совсем не на Джейкоба, будто и вовсе не замечают новое лицо, — друг на друга, на редкие картины в темных дубовых рамах с выделенными жилами-венами. Скрипач стоит наравне с гостями, учтиво кланяется вовсе не замечающей его публике и начинает новую мелодию, почти не отличную от предыдущей. Даже в момент затишья размеренные разговоры не вырываются на передний план. Зал поглощает их. Чувства, заглушенные темнотой холла, не пробуждаются. Взгляду не за что зацепиться, ни за картины, ни за темные стены, ни за багровые занавеси на высоких темных провалах окон. Слух не режет ни мягкая плачущая скрипка, ни монотонный гул толпы. Запахи женских дорогих духов и табачного пепла их кавалеров даже с близкого расстояния нельзя уловить за стеной собственного запаха этого места. Это место буквально создано, чтобы расслабить гостей перед основным представлением — ледяным водопадом сценических страстей. Подготовить пытливый ум для новых — чужих — трагедий. Джейкоб хочет проснуться. У него на уме добрый десяток собственных конфликтов, треть которых можно решить, просто отыскав в этой лисьей норе Максвелла Рота. Но он снова ощущает, как земля уходит из-под ног, а к горлу подступает тошнота. И не понятно, виной тому саднящий висок или невыносимая духота. Цветочный запах переходит во вкус, и на языке возникает знакомая горечь отравы. Иви сказала бы — полынь и хмель. Еще час до кондиции хорошего вермута. Но Иви здесь нет, а Джейкоб и без того пьян. На нижний балкон главного зала идет широкая лестница, на перила которой тут и там облокачиваются заскучавшие в ожидании начала представления господа. Молодой человек, поднявшийся под самый верх не вызывает ни у кого тревоги. Театр на удивление слабо охраняется. То ли никто в здравом уме не сунется в оплот предводителя Висельников, то ли тамплиеры еще не до конца осознали, что их противникам теперь есть, что противопоставить. Это в любом случае играет Джейкобу Фраю на руку. Он представляет себя игральной картой и с готовностью выбрасывается на бархатистый стол. Глянцевая рубашка легко скользит по шероховатой ткани. Ткань безвольно расступается, впуская ассасина под полог главного зала, погруженного в такую податливую тьму. Луч света всего на секунду очерчивает полосу по ряду кресел, и багровеющая занавесь снова пожирает его, оставляя Джейкоба один на один с звенящей тишиной балкона, прерывающейся беспокойным бормотанием с самого верхнего яруса, подсвеченного изнутри дрожащими огоньками. — Раньше Старрик не посылал людей, чтобы «спрашивать» разрешения, — сталь в голосе мистера Рота могла бы резать ткань кулис, но к чему подобное расточительство. Со своей позиции Джейкоб не может рассмотреть его собеседника, но самого Максвелла видит прекрасно. Он опирается поясницей на массивные перила, обеими руками в черных кожаных перчатках пуская длинные черные тени почти до самой сцены. Идеально отлаженный костюм остро контрастирует на фоне почти боевой стойки и ломаного изгиба спины. Будто хищник. Только хищника от жертвы ничего не отделяет, а Максвелла ограничивают придуманные кем-то условности. — Магистр не спрашивает, скорее, информирует… — непонятно, чего в голосе больше, страха или глупого упорства. — А ему, я вижу, доставляет удовольствие всего лишь информировать, — без тени иронии обрывает тамплиер. — Что ж, проинформируйте нашего дорогого магистра, что я и пальцем не пошевелю ради его личного удобства, — Джейкоб подбирается еще ближе, теперь уже не видя, лишь слушая рычащие ноты в этом голосе. — Мистер Старрик это так не оставит! — чеканит собеседник, и тени вокруг приходят в движение. Слышится глухой удар и приглушенный возглас. — Поосторожнее с угрозами на моей территории, — вкрадчивый голос Рота разносится теперь со стороны стены. Угроза, так и сочащаяся из притворно спокойного тона, Фрая совершенно не пугает. Будоражащее его кровь представление только начинается. — Мало ли что может случиться с плохо обученным посыльным в этом, несомненно, крайне опасном районе, — судя по дальнейшим звукам, бедняга не то кубарем, не то по стенке спускается с прилегающей к балкону лестнице. Он выпрямляется всего в нескольких метрах от ассасина, даже не пытающегося особо скрываться. На него и без того никто не смотрит. Незадачливый посыльный спешит покинуть это гиблое место как можно скорее, а Максвелл Рот твердой походкой, отбивающей на балках приглушенные мягким ковром удары, возвращается к перилам. Джейкоб поднимается наверх и прислоняется к стене прямо позади него. Тот действительно не слышит отточенной поступи за спиной или умело прикидывается, желая не то потешить самолюбие ассасина, не то застать его врасплох, когда он цепляется за мнимое превосходство. Джейкоб сходится на том, что злоба мистера Рота не способствует концентрации внимания. В крайнем случае, он подумает, что спущенный с лестницы гонец решил поскрипеть полом этажом ниже, перед тем, как явиться к своему магистру с плохими новостями. Максвелл Рот стоит каменным изваянием у самого края, немигающим взглядом следя за танцем пылинок в свете канделябров. В полутьме зала шрамы вырисовываются точь-в-точь, как в их первую встречу на темной улице, за исключением лишних впадин от стиснутых до скрипа зубов. Джейкобу кажется, что он смотрит на огонь, невольно любуется, упиваясь новыми эмоциями на лице тамплиера. И если дать себе задуматься хоть на секунду, осмыслить собственные эмоции, необъяснимая тревога тут же смоет духоту с разморенного разума. Он не хочет даже допускать подобной возможности. — Если хотите, мистер Рот, я могу его убить для вас, — в тишине голос, отлетающий от стен, кажется в половину громче обычного. И нужный эффект это производит. Максвелл ошарашенно оборачивается, натыкаясь на самодовольную усмешку Фрая, и замирает, пока замешательство — быстрее пули — не сменяется ликованием. Горечь на языке перетекает в горло, стягивая его невыносимой жаждой. Джейкоб упивается скачущими искрами в глазах тамплиера, но напиться не может. Голова кружится — не от удара, сколько их было, честное слово — от всепоглощающей искренности. Он чувствовал себя отравленным, теперь точно знает это. Из рук Максвелла Рота он примет любой яд, точно зная, что последний час не будет заполнен скукой. — Мой дорогой друг! — оглушает и вводит в транс одновременно. Занятный эффект. — У вас просто талант скрашивать паршивые дни! — Максвелл подходит почти вплотную, его длинная тень укрывает все оставшееся пространство. Джейкобу комфортно в тени, поэтому он допускает даже мимолетное касание кожаной перчатки вдоль собственного локтя, остающееся уже знакомым фантомом висеть на плаще. — Я предполагал, что вы объявитесь в ближайшее время, но сегодня, не скрою, я особенно вам рад! — заключает он, жестом приглашая ассасина спуститься с балконов. — Так что с тем гонцом, — единственная связная мысль, приходящая в голову после такого теплого приема. Приходится хвататься хотя бы за нее. — Бросьте, — хмурится мистер Рот, качая головой. — Он безвольная кукла, решившая, что сможет здесь кого-то запугать, если будет бросаться словом «магистр» направо и налево. Куда важнее, вы здорово напугали одну немаловажную личность… — Старрик просит подготовить людей для защиты Эллиотсона? — Рот идет слишком быстро, петляя по коридорам театра, и Джейкобу, пытающемуся запомнить их путь, приходится то и дело нагонять его. — Что? Этого параноика? — он усмехается, не сбавляя ходу. — Он ни в грош не ставит его заявления про «таинственного похитителя»! Впрочем, об этом не здесь. Проходите, — Максвелл отпирает ничем не примечательную дверь и галантно предлагает Джейкобу войти первым. Тот уже окончательно для себя решил, что скорее верит тамплиеру, поэтому без колебаний вступает в объятья темноты. Прошмыгнувший следом мистер Рот зажигает газовый плафон под потолком, вычертивший из мрака небольшой кабинет с несколькими книжными шкафами, письменным столом и диваном. На последний ассасин заваливается без малейших колебаний, вальяжно закидывая ноги на подлокотник, и принимается с интересом рассматривать люстру. Максвелл никак не реагирует на подобную вальяжность — Иви бы ткнула его под бок и порекомендовала вести себя прилично, но ему требуется, на уровне животных инстинктов, продемонстрировать именно такую грань доверия, — только выдвигает из-за стола обитый алой — определенно его любимый цвет — тканью стул и усаживается напротив своего гостя, опершись локтем на столешницу. — В остальных частях театра свечи, — кидает невпопад Джейкоб, чувствуя на себе изучающий взгляд. — Романтично, не спорю, — тянет Максвелл. Фрай не смотрит, в груди издевательски тянет, но улыбка в голосе так и сквозит. — Но ужасно непрактично. Предпочитаю другие знаки внимания. — Какие же? — совершенно не подумав, отзывается Джейкоб. В нем самом что-то отзывается, и тут приходится все-таки испугаться. Не то своей глупости, не то двусмысленности намеков мистера Рота. Их взгляды вновь сталкиваются, и приходится собрать всю смелость, чтобы не уткнуться вновь в злосчастную люстру, сохранив при этом свою браваду. Но в то же время Джейкоб чувствует себя по-хорошему смущенным. Рот не продолжает тему, только глядит пронизывающе, по-странному самодовольно, что хочется засмеяться. Джейкоб даже думает, что у него это получится. По крайней мере, если этот чертов тамплиер не перестанет смотреть, будто подловил на невинной шалости и совсем не против узнать, чем она обернется. — Помните, я говорил, что Старрик пока не знает, насколько вы опасны? — Максвелл наклоняется ближе, сощурив кошачьи глаза. Джейкоб то ли рычит, то ли смешок пытается подавить. Затем садится на диване ровно, не прерывая зрительный контакт, снисходительно бросает что-то вроде «такое забудешь». — Пусть вас не ранит его временное невежество! Этот глупец решил, что сейчас самое время, чтобы вынести свое влияние далеко за пределы Лондона. Предлагаю для начала нанести визит нашему общему знакомому, не вылезающему из загородного имения после одного случая… — Вот черт! Вы знаете, где Эллиотсон! — Джейкоб все-таки смеется, откидывая голову на спинку дивана. Вся остаточная неловкость куда-то улетучивается, оставляя место совершенно ненормальной легкости. Может, вдали от благовоний дышать наконец-то стало проще, или во всем повинен Максвелл, из-за поведения которого за спиной будто крылья вырастают. — И где каждый из приближенных Старрика, разумеется, — хохочет Рот. Будто от него стоит иного ожидать. Джейкоб и не ждет, у него все принципы с ног на голову переворачиваются, а жажда действий заполняет все естество. Максвелл в нем ничего, кроме жажды, и не оставляет. Хочется затопить ее чем покрепче, но он обещал Гринни не пить и не ввязываться… — Мистер Рот? — заговорщически наклоняет голову Фрай. Максвелл предвкушающе мурлыкает, и это вообще сложно оставить без внимания и с более высоким уровнем самообладания. — Вы свободны этой ночью? — он и без того на нервах Джейкоба играет, как на хорошо отлаженной скрипке, можно и не противиться разок. — Каждой ночью — лишь для вас, дорогой мой Джейкоб!