Playing With Fire

К приезду ХёДжун и Сону-хёна, Джиён был готов с ними поговорить. Он был мрачен, даже зол, представляя тяжёлую руку хёна и то, с каким звуком та ударила мальчика. Сынри под утро был отправлен в свою комнату, чтобы ребёнок отдохнул и не слышал приближающегося скандала. Да, они его родители, а Джиён – его родственная душа, его истинный, так что последнее, что Квон сделает – это промолчит. Табло приехал весь на взводе, злой, как тысяча чертей и с женой не разговаривал. Нуна стояла за его спиной, и Джи почему-то так не хотел смотреть ей в лицо, опасаясь увидеть на ней отпечатки боли, усталости, ненависти к Джи. Он пригласил их в столовую, разливая крепкий кофе, давая им насладиться убранством в своём доме, давая рассмотреть отличия между ними и Джиёном. Они редко приезжали к нему, гораздо реже раза в год, Джи сам к ним наведывался, его тянула туда невидимая рука, тисками сжавшая сердце. - Где мой сын? – охрипшим голосом спросила ХёДжун, отворачивая голову от предложенного напитка. - В своей комнате. Она вся вскинулась, задохнулась, её чёрные волосы, облепившие прядями тонкую шею, взметнулись к лицу, а в глазах отразилась какая-то чёрная пустота. - В своей комнате?! – её рука сжалась в кулак, которым она будто хотела его стукнуть, но для этого стояла слишком далеко. – Как он может быть в своей комнате, если она не здесь? Он не у себя дома! Отдай нам нашего ребёнка и… Джиён понял, что они собираются оборвать все связи с ним. Наверное, он перешёл черту, делая это медленно, осторожно, но, в конце концов, оказался за чертой. Может быть, для них это был край. Она напугана, но зла, и только что выдала себя. На такие случаи у Джи всегда был план. - И мы уйдём. - Постой, милая, - Сону-хён, молча сверливший его до этого тяжёлым взглядом, наконец-то заговорил. Он стоял к Джиёну ближе женщины, смотря на расслабленного Джи с ненавистью. – Может, он имеет какое-то право на нашего Сынри? Вот только какое? Не расскажешь мне, дружище? - Я ему не отец, если ты об этом, - хмыкнул Джи, наслаждаясь настоящей агонией, мукой на лице мужчины, но видя тут же загоревшуюся надежду. Наверное, всю ночь думал об этом, сомневался, корил себя за такие мысли, но не мог остановиться. – Между мной и нуной никогда ничего не было. Сынри мне не сын. - Тогда почему ты… Весь запал, всё желание ругаться и бить морды вмиг испарилось, когда в напряжённой секундной тишине раздался голос, позвавший его. - Джиён, - Сынри показался в дверях столовой, в своей пижаме, сонный и проснувшийся от знакомого запаха своих родителей. – Мам? - Любимый, - тихо прошептала нуна, раскрывая свои руки, свои объятья, опускаясь на колени. Табло-хён тоже отвлёкся, теряя весь свой злой запал, разворачиваясь к своей семье лицом. – Мы так волновались, солнышко. Всё же, он был ещё ребёнком, который не мог слишком долго сердиться на взрослых. Его глаза тут же заискрились от слёз, он кинулся к ним, обнимая свою маму и пытаясь захватить и папу. ХёДжун гладила шелковистые волосы сына, мягкость которых Джи мог ощутить даже так, лишь по воспоминаниям, вдыхая его запах, наслаждаясь одним его присутствием. Чернильное сердце забилось как заведённое. Столько людей любили его такой одержимой любовью. - Прости, что папа тебя ударил, - Сону гладил его лицо, целуя щёчку, обнимая его маленькое тельце. – Прости меня, сынок. Джиён не смог настоять на завтраке, он хотел прикоснуться к нему ещё разок, прежде чем его заберут, но не хотел, чтобы малыш ощутил напряжённость между Джи и его родителями. ХёДжун смотрела на него с ненавистью, отказавшись зайти в комнату Сынри. Она терпеливо дождалась, когда мальчик переоденется, возьмёт свои вещи, Джи успел лишь настоять на том, чтобы его одели в некоторые вещи, которые были куплены Квоном, потому что на улице валил белоснежный снег. Нуна держала маленькую ладошку сына, пропуская его вперёд, Джи проводил тёмную макушку взглядом, отлично понимая, что если ничего не сделает, то это будет их последняя встреча. В любой другой момент Джи бы сделал абсолютно всё, но тут был Сынри, он не должен ничего увидеть, заподозрить, он должен жить в своём мире, который, несомненно, стал побольше того, в каком он прибывал при их первой встрече. - До свидания, малыш, - он помахал ему рукой, получая полный обожания детский взгляд. Он тихо договорил закрытой двери. – Я люблю тебя. Джиён смотрел из окна за машиной Табло-хёна, прищурившись, смотрел на их след, ощущая, как волнами инстинкты давят на него, напирают, подчиняют. Это было безумно трудным решением. Он пытался сопротивляться, давить в себе это, жажду было нечем утолить. Он буквально задыхался от того, каким безумием его подавляло. Он сидел в комнате мальчика, смотрел на его аккуратно заправленную постель, повсюду стояли игрушки, которые малыш любил, его вещи развешаны в шкафах. Пижама, всё ещё хранившая запах грозового неба, дождя. Мог ли Джиён позволить им забрать Сынри? Нутро сопротивлялось такому раскладу. Он больше его никогда не увидит? Не обнимет? Не коснётся его шёлковой, белоснежной кожи, не поцелует его ручки, не почувствует его тепла? От одного лишь представления подобного будущего ему захотелось умереть. Жизнь без Сынри не имеет никакого смысла, это просто скитание по бренному миру, не зачем будет вставать по утрам, кушать, пить, дышать. Всё равно, что остаться без сердцевины. Но на какое будущее он обрекает Сынри? - На светлое и радостное, - фыркнул Джи, разминая шею. Руки от ударов об стену болели, но всё было терпимо. Он сделает всё, чтобы Сынри был счастлив. С Джиёном так точно будет. - Они планируют забрать Сынри в Кванджу, - бесстрастный голос Тэяна в телефоне разбудил его в два часа ночи. Джиён хмыкнул, вставая с постели и ища сигареты. Дома было темно, лишь яркие фонари на улице чуть освещали спальню. Когда Сынри не ночевал тут, свет был бессмысленным. – Автобус сегодня в полдень, билеты ещё не куплены, но Табло точно планирует вывезти мальчика сегодня. - Тогда приснимся им ночным кошмаром этой ночью, - Джиён выпустил белые клубы, наслаждаясь прохладой и зимней стужей. Ему хотелось улыбаться. Дверь с тихим щелчком отворилась, и почему-то именно в этот момент он вспомнил свой первый визит. Как нуна открыла ему дверь, как она впустила его в их жизнь, как она познакомила Джиёна с Сынри. Как душно было в его комнате. И сердце готово было выпрыгнуть из груди. Тэян ступал абсолютно бесшумно, лишь мельком оглядываясь по сторонам, без ошибок находя родительскую спальню. Квон сначала хотел взглянуть на своего мальчика, убедиться, что тот в порядке. Дверь в детскую была распахнута, Джи заглянул туда и увидел, что на тесной кровати мальчик спал не один – нуна лежала с ним, накрыв его одеялом и положив ладонь на его грудь. Джиён остановил Тэяна движением руки, собираясь в последний раз посмотреть на них, таких родных друг другу, посмотреть на Ри в объятьях матери, которой скоро лишится. Это будет безумно больно, Сынри будет страдать, и какая-то часть души Джиёна так этого не хотела. Он хотел бы найти другой выход, иной вариант, какой угодно, но выбора не было. Это ловушка и выход из неё – именно такой болезненный. - Разберись с моим хёном, - тихо проговорил Джи, Тэян тут же развернулся, уходя, оставляя Джиёна одного. Джи сам хотел бы это сделать, за пощёчину, доставшуюся его душе, но важнее было убедиться, что Сынри не проснётся в самый неподходящий момент. Детская почти не изменилась – всё те же обои со зверятами, приглушённый желтоватый свет, маленькие шкафчики, знакомый запах. Немного душно. Или это всё нервы? Он сделал крохотный шаг внутрь, толстые ковры поглощали любой звук, спрятанный за поясом пистолет с глушителем лёг в правую руку привычным образом, немного скользя от влажности ладоней. Сердце не билось где-то в глотке, хотя лёгкое волнение и оглушало. Он подошёл ближе, рассматривая лицо малыша, его очерченные линии, тёмные волосы и тени, отбрасываемые густыми ресницами. Нестерпимо хотелось его коснуться, Джиён страшно соскучился за два дня, проведённых в разлуке. Женщина была в майке и широких штанах, её густые волосы были откинуты на подушку, она держала руку на сыне, словно даже во сне хотела к нему быть ближе. Джиён был ей благодарен. Она заботилась о сыне, любила его, не давала ему болеть и хорошо кормила – всё самое важное, всё то, о чем так беспокоился Джи. Она родила его, если бы не она, то Джи бы никогда не встретился с ним. Его жизнь была бы бесполезным куском дерьма. - Спасибо, - шепнул он, приближая своё лицо к ней. Знакомый запах свежести, зелёной травы вмиг заполнил его лёгкие. На её обнажённой ключице было выведено имя его хёна, знак, который за столько лет он увидел впервые. – ХёДжун-нуна. Женщина вздрогнула, открывая глаза, почувствовав холодное дуло пистолета, прижатое к её шее. - Просыпайся, - ласково позвал её он, давая ей время, но зажимая рот. Она предсказуемо замычала, а Джи надавил пистолетом сильнее, и женщина притихла, скашивая напуганные глаза на сына. Мальчик спал, всё так же спокойно вдыхая-выдыхая, чуть надувая губы, а отбрасываемые ресницами тени делали его беззащитным и хрупким. – Идём со мной, нуна. Надо отдать ей должное – она не была удивлена. Она шла, то ли от страха, то ли спросонья, спотыкаясь, не сразу находя выход из спальни сына. Её шаги были неустойчивые, она хваталась за стену, и Джи мстительно прижимал её к себе, давая ощутить холод своей одежды, холод зимы, из которой он пришёл за ней, за её жизнью. Её кожа послушно скользила под перчатками, он гладил её хрупкие плечи, грязно играя на её страхах. Наверное, она его ненавидела. Он остановился, толкая её к стене, тёмные волосы взметнулись, открывая её бледное, напуганное лицо. Она вся сплошь дрожала, даже её ресницы, даже её дыханье – дрожащее, выдохами оседавшее на его губах, так близко он к ней приблизился. Он испытывал безумную благодарность – только взгляни, тебя не станет и он будет моим. И был даже немного возбуждён. Отдай мне его. - Что же ты делаешь, - ХёДжун слабо сопротивлялась его рукам, которые гладили её скулы, губы, шею, всё то, на что он раньше смотрел исподтишка. – Зачем, Джиённи? - Сынри мой, - слабо шепнул он ей, перехватывая дёрнувшиеся руки. - Не смей! – она шипела, изворачиваясь, наплевав на боль, думая, что он причинит мальчику вред. – Не трогай его! Лучше меня, не трогай моего сына! - Со мной он будет в безопасности, - Джиён отошёл чуть дальше, доверяя ей и её благоразумности. Он расстегнул кожаную куртку, под которой на нём была рубашка, пуговицы легко поддались даже пальцам в перчатках. Она внимательно следила за его движениями, распахивая глаза, когда поняла, что он хочет ей показать. – Поверь мне, я не смогу сделать ему больно, даже если захочу. Имена на телах людей – это самое сокровенное. Это то, что отражает твоя душа, твоя сущность, твой рай, твоё благословение, то, зачем ты пришёл в этот мир. Люди берегут эти имена, не всем дозволено это видеть, заклеивая пластырями, узорами, татуировками, потому что имя, написанное на теле, человеку не забыть никогда. Не выдавить из памяти, оно будет тебе сниться, слышится в каждом шорохе до конца твоих дней. - Если ты приглядишься, нуна, то рассмотришь, - он подошёл ближе, улыбаясь в ответ на ужас в её глазах. - Не может быть, - женщина захныкала, почти оседая на пол, но Джи ей не позволил. Она была так несчастна, так горестно стонала, словно Джи озвучил приговор её девятилетнему сыну. Возможно, всё так и было. Под узором лепестков алой сакуры, под хитрым сплетением бутонов, веток и листьев было выведено имя Сынри. Это то, с чем он жил, смирился, свыкся, его сущность, смысл и причина. Его вопрос - его ответ. - Вот так, нуна, - он улыбнулся ей, приставляя опущенный пистолет к её груди, надавливая. – Спи спокойно, он будет счастлив. Я клянусь тебе. Наверное, это игра бликов, но на миг, на секунду, перед тем как в последний раз вздохнуть, она посмотрела на него с толикой спокойствия. Это придало ему сил, и он надавил на курок, придерживая дёрнувшееся тело, ощущая, как боль мгновенно вспыхнула и тут же погасла в ней. Она грузом осела на пол, Джи положил её аккуратнее, откидывая волосы назад, в последний раз вдыхая её запах. Под пальцами в перчатках текла кровь, просачиваясь, капала на пол, а её взгляд тёмных глаз смотрел ровно в потолок. Это почти свело его с ума. Свои глаза, такие красивые, тёмные, единственные в своём роде, Сынри получил от своей матери. Ему вдруг стало так горько и страшно. Ощущать нотки любимого запаха его мальчика в сплетении ароматов её тела, остывающего с каждой секундой, было полным безумием. Он поспешил закрыть ей глаза, отставляя её тело чуть дальше, поднимаясь на ноги. Тэян тоже закончил, он стоял в коридоре, глядя на приготовленные чемоданы. Семья, которая хотела уехать в безопасное место через несколько часов, уже никогда не покинет порог этого дома своим ходом. - Вызывай своих ребят, - устало проговорил он, оглядываясь в поисках одеяла, в которое он мог бы завернуть мальчика и забрать с собой, в холод, в зиму, откуда он пришёл, в свою жизнь. Уже навсегда.