Snakeskins

      Приветственный пир Феличиано в целом понравился. Вкуса еды он не чувствовал и потому старался съесть ровно столько, чтобы устоять на ногах и хорошо выспаться. Сильная тошнота от криков Распределительной Шляпы уже прошла.       — Ладно! Первокурсники, все за мной!       У каждого факультета было двое старост, девушка и парень, и именно парень позвал всех первокурсников Слизерина встать из-за стола. Они покинули Большой зал раньше остальных факультетов, и Феличиано предпочел этому не удивляться.       Рядом с ним, Англией и Скорпиусом шёл мальчик по имени Чарльз Хиггс; на пиру он наелся от пуза и громко зевал. Маленькую девочку с бледной кожей и длинными черными волосами звали Элиза Гэмп. За ней шли ещё две, но Феличиано не расслышал их имена — он думал, как бы не споткнуться о движущиеся лестницы, пока они шли из Большого зала коридоры замка.       — Если вы попали на Слизерин, значит, вам суждено совершить великие дела, — без особого интереса говорил староста, высокий темнокожий парень с резкими чертами лица. — Другие факультеты нам просто завидуют. С них выпустится всего один или два героя, зато у нас каждый может стать кем-то значимым.       Возможно, он думал, как бы извиниться за произошедшее. Феличиано же хотелось, чтобы у него наконец-то расслабились руки и прекратили травмировать ладони. Крест под рубашкой казался холодным и тяжелым — то ли взаправду, то ли из-за пережитого стресса. Как бы Феличиано не любил отдыхать и спать в свое удовольствие, это маленькое тело начинало его расстраивать.       — Что значит «линяла», Забини? — спросила одна из девочек. Англия на мгновение застыл, проходя через очередную дверь, а Феличиано очнулся от ощущения холодного влажного воздуха, касающегося его кожи. Ему не понравился его спёртый запах, но староста продолжал вести их все дальше и дальше по тускло освещённым коридорам. Как оказалось, вопрос задала Гэмп.       Забини, староста, лишь резко рассмеялся, продолжая идти мимо мерцающих белых свечей и затхлых мокрых камней. Зимой тут будет ужасно…       — Другие факультеты считают это оскорблением! Вот скажи, что такого плохого в том, чтобы избавляться от шрамов и выбрасывать вещи, которые больше не нужны? Постоянное обновление — вот что значит быть слизеринцем. Перерождаясь, вы избавляетесь от старого себя, как змея, сбрасывающая кожу.       По крайней мере, староста гордился своим факультетом, поскольку Феличиано разочаровался в нем ещё сильнее, когда проход круто пошел вниз и он вздрогнул, услышав, как вдалеке капнула вода.       Возможно, Роуз Уизли была права. Наверно, Феличиано следовало надеяться, что шляпа распределит его на Пуффендуй, ученики которого жили прямо над кухней.       Они остановились перед маленькой нишей в стене. В ней ничего не было, пока Варгас не разглядел зелёные камни и какие-то царапины, смутно напоминавшие тело змеи, поднявшей голову и смотрящей на них двумя маленькими черными дырочками вместо глаз.       — Мы, на Слизерине, используем систему паролей. Если вы сообщите их ученикам с других факультетов, вам наложат проклятье на язык, или, что ещё хуже, мы не скажем новые.       Это шутка, правда?       — Розетти!       Феличиано тут же очнулся, а две черные дыры вспыхнули зелёным светом. Блёклые царапины начали извиваться подобно настоящей змее; её тело поднялось вверх, пока не исчезло, открывая узкий дверной проем, через который можно было пройти только по двое.       Хоть кто-то о них помнил…       К концу узкий проход резко расширился, а повсеместный холод исчез, как и влажность. Сводчатый потолок освещался круглыми зелёными лампами, свисающими с цепей, а в дальней стене виднелись окна, через которые проходил ярко-зелёный свет. Днем вероятно, здесь было намного светлее, потому что сейчас Феличиано видел лишь зелёные кожаные диваны, предназначенные для учёбы и отдыха.       — Сюда. Мальчики налево, девочки — направо, — они шли по тускло освещенному помещению, следуя инструкциям старосты. Тихий магический гул намекал, что на коридоры были наложены чары — наверно, чтобы дети не ошивались вокруг. Забини пошел с мальчиками, ведя их по маленькому коридору с семью комнатами и провожая до самой последней.       — Все семь лет обучения вы будете жить в одной и той же комнате — если, конечно, не вылетите. Имена на табличках будут меняться каждый год, показывая, на каком вы курсе, — и если Феличиано правильно понял, одна из четырех кроватей за этой дверью когда-то принадлежала…       — Моя у окна! — сонный Хиггс вошел первым и быстро занял кровать у единственного мерцающего окна в длинной каменной комнате. Как только он перешагнул порог, на стенах зажглись свечи. В одном углу уже стояли сундуки с чемоданами, и Феличиано удивился, услышав знакомое мяуканье. Выглянув из-за Англии, он увидел кота, свернувшегося калачиком на одной из подушек второй кровати от двери.       — Ве, мистер староста, сэр.       — Забини, Варгас. Паскаль Забини, — его имя казалось итальянским, но Феличиано не чувствовал между ними какой-либо связи.       — Забини, какая кровать принадлежала Розетти?       От его вопроса гордый старшекурсник немного сник. Судя по отполированному значку, ему было где-то шестнадцать-семнадцать лет, и Феличиано восхитился тем, что парень взял себя в руки и сохранил чувство такта.       — Как ты узнал про это, Варгас?       — Мы дружили семьями. Теперь их больше нет, но мне бы хотелось их помнить.       Забини молчал, а остальные три ученика слушали их. Возможно, отец рассказывал Скорпиусу о случившемся, но Гиббс, похоже, был совсем не в курсе. Наконец, староста выпрямился и кивнул на кровать, где спал кот.       — Это твой фамильяр, Варгас?       Феличиано кивнул.       — Да, сэр.       — Насколько я знаю, эта кровать была его, а сейчас — она твоя.       — Спасибо, сэр.       — Все по кроватям! Завтра утром вы сначала идете на завтрак, а затем — на первое занятие по гербологии. Набирайтесь сил, они вам завтра понадобятся!

***

      Слизеринские кровати были буквально каменными. Каменные конструкции были украшены змеиными хвостами и крупными зелёными изумрудами, которые зажигались, стоило лежащему проснуться. На окнах висели шелковые шторы, казавшиеся абсолютно бесполезными. Они совсем не пропускали свет, а в раздвинутом состоянии лишь усиливали зеленое мерцание снаружи.       Хотя тело молило о сне, Артур всё же составил вечером письмо Шотландии, больше уделяя внимание хорошим и плохим моментам и не обращая внимания на кляксы и каракули на бумаге. Скорее всего, он перепишет его завтра и, вероятно, отправит школьной совой к концу недели.       Ещё одним жутким наказанием для заколдованного тела, помимо сотен ужасных ограничений в виде выносливости и уважения, была ужасная зависимость ото сна, к которой Артур попросту не привык. Утром он резко пожалел, что писал письмо, когда его разбудил староста, громко стуча в дверь спальни.       — Первокурсники! Подъем! Пора вставать! — слава богу, он не зашел. Артур был не единственным, кто встал с мутными глазами ото сна и измученным выражением лица. Даже когда он сполоснул лицо холодной водой из маленькой раковины и поправил школьную форму под слизеринской мантией, ситуация не особенно улучшилась.       Бедный Италия проснулся первым, за ним почти сразу последовал Скорпиус, который в панике рылся в сумке, когда Артур вошел в гостиную. Феличиано гладил своего кота и одновременно смахивал палочкой кошачью шерсть, а стоявший позади Англии Хиггс был одет только наполовину.       — Хорошо спал? — спросил Артур, а Италия ему ослепительно улыбнулся.       — Мы под озером, да? Ночью я слышал воду и это было восхитительно! — Артур не слушал его, но мог, если в этом была необходимость. — Ты видел наше расписание?       Он не видел, но тут подошел взволнованный и абсолютно перепуганный Скорпиус, и Италия протянул расписание так, чтобы все видели. Хиггсу было плевать.       — Первое занятие — гербология.       — Ой, Лонгботтом! Я слышал, он ужасен!       — Да? — спросил Артур, с подозрением относясь к подобным заявлением, осмотрел Скорпиуса с головы до ног и отмахнулся от него. — Мне казалось, что бывший член армии Дамблдора будет добр к ученикам, особенно к первокурсникам.       — Профессор Лонгботтом — декан Гриффиндора, — ага, Артур начал понимать, что происходит. — Но профессора вчера ужасно поругались, и кто-то поговаривает, что у других факультетов по ноль очков!       — Очки? — встрял Феличиано, и Артуру показалось нелепым то, что ему нужно сколько всего объяснять.       — Всем факультетам в начале года дают по пятьдесят очков. Но, получается, они остались только у Слизерина?       — Да, и… — раздался тихий шорох камней, и все в гостиной затихли. К ним вышел знакомый волшебник в длинной белой мантии в зеленую полоску; утренний свет позволял увидеть выражение лица Драко Малфоя.       — Так вот где прячутся мои ученики, — он произнес эти слова почти любезно, но его взгляд скользнул по Скорпиусу и мгновение задержался на нём. Вероятно, так было лучше. — В первый учебный день это простительно, но вам стоит запомнить: либо мы едим все вместе, либо не ест никто. Повторения прошлого вечера я не допущу. Мы слизеринцы, и мы не прячемся.       — Профессор Малфой! — крикнула одна из слизеринок — девочка, стоявшая в противоположном от первокурсников конце комнаты. — Это правда, что вчера вечером с других факультетов сняли все очки? За день до занятий?       — Вы сами всё увидите в Большом зале, но спасибо за напоминание, мисс Харпер — именно поэтому я и пришел, — и профессор Малфой резко остыл. От его голоса буквально веяло холодом. — Если я узнаю, что слизеринцы провоцируют учеников других факультетов или насмехаются над ними по поводу прошлого вечера, даже если они того заслуживают, то я лично сниму последние очки с Слизерина. Это понятно?       — Да, профессор.       — И не думайте, что я не узнаю об этом только потому, что лазарет находится далеко. Вам стоит бояться меня не меньше, чем мисс Норрис, — Артур полностью верил ему, и все они в унисон пробормотали «да, профессор». — Очень хорошо. У вас есть час — поесть и поспешить на занятия. Я не потерплю опозданий в первый же день.       Правило, что весь факультет завтракает вместе, показалось Артуру странным. Он не посещал Хогвартс веками, но определенно заглядывал туда время от времени. Впрочем, когда они шли до Большого зала, он всё же вышел из себя, обернулся и встряхнул перепуганного Скорпиуса, который причитал, что потерял чернильницу.       — Чёрт возьми, тогда воспользуйся моей!       Мальчик замолчал, в ужасе распахнув глаза, и Артур скривился. Выйти из себя в первый же день — не лучшее начало целого года этого притворства, но, по крайней мере, Скорпиус успокоился и смог нормально поесть.       Следующей трудностью для Артура был Италия.       — Ты опять ужасно выглядишь.       — Если бы я знал, что ем, то, может, чувствовал бы себя лучше.       — Это драники! Не кривись!       — Тут даже нет соли?       — Добавь её, идиот!       — А как же чеснок? Или шалфей? Здесь вообще есть петрушка?       — Тогда ешь фрукты!       Терпение Артура Кёркленда было на пределе, и он хмуро вел шестерых первокурсников к школьным оранжереям. Когда они остановились у теплицы №1, многие растерялись.       — Что?       — Он уже начал?       — У нас же ещё пять минут!       Артур посмотрел на часы — тот самый заколдованный предмет, держащий его в теле ребенка — и их циферблат вполне ясно показывал без пяти девять.       — Может, он с ними беседует, как это сделал профессор Малфой? — предположил Италия, и Артур надеялся, что он прав. Но когда он попытался открыть дверь теплицы, та дёрнулась, но не открылась. Невозможно.       — Нам постучать? — спросила одна из девочек. Артур глянул на ее надменное лицо, сжал кулак и постучал по стеклу.       Через стекло профессор был виден плохо. Можно было лишь понять, что он высокий и в чем-то красном. Когда он, казалось, не услышал шума, Артур второй раз постучал по двери, стараясь ударять быстро и сильно.       Ничего не произошло. Лонгботтом даже не обернулся.       — Профессор сказал не опаздывать! — три минуты уже истекло, и Италия оттолкнул его, вытянул палочку, дважды стукнул ей по ручке двери и произнес заклинание. От чёрного кончика его палочки пошла струйка серых искр, но больше ничего не произошло.       — Ты говоришь по-итальянски, а надо по-английски: Алохомора!       — Во-первых, это не английский, а латынь; во-вторых…       — Не ссорьтесь, лучше пошумим!       Пять отчаявшихся детей и две оскорблённые нации застучали по стеклу, надеясь привлечь внимание гриффиндорцев, чтобы те наконец-то впустили их. Затем Элиза Гэмп заплакала, а Чарльз Хиггс закричал на Артура, будто он был во всём виноват.       — Что здесь происходит?       Артур обернулся и увидел, что стоит рядом с невероятно высоким человеком, одетым в пальто минимум из трёх животных и держащим в огромном кулаке розовый зонт. Его серебристые, снежно-белые волосы перетекали в бороду и рассыпались непослушными кудрями вокруг приплюснутого лица и больших тёмных глаз. Англия не мог вспомнить имя лесничего Хогвартса, но по виду он был хорошим человеком.       — Дверь не открывается! — причитала Гэмп, пока Италия вился вокруг неё с двумя другими девочками, пытавшимися успокоить её. — П-профессор М-М-Малфой сказал не опаздывать, но…       — С чего бы Невиллу запирать дверь? С дороги, мальчики, — Артура отпихнули с дороги, и мгновение спустя раздался грохот замка теплицы, который по-прежнему не поддавался. — Он даже во время уроков ее не закрывает, это не…       Ещё один рывок, на этот раз с сердитым ворчанием.       — Почему я должен…       В этот раз толчок, на всякий случай.       — Ну ладно.       А потом послышался ужасный скрежет покорёженного металла и разбитого стекла; дверь была сорвана с петель, и под крики нескольких гриффиндорцев и слизеринцев лесничий просунул голову в теплицу, по-видимому, улыбаясь опешившему преподавателю.       — Хагрид! Ради всего святого, что ты делаешь?!       — Доброе утро, профессор Лонгботтом! Похоже, тут небольшие проблемы с дверью. Я сегодня же её починю, но позже. А вот недостающие ученики.       Он подтолкнул первокурсников внутрь, в запах мульчи и тёплый парниковый воздух.       Они увидели перед собой волшебника, который был намного моложе большинства профессоров — прямо как профессор Малфой. У него было довольно вытянутое лицо и отросшие тёмно-каштановые волосы, завязанные в очень короткий хвост. Его красная мантия была короткой и скорее походила на тунику, надетую поверх чёрных штанов и чего-то, подозрительно похожего на маггловские резиновые сапоги. Под красными складками виднелась золотая ткань рубашки и толстая пряжка, заляпанная садовой почвой. Его руки и запястья были скрыты под толстыми коричневыми перчатками, покрытыми грязью, а его палочка висела в чехле на поясе рядом с несколькими сумками и садовыми инструментами.       Он был озадачен тем, что только что услышал, и смотрел сначала на семерых учеников, а затем — на Хагрида. Лонгботтом выглядел так, будто спрашивал, не врут ли ему. Когда Хагрид не ответил, профессор взял себя в руки и махнул в сторону нескольких горшков, приготовленных для слизеринцев.       — В таком случае, я поступлю, как честный человек, — он посмотрел через плечо на массивный подсолнух, чья коричневая шляпка была заколдована под часы. — Десять очков Слизерину вместо пяти, которые я отнял за каждую минуту опоздания.       Гриффиндорцы недовольно зашептались; многие из них уже надели перчатки и держали в руках секаторы. Когда профессор Лонгботтом обернулся, они спокойно выдержали его взгляд — особенно Роуз Уизли и застенчивый Альбус Поттер. Артур был и доволен, и разочарован тем, что преступника среди них не было.       — Когда я узнаю, кто подстроил эту шутку, обещаю, виновные окажутся по самые уши в горшках для мандрагоры. Спасибо, Хагрид.       — Всегда рад помочь, профессор.       Так начался их первый день в Хогвартсе.