Snakeskins

      — Не ходи в лес.       — Ве? — Феличиано не был готов к тому, что другая нация разбудит его ни свет ни заря, и не понимал, о чем он предупреждающе шепчет в темноте.       — Что бы ты ни делал, как бы долго мы ни были студентами, не ходи в Запретный лес.       — Он же Запретный, зачем мне?..       — Просто не ходи.       Больше Англия распространяться не пожелал, и это выматывало даже больше, чем раннее пробуждение. Феличиано пришлось прижаться лицом к подушке, обнять фамильяра и попытаться снова заснуть до того, как гигантский кальмар проплывет мимо их окна, чтобы шумом разбудить учеников на занятия.       О Хэллоуине стоило написать домой, потому что этот праздник как таковой в его стране не отмечался. Огромные тыквы, в которые можно залезть с головой, с вырезанными причудливыми лицами, были зачарованы петь под плавающими в воздухе свечами, освещающими Большой зал, украшенный черно-оранжевыми знамёнами. Феличиано понравились две вещи: смешные песни и гора еды, тогда как остальные студенты оценили чары и игры, от которых они так смеялись, что потом даже думать нормально не могли.       — Кто-нибудь видел Кровавого Барона? — и привидения, так много привидений, и смешных, и пугающих, и добродушных, и гадких, все они парили и высовывали головы из тарелок с едой, проплывали над студентами, удивляя и вызывая смех. Это было незабываемо, хоть и немного страшно.       — А кто это — Барон? — спросил он у Забини, пока мимо него проплывал кубок с тыквенным соком. Староста улыбался, но, услышав вопрос, перестал.       — Наш призрак факультета, но сегодня я его еще не видел.       — Если честно, я его неделями не видел.       А Феличиано вообще никогда не видел Барона, поэтому совершенно забыл об этом разговоре, когда воскресным ноябрьским утром получил вместо привычной кричалки нечто совсем иное.       «Впервые более чем за сто лет тебя не будет со мной на почетном карауле», — письмо Ловино было длинным и тщательно составленным. Оно не было напечатано, как дополнительные записки, которые он часто отправлял с документами, — нет, оно было написано от руки на нескольких листах их лучшей гербовой бумаги, запечатанных кольцом с печатью, которое было так же старо, как союз Северной и Южной Италии.       В следующий раз, когда старшекурсники отправились в Хогсмид во второй половине дня, Феличиано откопал единственный золотой галеон, привезённый с собой в школу, и попросил слизеринскую девушку-старосту купить ему бутылочку качественных чёрных чернил и несколько листов отличной бумаги в магазине в городе. Большинство первокурсников обычно просили конфеты или игры, а он, к тому же, так тихо об этом попросил, что она, казалось, была искренне впечатлена просьбой.       Его письмо в Рим на День памяти было не таким длинным, как у Ловино, потому что он мало что мог написать в ответ. Он провёл остаток ночи без сна и стоял у камина в гостиной, попросив Англию объяснить другим первокурсникам, чтобы его не тревожили и не мешали нести караул.       На следующий день Феличиано был самим собой, хоть и постоянно клевал носом, вспоминая шипение дождя и скрип военных сапог, тоску караула у совсем другого пламени в его столице. Следующая кричалка окончательно вернула всё в норму.       Через неделю он вернул долг Англии, и остаток ноября прошел без эксцессов.       Он не забыл, почему они через это проходят. Девушка-староста была семикурсницей, и Феличиано прикладывал все усилия, чтобы достать для неё вещи, когда ей что-то нужно, или написать доклады специально для неё, чтобы она запомнила его в первый прекрасный год. Наконец, с первым снегопадом, опустившимся на замок, Феличиано выбрался из спальни и нашел её сидящей за длинным пергаментным свитком, бесцельно сжимавшей перо и смотревшей в одно из зелёных окон на рябь озера, мрачно кружащуюся над гостиной.       Отстегнув футляр с палочкой из-под рукава, Феличиано выдохнул и шагнул к ней.       — Мисс Пьюси?       — Ой! Что ты здесь делаешь в такой поздний час, Варгас? Первокурсникам давно пора спать!       Она была приятной девушкой с грустным лицом. За беготней от кричалок (последняя плюнула в него пламенем, из-за чего профессор Малфой одарил его пугающим взглядом) Феличиано не сразу заметил, что староста никогда полностью не открывала глаза, постоянно смотря лишь вниз, и заканчивала фразы со вздохом. По его наблюдениям Пьюси была очень хорошим человеком: была резкой, когда нужно, и не настолько робкой, чтобы ею помыкали — Феличиано видел, как одна из первокурсниц попыталась так сделать и тут же получила в ответ таким сильным проклятьем, что двум префектам и старосте-парню пришлось приводить ей пальцы в порядок.       Но ей было грустно, и то, как она поднимала взгляд всякий раз, как Феличиано говорил по-итальянски, побудило его молча взять стул, стоящий рядом с нагромождённым столом, и положить футляр для палочки поверх свитка.       Его кожа была старой, но не древней: как минимум семь или восемь лет использования оставили следы на медных застежках, а ремешок замахрился по краям. На нём были складки, как от скручивания, будто кто-то пытался или даже смог сломать то, что лежало внутри.       Но Феличиано хотелось, чтобы она увидела не столько качество кожи, сколько вензель «М.Р.», вырезанный на футляре.       Когда он снова посмотрел на неё, Пьюси то ли улыбалась, то ли плакала: глаза чуть прикрылись и заблестели, а щёки покраснели. Она покачала головой и затем посмотрела на него, одной рукой потянувшись к футляру, прежде чем Феличиано уступил и вынул из него свою палочку.       — Ты просто маленький мальчик, откуда это у тебя? — девушка взяла футляр как нечто драгоценное, её голос был полон мимолётной боли, когда испачканный в чернилах большой палец коснулся инициалов.       — Семьи Варгас и Розетти знают друг друга, — какое-то время он был далёк от магического сообщества, но потухшая связь ярко вспыхнула прямо перед разрушением дома. — Когда его мать узнала, что я собираюсь в Хогвартс, она дала мне это, — или, скорее, он нашел это в том, что осталось от их дома. Крест, по крайней мере, действительно был подарком.       — Ты тоже его знал?       — Я его не помню, — солгал он, потому что никогда не знал Майкла Розетти, когда тот был жив, но помнил всё, что увидел и узнал после его смерти.       — Он был таким хорошим, — она вытерла слёзы краем мантии, а у него не нашлось платка, чтобы предложить ей. — Я не должна тебе этого говорить, но… но мы некоторое время встречались.       — Некоторое время?       — Два… три года? — это было не «некоторое время», а «весьма приличное время», и, сказав это с вымученной улыбкой, она прикрыла рот рукой и кашлянула, чтобы скрыть всхлип. — Я… я очень хороша в проклятиях, но я… Виктуар Уизли, она намного лучше в контр-заклинаниях, — староста Гриффиндора?.. — Я провела половину пятого курса с… с тролльими ногами и не могла показаться на люди. Майкл всегда был рядом и… его чуть не отчислили за дуэль. Мне пришлось расстаться с ним.       Она так сильно покачала головой, что несколько тёмных прядей выбилось из ее тугой косы. Пьюси, закрыв глаза и прикрыв лицо рукавом, собиралась сожалеть о том, что скажет, но Феличиано всё равно хотел услышать это.       — Я не должна была этого делать, — её голос звучал так тихо, будто кто-то взял птенца и выбросил его из гнезда до того, как он был готов к этому. — Я действительно хотела… я бы хотела так не делать…       — Он сказал тебе что-нибудь, прежде чем?..       — Нет… нет… У него не было шанса, — она снова подняла взгляд, но Феличиано знал, что Пьюси смотрела не на него, её взгляд не мог сосредоточиться на нём, когда она смотрела на призрака. — Я велела ему никогда не разговаривать со мной, даже на уроках или здесь, в гостиной, — он ненавидел смотреть, как плачет Пьюси, он ненавидел смотреть, как плачут дети… — Я велела ему, а потом уехала домой на всё лето… Я отменила поездку в Италию, я игнорировала его весь прошлый год, а потом… а потом…       Он подумывал о том, чтобы отдать ей футляр для палочки, и желание сделать это только усилилось, когда Пьюси сдалась и расплакалась. Феличиано хотелось это сделать, но затем понял, насколько это опасно.       Подарить девушке воспоминание о потерянной любви было таким же добром, как и проклятием. Если он оставит ей предмет, на который можно выплеснуть горе, ей придется стать сильной, чтобы изжить эти чувства, иначе они выльются в нечто ужасное. Она уже ходила по краю, вспоминая мертвеца, проходясь по тем же коридорам, в которых его убили, засыпая в той же постели, где был отравлен его разум. Он не мог подвергнуть её ещё большей опасности.       — Спи крепко, дитя.       Вместо этого он произнёс сонное заклинание, погружая её в здоровый сон без сновидений и забирая футляр, чтобы спрятать его под рукав. Феличиано прикинул еще один вариант, но потом повернулся к ней спиной и сделал вид, что Пьюси заснула во время учебы, однако затем поддался идее.       Он применил Обливиэйт. Не сильно, но так, чтобы заклинание памяти отняло у неё последний час воспоминаний. Пьюси проснётся с засохшими слезами на лице и недоделанным эссе по истории магии. Два этих пункта объяснят друг друга, и, чтобы всё выглядело достовернее, он опрокинул её чернильницу, чтобы содержимое стекало по краю пергамента.       После этого Феличиано Варгас вновь стал мальчиком на побегушках со счастливой улыбкой.

***

      Италия успел заработать несколько прозвищ, которые никак его не задевали — особенно после еженедельных кричалок. Артуру наскучило слушать, как когтевранцы пытаются придумать что-то получше «Fratelino Феличиано», что буквально означало «младший брат Феличиано», как перевёл для всех Италия.       — Это так мило с их стороны. Будто мы одна большая семья.       — Фу, гадость. Это совсем не так, — Скорпиус смеялся над своим рисовым пудингом, пока Феличиано стряхивал со стола то, что осталось от последней кричалки Южного Италии, и отгонял палочкой в руке всех, желающих покуситься на дымящуюся пиццу «Маргарита», которая появилась перед ним. — Кстати, говоря о семьях…       Скорпиус не умел заводить разговор. Он обычно ждал, пока кто-нибудь другой заговорит, а затем отвечал, независимо от того, на какую тему ему хотелось говорить. Вместо того, чтобы самому выбирать тему, Скорпиус предпочитал слушать.       — У вас в семьях уже решили, что вы будете делать во время каникул? — Артур и Италия не скрывали, что на Рождество едут домой. Артур уже видел герб авиакомпании на цифровой распечатке билета Италии на самолёт обратно в Рим. Ответ на вопрос о том, какой билет приобрёл Романо — на взрослого или на ребёнка, будет зависеть от того, заскочит ли Феличиано в лондонскую квартиру Артура или же сразу отправится в аэропорт и покинет страну.       — У моей семьи, к сожалению, все двенадцать дней полностью запланированы, — в этом он не солгал, а следом — невинно приврал. — Рождественская вечеринка в Бристоле восемнадцатого, на следующий день — встреча выпускников в Эдинбурге. Потом мы отправимся на континент, чтобы посмотреть достопримечательности в Нидерландах и покататься на лыжах где-нибудь в Альпах, — он не мог вспомнить, где будет саммит G8 — в Вене или Цюрихе — так что подобная неопределенность была только на руку.       — Если вы думаете, что кричалки моего брата плохие, вы просто не представляете, как он разойдется, если я скажу, что хочу уехать из Рима до конца каникул! — улыбаясь и посмеиваясь, сказал Италия, но, откусив пиццу и смахнув свежую муку с кончиков пальцев, добавил такта своему отказу. — Может, в следующем году, Скорпиус. Извини.       — Нет, нет, всё хорошо, — он выглядел разочарованным, но Артур с Феличиано ничего не могли с этим поделать. Они не собирались уходить в отпуск не при каких обстоятельствах. — Я даже не спросил своих родителей, могу ли я пригласить друзей — просто поинтересовался, ведь уезжать уже на следующей неделе. Думаю, мы всё равно на немного поедем во Францию.       Было грустно вот так подвести бедного мальчика, но, когда наступили рождественские каникулы, они, не колеблясь, сели в Хогвартс-экспресс в Хогсмиде, уезжая на юг, сквозь снег и дождь, в Лондон.       Это привело к тому, что не было возможности поговорить друг с другом начистоту, ведь Скорпиус делил с ними купе. В то время, как в нескольких часах езды вырисовывался «реальный мир», детские игры казались устаревшими, и они оба ужасно проигрывали и мучительно долго раздумывали над каждым ходом в шахматах, прежде чем Скорпиус неуклюже сдался и позволил всем им посидеть и пострадать в тишине. Артур еле сдерживался, чтобы не открыть сумку и достать маггловские документы, не дававшие ему покоя, потому что как только он наконец-то избавится от этого заклинания, он сразу же направится в Вестминстер, чтобы посмотреть на происходящее в его офисе и вникнуть в каждую проблему международного сообщества.       У Италии были те же проблемы, за исключением того, что ему придется еще и вызвать такси от дверей дома Англии до аэропорта, потом выдержать полёт до Рима и только тогда попасть домой или же в офис. Они готовились к самому первому этапу очень долгой поездки домой, и было невозможно представить такой стресс у маленького мальчика, делящего с ними купе.       Это заставило Артура ещё раз сильно пожалеть обо всей этой операции, потому что Скорпиус продолжал сидеть с ними и страдать — ему просто было больше некуда идти. Они были его школьными приятелями, его товарищами, его друзьями.       Но он был ребёнком, а они были нациями.       В какой-то момент всё могло пойти ужасно неправильно — Артур чувствовал это так же хорошо, как и переход между шотландской низменностью и Северной Англией. По крайней мере, он уже был дома…       Платформа 9 и ¾ ждала, пока день не настанет в полную силу, а запотевшие стекла не скроют облака пара и толпы ожидающих родителей. Артур заставил себя немного развеселиться и посмеялся над одной из шуток Италии, когда они пытались подбодрить Скорпиуса после почти двух часов нервного волнения и болтовни.       Подъезжая к платформе, они, к их огромному облегчению, увидели в толпе знакомое лицо. Шотландия стоял в длинной черной куртке и синим шарфом под потрёпанным подбородком; он поднял руку, когда увидел их в окне купе, и, как только поезд окончательно остановился, а двери открылись, он забрал сумки Артура ещё до того, как они сошли с поезда.       — Вот, съешь это, — ни «привет», ни «как дела», только завёрнутый в бумагу сэндвич, ещё хранящий тепло от духовки, которая поджарила хлеб и расплавила сыр. Шотландия всучил сэндвич и Италии, после чего помог коленом поднять его багаж на тележку. Италия с большей осторожностью передал ему переноску с котом, и, пока Артур пытался не обжечься о ветчину и помидоры, Шотландия перешел сразу к делу. — Твой самолёт через два часа, Варгас, твой брат ждёт в машине, так что…       — Он в Лондоне?       — Да, чёрт возьми!       Артур поперхнулся сэндвичем, услышав этот голос, а Италия чуть не выпрыгнул из штанов, когда ошеломлённая ведьма отошла от разгневанного молодого человека в сшитой на заказ черной куртке, похожей на куртку Шотландии, но всё же более модную. Кто-то возмущенно выдохнул, кто-то — посмотрел, но Южный Италия лишь снял черные очки, дошел до них, а затем остановился, ненавидя всё вокруг.       — Ты… — Италия был совершенно сбит с толку и просто смотрел на него, сжимая в руках нетронутый сэндвич. Ему пришлось дважды моргнуть и осмотреть брата с головы до ног, прежде чем он поверил в то, что видел. — Ты на платформе!       — Да, я на грёбаной платформе, счастливого, мать его, Рождества и тебе, засранец.       Артур только приблизительно понял, что он сказал, потому что старший брат Феличиано тараторил на итальянском. Затем он расставил руки, и Северный Италия вскочил и обхватил Романо за шею. Разница в росте между ними никогда не была настолько громадной; Южный Италия почти смутился из-за объятий, пока не произошло что-то более важное, и он крепче сжал маленького мальчика. Объятия успокоили обе половины нации; они о чем-то тихо поговорили и даже быстро поцеловали друг друга в щеки.       — Даже не думай об этом, дурень, — сердито заметил Шотландия.       — Я и не собирался! — резко упрекнул Артур. — Почему ты должен был всё испортить?       — Вааа! Ты всё такой же придурок! — Англия обернулся — Северный Италия уже лежал на земле, обиженно глядя на брата: тот достал мобильный телефон и бесился из-за полного отсутствия связи на платформе.       — Ты тяжелый, идиот. А теперь вставай, нам нужно уходить, — конечно, он раскрыл объятия только для того, чтобы бросить Феличиано буквально через минуту. Поэтому-то Артур и не попробовал проделать то же самое с Шотландией.       — Два часа, народ! Пошли!       — Мама, мама! Сюда, они здесь!       Заявление о том, что они немедленно должны покинуть толпу волшебников, было прервано молодым голосом, сразу привлёкшим внимание Артура и Феличиано. Из толпы появился Скорпиус, за которым спешила величавая ведьма за тридцать; тёмная помада чудно смотрелась на её пухлых губах, каштановые волосы были тщательно уложены и спрятаны под белой норковой шапкой и за воротом зимнего зелёного пальто с большим количеством белого меха вокруг подола и манжет. Артур был уверен, что так и должна выглядеть мать слизеринца.       — Прости, — выдохнул Скорпиус с такой надеждой во взгляде, что Артур был не в силах ее игнорировать. — Знаю, ты сказал, что у тебя все каникулы распланированы, но…       — Астория Малфой, мать Скорпиуса, приятно познакомиться, — у миссис Малфой была такая уверенная улыбка, что даже Шотландия стушевался; с планировкой времени он всегда был не в ладах, так что он отпустил тележку, которую собирался толкать, хотел было пожать ей руку, но потом, вспомнив приличия, быстро поцеловал тыльную сторону её ладони.       — Эээ… — он неловко посмотрел на братьев-итальянцев, потом вспомнил, что всё ещё может позволить себе быть взрослым, и тут же нашелся. — Дэниел Кёркленд, брат дурня.       — Скорпиус сказал, что вы уезжаете из города, это так?       — Печально, но это правда, мэм.       — Варгас, почему ты плачешь? — будучи ростом со Скорпиуса, ему было проще услышать всхлипы итальянца, чем обмен любезностями Шотландии и миссис Малфой.       — Он толкнул меня… Мой сэндвич испорчен, — очевидно, Феличиано упал на него.       — Ты жалок. Дома ждёт еда получше, и это знаешь, — Южный Италия всё ещё не мог поймать сигнал и убрал телефон. Казалось, он смутно интересовался тем, что происходило между взрослыми, которые взрослые и внешне, но в то же время стремился уйти, и потому разрывался надвое. Он всегда был любителем красивых, модных женщин.       Скорпиус же остолбенел, как только услышал голос Южного Италии, отшатнулся и побежал прямо к матери.       — Это кричалка? — прошептал он, привлекая внимание миссис Малфой: она резко посмотрела на него за то, что он назвал человека таким странным прозвищем. Её улыбка сразу же вернулась, и она была вовсе не фальшивой или принуждённой — просто извиняющейся.       — А ваше имя, сэр?       Южный Италия не смог устоять.       — Ловино Варгас, белладонна Малфой, — он любезно взял её за руку, и не колеблясь, поцеловал её. — Мне тоже очень приятно.       — Она замужем, — прошипел Феличиано на итальянском, совершенно забыв про сэндвич. — За нашим профессором.       Это не особенно остановило Южного Италию, но, пусть он и любил пофлиртовать, мораль была ему не чужда, и потому он продолжил разговор, как взрослый со взрослыми.       — Синьор Кёркленд и я работаем в одной области. Мой брат только что сказал, что ваш муж работает профессором в английской школе. Чем вы занимаетесь, донна? — лесть и внимание могут сделать очень многое, особенно когда у тебя идеальный цвет лица и хриплый голос.       — Я помогаю управляться с делами в Святом Мунго, пока мои муж с сыном в Хогвартсе. Возможно, вы слышали о нашей больнице? — последовавшая неловкая пауза чуть не убила весь разговор, потому что нет, Южный Италия вообще понятия не имел, что такое Святой Мунго. Каким-то образом ему удалось выкрутиться без вмешательства Шотландии.       — Мои извинения, мадам Малфой. Я работаю ближе всего с маггловской стороной итальянского правительства. Я не очень хорошо разбираюсь в медицине.       — Святой Мунго делает отличную работу для магического сообщества на Британских островах, миссис Малфой, — вмешался Шотландия, постукивая двумя пальцами по часам и привлекая всеобщее внимание. — И ваш труд неоценим, но чай придётся отложить до следующего раза. Магия ограничена нашим рабочим кодексом, и если эти двое не пройдут маггловскую охрану менее чем через час, они пропустят свой рейс до Рима и тогда начнётся настоящая беда.       — Тогда ничего не поделаешь. Может, мы сможем пересечься, когда мальчики вернутся в Хогвартс? — Шотландия и Южный Италия обменялись взглядами; похоже, они оба не знали, как ответить.       — Я… вероятно, всё ещё буду в Риме, белладонна, — очевидно, что единственным, что могло пересилить любовь к флирту Ловино Варгаса, было его недоверие к магии. Ему до сих пор было не комфортно стоять на заколдованной платформе.       — Я тогда приложу усилия за нас обоих, — Шотландия заполнил пробел, оставленный оправданиями Южного Италии, и кивнул. Они втроём вежливо попрощались, а Скорпиус взволнованно помахал им, стоя рядом с матерью.       — Тогда увидимся в начале семестра! — это сделало прощание намного легче.       — Конечно, счастливого Рождества!       — Счастливого Нового года!       И они ушли.