Snakeskins

      Цветочница возле лазарета стала первой ласточкой грядущих перемен. К концу октября со стен сняли ещё три картины, а персонажи на оставшихся всё чаще прятались и избегали разговоров. В рамах оставались лишь фоны, нимфы сбегали за размытые деревья, а мудрые старые волшебники находили новые оправдания, чтобы уходить за нарисованные двери или в удобные укромные уголки за книжными полками.       Скорпиус тем временем с таким энтузиазмом напоминал об отборе в команду по квиддичу, что Феличиано вскоре просто стал сидеть и поддакивать, слушая, когда и где начнутся испытания. Их назначили на субботу — а, значит, он потеряет ещё день и так и не найдет картину, которая объяснила бы, что тут творится. На фоне прошлого года, когда персонажи на зачарованных холстах оживали при первом прикосновении, это было очень странно.       Замотавшись в зелёный слизеринский шарф, Феличиано пытался хлопать и кричать вместе с Англией и Гэмп. Им приходилось сидеть на трибунах — семидесятифутовых столбах из дерева и камня, еле-еле поддерживаемых магией. В прошлом году они посетили все матчи по квиддичу — либо поддерживая команду своего факультета, либо пойдя на поводу у умоляющего взгляда Скорпиуса.       Теперь они поняли причину этой одержимости: Скорпиус Малфой отчаянно хотел играть в команде Слизерина по квиддичу, как и его отец в детстве, и был готов противостоять ученикам с любого курса, лишь бы получить место.       Семь игроков, четыре мяча, несколько сотен правил о том, что ловцов нельзя бить, калечить и желательно трогать — в этом был квиддич. Феличиано хотел подбодрить Скорпиуса, но мог разве что сжимать стеклянную банку, которую ему дала Гэмп, с ярко-зелёным пламенем, потрескивающим настолько сильно, что жар проникал сквозь его одежду.       — Ты жалок, ещё даже не холодно, — брюзжал Англия, отводя взгляд от слизеринцев, парящих в воздухе перед капитаном команды Томасом Хиггсом. Из второкурсников вызвались только Скорпиус и Чарльз Хиггс; они сидели на мётлах, смотря, как капитан летает перед ними. Их ждали эстафеты, упражнения и проверка навыков до самого вечера, пока их друзья замерзали на трибунах.       — Здесь т-так сыро… — у Феличиано были зимы, холодные и снежные, и ему нравилось уезжать на север, за свои границы, к друзьям. Но в гостях он обычно гулял, или катался на лыжах, или ходил в горы, или в безопасности готовил горячие блюда и поддерживал огонь в камине для света и атмосферы, а также тепла!       Он никогда, никогда, не сидел на мокрой скамейке, отмокая под шотландским осенним дождем. Капли попадали ему на волосы, под рукава, под колени, на бёдра: повсюду. Ему было очень холодно, и даже огонь в банке не спасал: Феличиано продолжал подбираться ближе к друзьям, сидевшим по обе стороны от него.       К сожалению, Гэмп, похоже, это не нравилось, и она продолжала отодвигаться, поэтому Феличиано пришлось испытывать на себе плохое настроение и презрительные взгляды Англии.       — Правда.       — Ладно, соглашусь, сегодня прохладно.       Но Англия хотя бы не был злюкой: он быстро смирился с тем, что Феличиано использует его в роли грелки. За более холодными странами всегда водилась одна странность — во время зимних месяцев они были теплее обычного, их люди сохраняли тепло и уют, а их кожа оставалась мягкой и тёплой и грубела на ледяных ветрах. Поэтому Феличиано так нравилось обнимать Германию: он был не только большим, но и тёплым всякий раз, как наступала немецкая зима.       Но Германии здесь не было — был Англия, и Феличиано осмелел настолько, что взял другую нацию под руку и прижал ее к себе, как банку. Англия не возражал, пока жар от пламени не начал ему досаждать; он пихнул Феличиано локтем, а когда тот попытался возразить, раздался резкий свист капитанского свистка.       Чтобы быть ловцом, ты должен был быть меньше, легче и манёвреннее на метле, чем другие игроки. Хиггс не пытался получить место ловца — он пробовался на роль охотника, но признавал, что, вероятно, не попадёт в команду до следующего года. Сейчас он держал биту загонщика и по свистку нырнул за бладжером, ударив и отбив кричащий мяч в другого ученика, парящего в пятидесяти ярдах от него.       В итоге Феличиано заснул на плече Артура и проснулся через два часа с затёкшей шеей. Англия и Гэмп болтали о спорте, сидя под проливным дождём, а ветер игрался с высоким навесом, натянутым над трибуной, чтобы болельщики оставались сухими. Почти все остальные слизеринцы ушли из-за плохой погоды, но так как Англия не вставал, Феличиано снова закрыл глаза, подставляя лицо под дождь, и пытаясь вернуться к тёплым снам о зимнем коттедже, тёмном ликёре и вкусной еде.       — Вы ещё здесь? — спросил знакомый голос, и Феличиано открыл глаза и, прищурившись от дождя, посмотрел на две парящих за трибунами серо-зелёные тени. Как они могли до сих пор держаться на метлах — взрослая часть мозга Феличиано не разумела. Он молча закрыл глаза, но Англия грубо его встряхнул.       — Мы обещали, что останемся до конца! — высокомерно заявила другая нация, и Феличиано, прогнав остатки сна, тут же взвыл, когда ветер ударил его в живот и распахнул мантию. — Этот большой ребёнок заснул, но мы с Гэмп не спускали глаз.       — Пошел ты… — пробормотал Феличиано на итальянском и протёр лицо намокшими перчатками, бесясь, что никак не может высохнуть. Он потряс ногами, но капли дождя пропитались сквозь штаны, попадая на кожу. — Ну, всё, я возвращаюсь в гостиную! — в подземелье хотя бы было тепло!       — Подожди нас, дурачок! — засмеялся Скорпиус, продолжая парить, и вода стекала с концов его мантии для квиддича. — Мы можем подбросить тебя в замок на метле.       — Я не собираюсь на неё залезать, и ты меня не заставишь.       — До сих пор не понимаю, почему ты не пошел с нами, — на этот раз заговорил Хиггс. Артуру и Феличиано пришлось неслабо попотеть, чтобы тот объяснил, наконец, зачем полез с кулаками на одного из братьев Финниган, и в итоге Хиггс всё же извинился за то, что потерял самообладание из-за «простолюдина». Феличиано не нравилось, как дети зацикливались на чистоте крови и знатности, но признание ошибок с их стороны его немного радовало. — Ты летаешь куда лучше меня.       — Нет, — а еще ему не нравилось их понимание «веселья».       — Он едва сидит под дождём, с чего вы решили, что он сможет летать? — засмеялся Англия. Феличиано было замахнулся на него, но тут же пожалел: струйка ледяного шотландского дождя потекла по его спине.       — Холодно! Холодно! Слишком холодно, почему мы тут сидим?!       Они смеялись и хихикали над его жалобами, пока не вернулись в гостиную Слизерина. Мальчики поспешили к горячему душу и свежей одежде, чтобы согреться. Феличиано шел за ними, зная, что просидит в ванной дольше всех, а Англия разве что сполоснул лицо и руки горячей водой, поменял мантию и пошел писать официальное письмо президенту.       Скорпиус и Хиггс были не только мокрыми, но и грязными, поэтому они намывались за полустенами слизеринской душевой. Каждая маленькая кабинка из зелёной плитки была снабжена серебряной насадкой для душа и простыми кранами, как и в любой общественной бане, но Феличиано это не устраивало. Пока мальчики без конца трещали о спорте, Феличиано дошел до одного из маленьких бассейнов с горячей, дымящейся водой.       Если Феличиано что и нравилось в Хогвартсе, так это система ванн. Он не знал, насколько регулярно мальчики-подростки по собственной воле отмокали в воде с мылом, но нация опустился в зеленую ванну по самые плечи и почувствовал, как тепло проникает сквозь кожу, добираясь до замороженных внутренностей. Вода пахла смесью светло-зелёного чая, вроде того, что подают летом на встречах в Японии, и ветками розмарина или шалфея, дразнившей его нос и не дававшей заснуть.       Как и упорный холод серебряного креста на шее. Талисман увесисто покоился на его рёбрах, несмотря на горячую воду. Сидеть с ним было неудобно, особенно когда хотелось свернуться в тепле и расслабиться…       — Варгас! — он не ожидал, что мальчики пойдут к ваннам. Он думал, что он вымоются наскоро и побегут наслаждаться остатком субботы, играя и избегая домашних заданий.       — Варгас, ты до сих пор моешься? — Скорпиус уже успел надеть штаны и стоял босыми ногами на влажной плитке, вытирая полотенцем светлые волосы.       — Я же сказал, что там слишком холодно! — возразил Феличиано, погружаясь в ванну и показывая, что не готов вылезать.       — Ты что, даже моешься с этой фигней?       — С этим? — он вытащил крест из ванной; вода капала с кристаллов, отражая зелёный цвет. — Я всегда его ношу.       — А вода ему не повредит?       — Нет! На нём чары, они его защищают!       — Что в нем такого особенного? — Скорпиус отошел, задавая вопрос — вероятно, чтобы не смущать его, хотя Феличиано совсем не возражал. Даже если вода ничего не скрывала, ему было нечего стыдиться. — Ты же не всегда его носил?       — Это подарок, — невинно ответил он, игнорируя вторую половину вопроса. — И религия по-прежнему очень важна для моего народа… — это было неотъемлемой частью его культуры, так что мать могла спокойно подарить дочери серебряный крест, чтобы напомнить ей о доме во время учёбы за границей. То, что Феличиано забрал его после её смерти, было ещё одним могущественным символом его борьбы.       После этого вопросы прекратились, и мальчики, голодные после тренировок, попрощались и пошли в Большой Зал посмотреть, чем можно перекусить перед ужином.       Феличиано задержался в горячей воде, неоднократно сжимая рукой крест и его холодную цепочку, пытаясь сказать себе, что он определённо может снять это на несколько минут и избавиться от ледяного чувства. Даже когда он спал, он мог лишь нагревать его одеялом и собственной кожей, пока крест не станет достаточно тёплым, но никогда не горячим или достаточно удобным, чтобы просто положить на грудь и поспать хотя бы несколько часов. Он мог справиться с маленьким ростом и тоненьким голосом, даже с лицом, которое всё ещё удивляло его в отражениях, и быстро кончающимися силами. Холод заставлял накладывать чары и возвращал его к реальности.       Феличиано много узнал о нём за последние полтора года. Крест украшали шесть крупных кристаллов квадратной огранки и четыре маленьких, вставленных вдоль поперечины. В центре располагался опал, его белая поверхность иногда блестела и сверкала, как дым в стекле. На нём не было ни латинской, ни итальянской гравировки — только шершавая поверхность, затертая пальцами в безответных молитвах.       Он уронил замерзшую руку в воду, безмолвно довольный тем, что крест упал на рёбра, а не на живот. Цепочка всё ещё была слишком длинной для него, но уже не так сильно болталась на шее.       Домывшись, Феличиано с радостью вернулся к одеялу и своему коту Джино, который свернулся калачиком на одном из диванов. Кот, проснувшись, счастливо мяукал и устроился на коленях Феличиано, а тот теребил ему мягкие уши. Четырехсотлетний питомец счастливо уткнулся носом ему в подбородок, пока дети говорили о волшебном спорте, а Англия был потерян для мира, занимаясь письмами и проверкой фактов.       Это был тихий, спокойный субботний вечер, который превратился в тёплую ночь, и довольные дети крепко спали в своих кроватях.       До того, как услышали крик.       Всего один крик, леденящий кровь и ужасающий. Женский и протяженный, он пробивался сквозь чёрный воздух, и Феличиано почувствовал, что просыпается, задыхаясь от эмоций, которые ему не принадлежали, подавленный страхом, который не принадлежал ему. Свет в их спальне вспыхнул ярче, чем когда-либо. Хиггс, Англия и Скорпиус вскочили на кроватях, с ужасом и растерянностью оглядываясь по сторонам и хватались бледными руками за простыни в поисках палочек.       Нации обменялись взглядами, и Феличиано понимал, что Англию душат те же эмоции. Они тут же встали, и два оставшихся мальчика запаниковали, как только Англия стянул одеяло.       — Не смей!       — Оставайся в постели, даже не думай уходить! — Феличиано не обращал внимания на Хиггса, трясясь и возясь со своими ногами, пока его желудок сворачивался узлом.       — Ты что, глухой? Этот звук доносился из спальни девочек, я иду в гостиную, чтобы узнать, что случилось! — Италия не хотел заходить так далеко, но он также не хотел оставаться в постели, где его кто-то очень даже мог съесть. А еще он не хотел остаться под защитой двух двенадцатилетних мальчиков!       — Ты дурак? — огрызнулся Скорпиус. — Общежитие для девочек через каменную стену и туалет от нас, и мы слышали это ясно как днём!       — Да, слышали. Как вы думаете, насколько громко это слышали девочки? — услышав собственные слова, ему стало проще встать с кровати, накинуть на плечи халат, лежавший в изножье кровати, найти футляр для палочки и спрятать черную штуку под рукав. Джино стоял наготове, подёргивая коричневыми ушами. Он не мог распушить коротенький хвост, но зато у него было много белого подшерстка, который превращал его в раздутый от напряжения шарик.       — Удивительно, что не слышно, как Гэмп плачет, — Хиггс, кажется, немного ненавидел себя за то, что сказал. Как бы ему не хотелось куда-то идти, он начал откидывать одеяла и медленно вылезать из постели.       Скорпиус, оставшись в меньшинстве, быстро присоединился к ним. Когда они открыли дверь, то увидели сонного четверокурсника, околачивающегося в дверях своей спальни, несколько перешептывающихся пяти- и шестикурсников и услышали знакомый голос, ругающего кого-то в спальне первокурсников.       — Хватит! — отчитывал трех напуганных мальчиков староста Забини, не замечая крадущихся мимо двери второкурсников. — Вы — слизеринцы, так ведите себя подобающе! Вы живёте в подземельях, ради всего святого; поколения слизеринцев спят рядом с покоями Василиска, и никто никогда… нет, нет, не воспринимай это как… дайте ему кто-нибудь платок!       В самой гостиной горели все огни — вероятно, сработал какой-то сигнал тревоги, поскольку из спален выходили девушки в ночных рубашках, тапочках, халатах и мантиях, накинутых на них. Пока они создавали толкучку, староста-девушка и оба префекта Слизерина раздавали всем салфетки, чтобы вытереть слезы, и следили, чтобы никто не вздумал ускользнуть куда подальше.       Феличиано взглянул на Англию: тот был чрезвычайно бледен, а потом вспыхнул и начал озираться. Страх тяжко повис в воздухе, по большей части из-за сонливости, смущения и большего потрясения, чем от непосредственной угрозы. Будь Англия человеком со стороны, он бы, вероятно, и не заметил странностей, но он чувствовал то же, что и другие, и проблема была для него слишком реальной.       Из знакомых слизеринок у них была только Элиза Гэмп, которой подозрительно не наблюдалось. Феличиано чувствовал, насколько рассердился Англия, когда она обнаружилась на лестнице, пройти на которую могли лишь девочки. Элиза прижимала колени к лицу и дрожала так сильно, что казалось, что она вот-вот рассыплется. Элиза распустила косу, и её волосы раскидались беспорядочными локонами по её белой ночной рубашке.       — Элли?       — Гэмп? Гэмп, посмотри сюда, пожалуйста!       — Элли, да ладно, сейчас не время!       Англия никак не пытался сдвинуть ее с места, а Феличиано был занят поиском другой девушки, кого-то постарше, чтобы та пришла на помощь. Когда Артур присел и отпихнул Скорпиуса, его голос перешел на шепот, приглушающий шум и тревогу из гостиной.       — Элиза, пожалуйста, — Англия вложил в свои слова достаточно силы, чтобы она могла ухватиться за них, как за якорь. — Побудь сильной ещё несколько минут, — потому что сказать, что она слаба, причинило бы ей ещё большую боль.       Услышав голос своей нации, она сделала то, что мальчики совсем не ожидали. Она завела руки за голову, несколько раз помотала ей, чтобы оттолкнуть Артура, шмыгнула носом и тяжело задышала в колени. Смотреть на это было тяжело.       — Оставь её, — сказала одна из второкурсниц с особенно злым выражением на сонном лице. — С нами ничего не случилось, это девочки с седьмого курса всех разбудили.       — Ты не поможешь перевести её сюда? — спросил Скорпиус и тут же напряг плечи, когда их однокурсница-блондинка задрала нос и резко фыркнула.       — Стану я стараться из-за полукровки.       Англия вскочил на ноги и попытался протиснуться мимо Феличиано. Он почти отодвинулся, но почувствовал жар, пронзившую кожу блондина и чуть не прожгла его одежду, тут же схватив Артура за плечо и практически поворачивая, чтобы схватить за второе.       Он получил ошеломляющий удар по голени голой пяткой Англии и полузадушенную ругань, но Феличиано просто держал крепче и сплёл пальцы за шеей Артура, с силой давя на него без возможности скинуть под общим весом Италию через спину. Сгибание коленей вернуло равновесие, и Англии стало труднее ударить его снова, ухватившись, как только Хиггс повернулся и увидев их, прикрикнул на Англию, чтобы он перестал вести себя как собака.       — Мне это тоже не нравится, но прекрати! — Феличиано был горд такому тону голоса Хиггса, но вздрогнул от того, что произошло после. — Кто теперь ведёт себя не как чистокровный, Кёркленд?       — Я полукровка! — зашипел Англия, и Италия чуть не уронил их обоих на пол. Они не говорили про статус крови вообще, а он!       Скорпиус и Хиггс вскочили, глядя на Артура так, словно у него только что отросла новая голова. Если они и хотели что-то сказать, то все их слова полегли под внезапной волной магии и дождём искр, упавших на лестницу девушек.       Гендерные чары тут же погасли, и перед четверкой второкурсников возник профессор Малфой. Он смерил Феличиано холодным взглядом, и тот отбросил Англию, будто тот горел.       Профессор Малфой заметил и Гэмп, но, не говоря ни слова, спустился по лестнице, а за ним тут же последовала девушка-староста, которая привела его к нужной двери. Феличиано знал, что не должен, но побежал за двумя префектами. Он разминулся со Скорпиусом, который бросился к Гэмп, и незаметно для декана и старшекурсников оказался у них в хвосте.       Спальни девочек выглядели так же, как и у мальчиков, но они были переставлены по желанию архитектора. Все семь дверей были широко раскрыты, и профессор с девушками спешно вошли в первую слева. Феличиано остановился на углу, чтобы заглянуть внутрь и подслушать, что они говорят.       — Кто это сделал?       — Никто из нас, профессор, клянусь!       Профессор Малфой обернулся к старосте-девушке, вытащил палочку и ткнул её кончиком промеж глаз.       — Скажи правду! — рявкнул он, пробуждая чары, которые были наложены на префектов и старост.       — Клянусь своей честью старосты, в спальнях семикурсниц были только мы вчетвером, мы лежали в постелях и проснулись одновременно с криком!       — Мисс Лавкрафт, у нас пять слизеринок-семикурсниц, — староста сильно корчилась под чарам, но потом вынужденно склонилась и ответила:       — Маргарет не было в кровати в тот момент, сэр.       — И где была мисс Маргарет Адамс?       — Не… в гостиной, сэр.       Похоже, кто-то гулял по ночам, и судя по тому, как заерзали префекты позади мисс Адамс, дело не обошлось без свиданий в недрах школы, наполненной секретными проходами и отдельными спальнями.       Как бы сильно Феличиано не любил посплетничать, его внимание привлекло то, что послужило причиной всех бед. На стене висела толстая картинная рама, украшенная пятью зелёными камнями. Все они горели ярче обычного, разнося по факультету сигнал тревоги; далёкий шум озёрной воды пытался снять напряжение, но не мог.       Холст был разорван, кусочек синего неба почернел от слёз, краска пылью рассыпалась по полу. Где-то в клочьях виднелось движение, но оно было слабым и болезненным, воздух вокруг рамы резонировал обидой, болью и страхом, что, вероятно, и стало причиной того, что весь факультет проснулся так внезапно.       — Минус десять очков Слизерину за неспособность следить за вашими сверстниками, мисс Лавкрафт, и ещё пять баллов, если мисс Адамс не придумает ничего впечатляющего, когда я её найду.       Феличиано хотел получше рассмотреть портрет, хотел увидеть раму и прикоснуться к трещинам и разрывам на заколдованном холсте. Это был как минимум четвертый акт вандализма, но никто из учеников еще ни разу не оказывался так близко, как он, и не видел ужас во всей красе.       — Раз такое происходит и в гостиных… Кто-нибудь сегодня видел Кровавого Барона? — вопрос профессора Малфоя был встречен смущенным молчанием.       — Нет… Никто, сэр, — тихо сказала староста Лавкрафт. — Если подумать, я уже давно не встречала его — ни в гостиной, ни в Большом Зале.       — Или в коридорах, — заговорила одна из префектов, коренастая девочка с пятого курса, которая выглядела сбитой с толку этим вопросом. Феличиано не помнил, кто такой Кровавый Барон, но помнил, как Англия упоминал его раньше, и знал, что мог бы спросить его об этом как-нибудь потом.       Или сейчас, потому что ему не хотелось, чтобы его поймали за подслушиванием.       Второкурсники тем временем смогли вытащить Гэмп с лестницы и усадили в кресло в гостиной. Хиггс зевал и засыпал, поскольку больше ничего интересного не происходило, а Скорпиус скрестил руки и озадаченно посмотрел на него. Кто-то вызвал для Гэмп горячий шоколад с кухни, и она пила его, с красными и опухшими от слёз глазами, и не могла ответить ни на один вопрос Англии или Скорпиуса. Она просто устала, а Феличиано, придя к ним, тут же ощутил на себе подозрительный взгляд Скорпиуса.       — Куда ты уходил?       — А как ты думаешь? — загадочно ответил он, оставив Скорпиуса в растерянности смотреть на Англию.       Другая нация не спрашивала, что он видел, не поднимала шуму из-за того, что Феличиано сбежал, и, убедившись, что Гэмп допила шоколад, велела Хиггсу вернуться в кровать, если он так устал.       Как только Хиггс и другие мальчики ушли, а девочки отправились в свои кровати, явился профессор Малфой и велел девушкам-семикурсницам оставаться наверху в гостиной. Взглядом он дал понять, что второкурсники должны идти спать.       Это означало оставить Гэмп одну, потому что они не могли просто отвести её в спальню мальчиков, и тихий марш в их общую комнату был удушающим.       Англия всё время пытался поймать взгляд Феличиано, пока они виляли между старшекурсников и возвращались в спальню, свет снова стал привычным, а профессор всех успокаивал и уговаривал идти спать. Завтра было воскресенье, но это не означало, что бессонная ночь поощрялась школой.       Феличиано заснул, пряча руки под одеялом, холодный вес креста снова впивался ему в грудь, а его питомец тихонько свернулся калачиком рядом, не успокаивая обычным мурлыканьем.       Даже если завтра он не сможет увидеть картины, по крайней мере, он всегда успеет спросить о Бароне…