Snakeskins

      Празднование на факультете Слизерин стоило того, чтобы в нём поучаствовать, вот почему Артур не заметил, кого не было, пока большая часть болтовни и танцев не закончилась, и членам команды, наконец, разрешили пойти помыться и переодеться после того, как февральский дождь развеял надежды Пуффендуя на кубок факультета.       Однако Артура не особо волновало исчезновение Италии, пока профессор Малфой не ворвался в гостиную и не вызвал внезапную тишину. Он изобразил это с улыбкой, но то, как позвал Забини в спальню, было чем-то другим. Артур не последовал за ним, но он наблюдал за сбивчивым обменом репликами со своего места и велел Хиггсу поторопиться и сделать ход на шахматной доске.       Профессор Малфой ушел, а староста Забини обошел префектов и несколько своих друзей-семикурсников, Артур довольствовался тем, что не обращал на них внимания, пока староста не встал прямо над его креслом, и нации пришлось вздохнуть и признать его.       — Кёркленд, куда ушёл Варгас?       — Сказал, что хочет немного поучиться в библиотеке, — солгал Артур, зная, что лучше найти какое-то оправдание исчезновению Италии.- А что?       — Профессор беспокоится о нём. Хотя, судя по тому, что я видел, он не из тех, кто попадает в беду.       — Беда? — повторил он.- Боже, нет, Феличиано скорее будет скулить, плакать и прятаться за спинами первокурсников, чем бросится в драку.       — И всё равно, когда он вернётся, пришлите его ко мне, понятно?       — Да, сэр.       Староста удалился, и после этого Артур не обратил на него внимания, немного подняв голову, когда Скорпиус поспешил найти место на диване рядом с ним. Артур не знал, почему все, казалось, сосредоточились на нём, когда он пытался создать изощрённую ловушку по всем направлениям, которую не заметит Хиггс, пока не станет слишком поздно. Вместо этого Скорпиус вибрировал рядом с ним и несколько раз хватал его за рукав, пока Артур не смягчился и не посмотрел на него.       — Что?       — Варгас ранен, — прошипел Скорпиус, сжав губы, чтобы произнести слова и сгорбился, чтобы звук не прошел дальше них.       Артур не понял.       — Что ты…?       — Я слышал, как па… профессор разговаривал с Забини, когда я поднимался сюда. Кто-то сжег его мантию, а у профессора Лонгботтома в кабинете сумка Варгаса! — Что…? — Он был возле башни Гриффиндора, и профессор Флитвик с отцом видели, как он бежал с ожогами на руке. Кто-то поджег его…       — Это школа, — он произнёс эти слова так холодно, как только мог, чего было достаточно, чтобы заглушить хрипящий голос Скорпиуса. Но заявление Артура предназначалось как для мальчика, так и для него самого.- Это школа, респектабельное заведение. Студенты не просто поджигают других студентов в Школе чародейства и волшебства Хогвартс, — не за то, что бродил по коридорам в одиночестве, не за то, что носил одежду определённого цвета, ни по какой причине такое безумие не могло случиться в Хогвартсе.       Это было убеждение, которое Артур Кёркленд держал в кулаке, когда с каменным взглядом уходил из гостиной Слизерина в сопровождении Скорпиуса и Хиггса позади него, палочка вибрировала в его кармане, напоминая обо всех вещах, которые он сделал бы, если бы его заставили её использовать.       И все слова, которые он должен был сказать руководству, если дело действительно дошло до драки. ***       Феличиано бежал до тех пор, пока его зачарованное тело не могло этого выносить, врываясь в дверь, закреплённую верёвкой, но оставленную незапертой, и едва ощутив металлический привкус воздуха, когда он споткнулся о разбитую плитку и увидел стену из треснувших зеркал, ржавых кранов и глубоких раковин, обращенных к стене кабинок.       Он направился прямо к воде, приготовившись, если надо, разбить головку крана, чтобы полилась холодная вода. Его рукав почернел и подгорел, дыры в ткани показывали места, где огонь проел его кожу насквозь. Он меньше заботился о видимых причинах, чем о пронзительной боли, пульсирующей под поврежденной тканью, подставляя всю руку под струю и разминая пальцы.       Холодная вода на горячем ожоге причиняет боль. Было больно задолго до того, как стало хорошо, и его ноги снова соскользнули по полу, когда он задыхался и пытался не заплакать и не закричать от ледяного дождя, который потревожил его покрытую волдырями кожу. Он опустил весь свой вес на керамическую чашу и просто закрыл глаза, широко раскрыв рот и втягивая воздух, не выпуская его. Больно, больно…!       Но он держал руку под водой, а другая рука дрожала, когда он плеснул струёй через локоть, чтобы дотянуться и успокоить ожоги выше по руке. Он стоял в слизеринском галстуке, объемном школьном свитере-жилетке, и затем в рубашке на пуговицах, задыхаясь, и не мог найти в себе силы раздеться и как следует осмотреть раны.       Он стоял так долго, как только мог, потому что знал, что холод принесёт больше пользы, чем вреда. Он обливал руку, пока пальцы не онемели, локоть не заболел, а мышцы не заныли от ожогов, когда он, наконец, смягчился и закрыл кран.       Его ноги онемели от бега — побочный эффект, с которым он ещё не справлялся в этом новом теле, потому что его обычное тело могло бежать и бежать часами, не изнуряя себя. В слабых коленях или дрожащих мышцах не было силы, чтобы нести его куда-либо ещё, Феличиано просто подогнулся и ударился коленями об пол, задыхаясь от боли и ловя себя другой рукой.       Он прислонился плечом к холодной стене, поворачиваясь, пока не оказался зажатым между двумя раковинами и холодными медными трубами, покрытыми капельками конденсата. Было холодно и сыро, но он закрыл глаза и обхватил здоровой рукой ту, что всё ещё воспалялась и снова начинала пульсировать без холодной воды, чтобы унять боль.       А, это были слёзы на его глазах, не так ли? Он был истощен, физически и эмоционально, и редко имел дело с обоими состояниями одновременно. Улыбка расползлась по его лицу, когда первая невольная слезинка потекла из глаза, хотя остальное было легче вынести. Он был один, и худшее уже позади, он прошел через своё испытание и теперь заслужил отдых. Плач просто поможет эмоциям пройти быстрее, принесёт исцеляющий сон, который справится со слабостью в ногах и нарастающей болью в руке.       Он бежал так, чтобы сбежать от профессоров, потому что не доверял себе говорить или объяснять. Он не мог объяснить, как началась драка, и не мог объяснить своё присутствие там, где неожиданно собралось много гриффиндорцев. Должно быть, он был недалеко от их общей комнаты; они должны были быть в одной из башен, не так ли?       Это означает, что Феличиано проделал долгий трудный путь от подземелий у класса на втором этаже, где он занимался своим шпионажем. У него были бы неприятности, если он не поспешит вернуться до отбоя, но быстрый взгляд на свои руки сказал ему, что сегодня ночью ему придётся просто страдать от холода.       Волшебное пламя не обращало внимания на обычную физику: оно просто пожирало всё, на что его бросали. Феличиано посмотрел на ободранные костяшки пальцев, сочащиеся кровью там, где лопнули волдыри, на тыльную сторону ладони, ярко-красную, почти незащищенную наличием манжет рубашки и брошенной мантии. По крайней мере, толстый верхний слой избавил его от большей части боли.       Дыры на его рубашке образовались в самой жаркой части огня: в том месте, где заклинание попало в его руку. Гораздо больнее было от ожога, на противоположной стороне предплечья, но именно так он поднял руку, чтобы блокировать заклинание в своё тело. Если бы вместо этого пламя ударило ему в грудь или лицо…       Он не мог достаточно ясно вспомнить, могло ли заклинание быть смертельным, если бы оно поразило его должным образом. Если не смерть, то уж обезображивание, если только профессор Малфой не окажется достаточно умелым и быстрым, чтобы обратить ущерб вспять… Слишком рискованно.       Дети, нападающие на других детей с огнём, вызывало ещё больше слёз на его лице, а когда его грудь резко сжалась от рыданий, это толкнуло его руку и заставило его слабые ноги подтянуться под ним, пытаясь стать ещё меньше. Заживай уже…       Однако исцеление было не таким простым делом. Он был за целый континент от дома и оказался на мели без соотечественника или родственной души на сотни миль вокруг. Англия был его другом, но всё было по-другому, они были похожи, но не были одинаковыми. У любой нации было больше общего с кем-то из своих, чем с кем-то другим, похожим на них. Если бы Англия или Шотландия пострадали бы от чего-то подобного, они бы исцелились за считанные часы, но в его случае…       Может быть ему не стоило убегать. Но как он должен был объяснить? Магия вызовет реакцию, сияние, мерцание, своего рода жар, потому что она была прямо на поверхности, а не ниже. Вы не могли умереть от ожога, если он не заходил далеко и не приводил к инфекциям, чего не могли получить нации. Если бы ему проткнули живот, тогда работа началась бы сразу. В тот раз, когда он разбил свою метлу на первом курсе, это была внутренняя травма, органы были ушиблены, и истекал кровью и жидкостями в места, им не принадлежащие. Это было другое: кровопотеря была минимальной, повреждение было поверхностным, но боль…       — Он выглядит несчастным, ты сейчас просто должна выйти.       Глаза Феличиано резко распахнулись, но он не увидел говорящего, только услышал только шорох и скрип металла, из-за чего он вжался плечами в стену. Должен ли он был спрятаться или снова протиснуться между раковинами и убежать, было трудно понять. Его бёдра оторвались от пола только для того, чтобы снова скользнуть вниз, когда он дёрнулся от боли и проглотил тяжелый стон, вырвавшийся из него как всхлип.       — Варгас?       — Гэмп?       Сначала он увидел её туфли, лоферы с круглыми носами, теребящие зелёный край её мантии. Наконец он понял, что он находится в женском туалете, и почувствовал, как смущенный жар заливает его щёки. Но голос Элизы Гэмп был слабым и дрожащим: явный признак того, что она плакала. Когда она вышла из-за раковин и увидела его, желудок Феличиано сжался от ужаса и того, как она прикрыла рот руками.       — Что случилось?! — её черная коса распустилась на макушке, пряди волос разлетелись в стороны, её лицо опухло и всё ещё было покрасневшим от слишком большого количества слёз, глаза налились кровью, пока она сосредоточилась на нём.- Твоя рука! Дай мне посмотреть…       Она окатила его словами, когда опустилась на колени и уговорила его позволить ей взглянуть на его руку. От ребёнка не было бы пользы, если бы он не пытался помочь ему, но она приложила усилия, и Феличиано знал, что выглядит жалко со слезами на лице и ожогами на коже. Она расстегнула пуговицу на манжете рукава и с удивительной нежностью потянула и закатала мокрую ткань до его локтя, наблюдая, как он вздрагивает, и извиняясь за то, что была слишком грубой.       — Мы должны немедленно пойти к профессору Малфою.       — Нет, если мы пойдём, мне придётся объясняться.       — Ну, ты должен объяснить! — у неё была такая сжатая манера говорить, когда она не была из тех, кто попал в беду, сидя на пятках с расправленными плечами и вздёрнутым подбородком, так что она практически ругала его.- Что случилось? Я слышала, что ты вломился сюда и теперь сидишь на полу, раненый и без мантии. Февраль слишком холодный, чтобы забыть её в общежитии.       Было слишком холодно, и одно только то, что Элиза говорила об этом, выделяло влажную среду в туалете. Он не огляделся как следует, но окна над их головами были грязными, заплесневелая старая паутина, выглядевшая оставленной пауками, натянулась на контрфорсы, образующие потолок. Пол там, где он сидел, был мокрым, стена позади него была покрыта каплями конденсата, впитался через рубашку, а жилет казался слишком ненадёжным, чтобы согреть его.       Обгоревший и замёрзший, это была сводящая с ума комбинация.       — Варгас? — он ничего не ответил, вот почему…- Феличиано, всё… всё в порядке, — его молчание беспокоило её. Он плакал не больше, чем раньше, его слёзы действительно прекращались, и он просто сидел там, на холоде, с открытой обожжённой и пульсирующей рукой, раны едва начинали покалывать на ранних стадиях заживления. Пройдут часы, скорее всего, дни, прежде чем боль полностью уйдёт.       Но он увидел чернильные пятна на своих пальцах и вспомнил, почему он так спешно бродил по замку, он вспомнил книгу, которая лежала у него на коленях, и почему он так яростно боролся, чтобы вернуть её. Он вспомнил, как его оплакивал дух, погибший у него на глазах, и холодный, тяжелый вес креста, державший его в запертом теле, которое едва могло стоять или бежать, чтобы избежать всей боли и печали, которое продолжало приносить это задание.       А потом эта мысль принесла с собой ещё больше бесполезности, потому что Феличиано был на задании. Он был здесь по своему желанию. У него был выбор за пределами Хогвартса, в который он мог убежать, у него была своя личность и цель, а также история достижений и уроков, на которые он мог положиться. Ему было три тысячи лет, и он скрывался за маской двенадцатилетнего, но как насчёт тех, кто этого не делал?       — Почему ты плакала, Элли? — спросил он, подняв глаза и напугав её тем, как он отклонил её вопрос. Он знал, что она плакала, все знали, что она всё время плакала по любому поводу. Но почему здесь? — Ты не часто сюда приходишь, не так ли?       — О, я…- её круглое лицо вспыхнуло гневным румянцем, кожа покрылась пятнами от старых слёз, а волосы всё ещё были в беспорядке. Когда Гэмп опустила взгляд на свои руки, Феличиано заметил, что она перекатывает палочку между палочками, кизиловый стержень слегка изогнут и подогнан под её крошечную ладонь.- Я просто… здесь тихо, вот и всё. Никто никогда не заходит в туалет Миртл.       — Я подрался с Поттером, почему ты здесь? — наконец он рассказал ей часть того, почему он оказался на полу вот так, но Элиза только по-своему несчастно извивалась, всё ещё приседая на влажном полу рядом с ним, и обхватила себя руками, чтобы не замёрзнуть.       — То же самое, кстати, — прошептала она, опустив глаза и глядя на ряды кранов и старую ржавчину.- Полкуровка Гэмп. Мой отец осквернил имя Гэмп, женившись на моей матери, знаешь ли, один из моих прадедов был магглом, я думаю, — теперь обхватив руками колени, Элиза наклонилась вперёд, так что её лицо было обращено к полу, часть её распущенных волос свисали с головы.- Я назвала неправильное заклинание, чтобы починить прореху на одежде Маргарет сегодня днём после матча. Я не использовала его, просто предложила, но то, как они начали надо мной смеяться…       — Мы на одном факультете, они не должны так с тобой поступать.       — Предполагается, что ты либо чистокровный, либо выдающийся волшебник, на Слизерине нет места для того, чтобы быть плохим в чём-либо, — английские волшебники до сих пор так серьёзно относились к родословным… Элли снова плакала, когда подняла свои большие серые глаза, полные слёз, шмыгнула носом и задала вопрос: — В Италии то же самое? Держу пари, что это ещё хуже, ведь тебе пришлось проделать этот путь в Хогвартс не просто так, да? — было действительно больно слышать, как она говорит подобные вещи…       — В Италии место, где ты родился, важнее всего, — от региона к региону, от севера к югу, сейчас было свободнее, чем в предыдущие поколения: смешанные браки были чуть более терпимыми, но простой переезд из Венеции в Лобарди всё ещё мог вызвать скандал…- Магглорожденных сразу окружают семьи постарше, а наши школы очень маленькие, я думаю, похожи на клубы, — тайные общества в каждом крупном городе, отражающие границы, которые сам Феличиано распустил столетия назад. Магглорожденные волшебники были сокровищем, потому что они были новой кровью, часто талантливыми и почти всегда готовыми слепо отдать свою преданность тому факультету, который их нашел и вырастил. Сейчас они тоже отнеслись к этому лучше, чем в прошлые века: теперь они действительно позволяют детям оставаться со своими матерями и отцами, а не выкрадывают их посреди ночи, чтобы их больше никогда не услышали и не увидели…       — Но ты всё ещё чистокровный, верно? — она посмотрела на него с грустным, безнадёжным выражением зависти. Должно быть, она увидела в нём и в других то, что облегчило бы её жизнь.       — Моя кровь…- о, как бы это объяснить… он хотел бы сделать нечто большее, чем просто уклониться от ответа, и когда он посмотрел на свою обожжённую руку, то увидел, что кожа ближе к костяшкам пальцев уже покрывается коркой и начинает остывать.- У нашей семьи было бы много проблем, если я бы пошел в любую школу в Италии, Хогвартс… лучше, — даже из его собственных слов выходило, что Ловино использовал его, отправив по политическим мотивам, хотя на самом деле именно он был полон решимости довести это до конца. Как это должно было выглядеть, если его семья держала его в месте, где учеников, которые гуляли в одиночку, без всякой причины натравливали на группы старшеклассников.       Он умел защищаться, но что, если бы Скорпиус шел один или, не дай Бог, Гэмп до или после того, как он покинет эту холодную маленькую тюрьму?       Его мысли вернулись к обсуждению, произошедшему год назад и запечатленному на страницах дневника, который Джеймс Поттер пытался у него отобрать. Он вспомнил историю о девочке, которая не побоялась силой пробраться в спальню мальчиков, и проклинать до тех пор, пока их мантии не стали розовыми и пурпурными, твёрдо ставя каждого на их место, чтобы потом разрыдаться от разочарования, потому что жить в этом замке было нелегко, и попытка пройтись в зелёных мантиях места, что все называли злым факультетом, только усложняло задачу.       Он вспомнил борозды, которые изрезали её лицо и были похожи на открытые рты, кричащие в предсмертной агонии, и тогда Феличиано посмотрел на Элизу Гэмп с каким-то страхом, которого он раньше не замечал.       Он должен сказать Англии.       Даже если это было совершенно глупо или вообще сомневались в ней, они не могли допустить, чтобы это повторилось.       Не таким образом.       Никогда больше так.       — Вот почему ты не хочешь разговаривать с профессором Малфоем, не так ли? — Феличиано так долго зацикливался на этом страхе, что почти не услышал, как Элли снова заговорила с ним из-за звука капающей воды.- Потому что, если он напишет домой твоему брату, это создаст проблемы для него и его работы. Ты, кажется, действительно считаешь его работу важной, да?       — О, Элли, я и представить себе не могу, как он много делает, — она была неправа, но — её понимание послужило ей хорошим прикрытием, он легко воспринял это.- Начать борьбу между кланами даже такую маленькую, куда мне стоит пойти учиться магии, это подвергло его такому стрессу, которого я бы себе не мог простить.       — Я понимаю…- Элли начала вытирать лицо рукавом, стряхивая прекращающиеся слёзы и снова её глаза налились кровью.- Как ты собираешься вернуться в общежитие в таком виде? Твоя мантия пропала, а рубашка вся мокрая, может быть ты сможешь трансфигурировать её без всех ожогов?       — Могу попробовать, — он пока не хотел двигаться, но согласился с тем, что она сказала, вытягивая свою правую руку, чтобы…       Нет…       Он снова просто прислонился к стене, чувствуя себя побеждённым и позволяя Элли внимательно наблюдать за ним несколько секунд, прежде чем она тоже поняла.       — Ты держишь футляр с палочкой на крючке под мантией, не так ли? — да. Он снова остался без палочки, пока один из гриффиндорцев не нашел её и либо не вернул обратно, либо не насмехался над ним до такой степени, что заметил профессор.- О, Варгас…       — Почему бы тебе не попробовать? Думаю, я знаю, какое заклинание использовать, — её глаза расширились, а плечи напряглись, как только он это сказал, всё тело Элли наклонилось, пока она не удержалась одной рукой.       — Ну нет… это плохая идея! Я ужасна в трансфигурации!       — Как и Хиггс, но с тех пор, как он начал сидеть рядом со мной, ему стало легче. Просто попробуй.       — Твоя рука уже обожжена! Что, если я попаду не по рубашке, а по твоей коже, и это… это сделает что-нибудь ужасное?       — Худшее, что может случиться, это…- Феличиано остановился, увидев, как её палочка вспорхнула и направилась ему в рот.       — Не заканчивай это предложение, — выругала она.- По словам Чарльза, в последний раз, когда ты сказал эти слова, Скорпиус упал с метлы и некоторые гриффиндоры до сих пор смеются над ним из-за этого.       Они сидели там и препирались из-за этого ещё пять или десять минут, Элли сдалась только тогда, когда Феличиано накрыл её руку своей, и они оба повторили заклинание вместе с палочкой абсолютно неподвижно. Он осторожно закатал рукав, закрывая ожоги, снова взял её за руку, и на счёт три они…       ПУФ!       Его рукав исчез вместо того, чтобы застегнуться, и Элли с грохотом уронила палочку, обеими руками зажав рот, и завизжала.       — Прости!       — По крайней мере, не было больно.       — Мне очень жаль! Извини, я говорила тебе, что у меня это плохо получается! — она не успокоилась после одного крика, и Феличиано подпрыгнул, когда увидел, что её глаза снова затуманились слезами, настолько потрясённый, что протянул к ней обе руки, но только для того, чтобы она вскочила на ноги прямо перед ним, руки прижаты к бокам, всё тело дрожит, лицо искажено яростными слезами и грудь сотрясается от прерывистых рыданий.       — Элли!       — Я же говорила тебе! Я сказала тебе, и ты всё равно заставил меня попробовать! — то, что началось как визг, быстро переросло в вопль.- Ты заставил меня сделать это! Ты такой глупый, что ходишь один и ввязываешься в драки, а потом приходишь сюда и показываешь мне, насколько я ужасна в том, что я слизеринка и ведьма. Это твоя вина — я ненавижу тебя!       — Элиза!       Она закрыла лицо руками и побежала от него, пробежав через разрушенный туалет к стене, где оттолкнулась от неё и выскочила за дверь. Феличиано едва успел опуститься на одно колено, коснувшись пальцами обнажённой рукой холодного пола, и остался лежать с чувством онемения, вытеснившим все остальные мелкие боли в его теле.       — Теперь ты сделал это, — у него не было даже шанса осознать всё это, прежде чем он услышал голос позади, хриплый и не совсем слышный, женский и дикий, когда он оглянулся через плечо и ничего не увидел.- Теперь ты сделал это.       Он схватил палочку Гэмп с пола, кизил согнулся в его руке, потому что не признавал и не хотел, чтобы он держал её. Стоя на трясущихся ногах, его рука с палочкой была той, которая была обожжена, и было слишком больно поднимать и использовать. Его левая рука недоверчиво нащупала палочку, и когда он почувствовал, как что-то прогрохотало по потрескавшейся плитке у него под ногами, он потерял равновесия и попытался попятиться к двери.       — Кто здесь?! — где-то в их разговоре Гэмп назвала имя, она сказала имя, что этот туалет принадлежит кому-то. Его глаза продолжали искать, но он никого не видел, звук бурлящей и ревущей где-то воды заставлял волосы на его затылке вставать дыбом.       — Ты прогнал её — ты заставил её уйти! Я говорила, что ты можешь? Нет, не говорила! — откуда, чёрт возьми, это исходило?! Страх холодом пробежал по его спине, и рука Феличиано дрожала, пытаясь вообще удержать палочку, не говоря уже о том, чтобы держать её так, чтобы можно было воспользоваться. Голос ударил в зеркала и отскочил от стены, с потолка посыпались куски песка, а из туалетов, спрятанных за металлическими дверями, послышался громкий всплеск воды.       — Посмотрите на него! Такой чистокровный! Посмотрите на это! Такой талантливый! Варгас такой милый мальчик, такой милый мальчик! Варгас никогда бы никого не выставил дураком! Он никогда бы в жизни не выкинул такого грязного трюка!       Из туалетов лилась вода, и краны одни за другим открывались настежь, голос завывал в воздухе, прежде чем откуда-то пришёл холодный ветер, и треснувшие окна над головой начали шипеть от вытекающей жидкости.       — Как ты посмел! Уходи! Как ты посмел! Уходи отсюда! Как ты посмел!       Что-то голубое и не совсем то, что было на самом деле, запотевало на зеркалах, и Феличиано чувствовал, как каждое ледяное слово пронзает его плоть, ужас сжимает его внутренности и заставляет говорить громче, вода хлюпает по его ботинкам, когда он смотрит на плещущиеся лужи.       Он поднял глаза и почувствовал больше, чем увидел: ощутил холод, ветер и пронзительный крик, который пронёсся сквозь него, руки были скрючены, как когти, а рот широко раскрыт. И это было не зрелище, это был крик:       — Как ты посмел!       Феличиано не услышал собственного крика, он просто почувствовал, как его горло раскрылось, а лёгкие опустели. Он поскользнулся и упал в ледяную воду, ударился обожжённой рукой об пол, цепляясь за палочку Элли, которую всё ещё сжимал в руке, прежде чем поднялся на ноги и с криком побежал к двери. Он услышал, как вода взметнулась в воздух и хлынула обратно, но ударился о стену обеими руками, а затем хлопнул ими по старой двери туалета, чуть не зацепившись за верёвки, натянутые, чтобы сообщить студентам, что он не работает.       Он сделал два шага в более тёплый, обманчиво спокойный воздух коридора и врезался прямо в Англию.       — Боже мой…- он даже не понял, что это Англия, не сразу, он просто понял, что ударился о тело, такое же маленькое, как у него, тёплое, сухое и более сильное, чем у него, которое он крепко обхватил руками, глаза оказались на уровне зелено-серебристого галстука, прежде чем он закрыл их и уткнулся в плечо Англии и горло, как только он почувствовал, как потрясённые, спотыкающиеся объятия сомкнулись вокруг него.       Мгновение спустя его колени подогнулись, и он точно знал, что это Англия, потому что последовал за Феличиано и знал, как выдержать его вес. Чьи-то руки на мгновение коснулись его спину и волос, а затем он услышал знакомый голос, окутанный неверным заклинанием и вернувший голос на тысячу лет назад.       — Ты промок насквозь! Где, чёрт возьми, ты был? — он не ответил, ему было всё равно, он просто держался изо всех сил и чувствовал, как из него текут слёзы, потому что сейчас это было слишком для него. Смерти и нападения, сожаления и наваждения — он не мог этого сделать, он не мог сделать так много…       — Мы видели, как Гэмп с криком пробежала мимо, а Скорпиус пошел за ней, — Феличиано не сказал ни слова, он просто позволил Арт… позволил Англии поговорить с ним и снял свою черную школьную мантию, накинув её на плечи Феличиано, чтобы скрыть, насколько он был грязен, просунув раненую голую руку в рукав. Всё это время он держал глаза закрытыми, лицом вниз и прижавшись, но Англия недолго позволял ему выходить сухим из воды. Даже несмотря на то, что руки всё ещё обнимали его и прижимали его так же крепко, Англия отказался попасть в шторм, увлекающий Феличиано за собой.       — Поторопись, прямо за углом есть проход, чтобы вернуться в подземелья, — он не мог двигаться и едва мог стоять.- Вставай, Феличиано, пока нас не нашли!       Вместо этого он заплакал.       Это было всем, от чего он чувствовал себя хорошо.       Он просто плакал.