Ты никогда не сможешь забыть то, что хочешь забыть больше всего. Чак Паланик
Джеймс стоит посреди просторной гостиной. Лицо обдает теплом, исходящим от горящих в камине поленьев. В плотной тишине потрескивание древесины кажется оглушающим. Какого черта он здесь забыл? Ему не место среди мягких кресел, вязаных подушечек и пыльных статуэток. Сама здешняя атмосфера была чужда. Слишком домашняя, и оттого приторно-сладкая. Настолько, что Барнс едва сдерживается, чтобы не сплюнуть прямо в полыхающее пламя. Это не его дом. Низкие потолки и близко поставленная мебель просто кричат об этом. Джеймс стоит, боясь одним неловким движением разбить какую-нибудь фарфоровую кошку с криво нарисованными глазами. Он просто смотрит, как огненные языки пляшут в темноте, ища в этом танце успокоение. Но становится лишь тревожнее. Джеймс медленно закрывает глаза и чувствует, как крупная капля стекает от корней волос сначала к переносице, а затем на кончик носа. «Вода?». Нет. Что-то вязкое, тягучее, с характерным знакомым запахом. Барнс его ни с чем не спутает. «Кровь». И тут внутри у Джеймса словно щелкнул тумблер. В мыслях стало так светло и чисто, что захотелось зажмуриться. Но даже с закрытыми глазами он видит ее. Ее лицо будто отпечаталось под веками. Белые волосы, струящиеся по острым плечам, пахнущие чем-то таким же сладким, как и этот чертов пряничный домик. Алая помада на потрескавшихся губах, морщинки в уголках, придающие лицу трагичное выражение. Но самое яркое — глаза. Непропорционально большие, темные, настолько, что не понятно, где заканчивается радужка и начинается зрачок. Они смотрят на Джеймса снизу вверх, но в них совсем нет страха. Точнее, в них нет ничего. Абсолютно. Полное безразличие. Отрешенность, вгоняющая в ступор. Маленькая хрупкая ладонь с длинными тонкими пальцами. Они обхватывают его запястье, требовательно сжимают, посылая ледяные импульсы по всему телу. Он продолжает смотреть в черные омуты, ожидая подвоха. Сухие губы приоткрываются и почти беззвучно шепчут: «Солдат». Тумблер снова щелкает, погружая обратно во мрак. На грудь словно ложится огромная каменная глыба, мешающая дышать. У него на лице кровь. Она повсюду, бежит, сочится из каждой трещины в этом доме. Темная, густая, свежая, она подбирается к ботинкам. Белые волосы разметались по полу, будто жидкий шелк. Рот открыт в безмолвном крике, черные омуты смотрят прямо перед собой, а между ними зияет огромная дыра. Она убила себя его рукой. Вложила пистолет в ладонь, сомкнула пальцы и направила дуло на себя. «Убей меня». «Вы не моя цель». «Убей меня». «Не в моих правилах». «Я могу приказать тебе». Откуда столько льда в этом голосе? Откуда столько уверенности и силы в этих холодных руках? Почему эти огромные глаза так спокойны? Этот день послужил началом конца. Зимний солдат впервые дал осечку. А все этот противный мелкий червяк, который вдруг прогрыз себе путь к сердцу. Жалость. Жалость, порождающая сомнения. Да, она может ему приказать. У нее есть на это право. Да, он должен выполнить задание. Но рука, сжимающая пистолет, дрогнула. Жалость. И тогда ее пальцы ложатся на его, те, что находятся на курке. Она сделала этот выстрел. Или «они»? Снова загорается свет. Джеймс убирает пистолет в кобуру и покидает осточертевшее царство уюта. Он перешагивает через бездыханное тело. Кровь пропитала белоснежный ковер, теперь хлюпая под подошвами. Барнс выходит через черный ход и первым делом жадно втягивает носом ночной воздух. Ничего не изменилось. Мир не перевернулся с ног на голову. Он по-прежнему знает, кто такой и для чего создан. Но под ребрами что-то упрямо ворочается и царапает грудную клетку. Жалость.***
— Иногда так тянет по зубам тебе дать. Стив, мать его, Роджерс. Одно только имя бесило Тони до сжимающихся кулаков. Герой, «символ нации» и бла-бла-бла. А на деле готов поставить на кон все, чтобы прикрыть зад тому, кто уже потерян. Это ли не эгоизм, в котором Капитан Америка столько раз упрекал Старка? Это ли не безрассудство? — Тони… Ох, этот тон «мне так жаль, но я уже все решил». Тони не выдерживает и бьет кулаком по столу. Он уже достаточно наслушался всяких фантастических историй про друга детства, про промывку мозгов и прочие подробности, которые вообще никак не влияли на ситуацию. — Заткнись, просто заткнись, Роджерс. Я сыт по горло. Всем сыт, понимаешь? Я пытаюсь сохранить «Мстителей», не дать нам расколоться. А что ты делаешь? Ты просто кладешь на всю команду огромный хрен! Стив морщится и едва сдерживается, чтобы не упрекнуть друга за грубость. Но карие глаза Тони просто переполнены злостью. Она выплескивается через край, брызгает прямо на лицо и разъедает, будто кислота. Что с ними стало? Всех «Мстителей» разбросало по миру, осталась лишь малая горстка, и внутри нее разворачиваются такие конфликты, от которых все бразильские сериалы курят в сторонке. Когда это началось? Когда шуточное соперничество переросло в открытую ненависть? Стив много раз спрашивал себя и все же не мог понять. Но он точно знал, что Баки здесь не при чем. Баки стал катализатором вражды, назревающей уже давно. Старк это тоже понимал. Но ему проще было думать, что события развиваются именно здесь и сейчас. — Я не могу подписать, Тони. И я уже говорил, почему. «Мстителям» не нужен контроль. Если мы начнем плясать под чью-то дудку, какие мы тогда герои? Мы станем обычными наемниками. Ничем не лучше тех, кого нам приходится сажать за решетку. — Вот не надо, а? — Брови миллиардера взметнулись вверх, изображая театральное удивление. — Можешь кормить всех вот этим пафосным дерьмом, но не ври хотя бы себе. Ты не подпишешь, потому что одно из условий касается твоей размороженной подружки. Стив сжал зубы, и на побелевшем лице заиграли желваки. Ему не нравилось то, как вся команда подтрунивает над его привязанностью к другу. Они даже его по имени никогда не называли. Только «солдат», «ископаемое», «подружка», «псих». Как будто он и не человек вовсе. Порой все это так выводило, что Роджерсу хотелось кричать на каждом углу о том, что этого «психа» зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, и он лучше их всех вместе взятых. Но он сдерживался. Потому что знал — как бы громко он не кричал, никто не поймет. Никто не умирал на семьдесят лет. Никто не просыпался в новом мире, когда смерть уже забрала с собой всех, кого ты знал. Никто не находил единственную частицу старой жизни, которую еще можно спасти. — Мне нечего тебе сказать. Старк закрывает глаза, шумно вдыхает и встает. Загорелые руки упираются в стол, голова опущена от тяжести навалившихся проблем. Нечего сказать. Тони вдруг представил их маленькими детьми. Вот он сидит в песочнице, пытается построить крепкий высокий замок. И как только на фундаменте уже появляются первые песчаные кирпичики, приходит Стив и разрушает всю конструкцию к чертовой матери. А потом уходит. Просто потому что нечего сказать. Придурок. — Ладно. Что ж. Будь по-твоему. Только я не буду участвовать в вашем спектакле. Я уже сыграл свою роль. Стив смотрит на друга и видит то, что боялся увидеть. Ухмылка, прямо говорящая: «Я тебя сделал, сучонок». И бесенята в темных глазах. Роджерс неосознанно подскакивает с места. Тони даже не шелохнулся. По-прежнему опирался на стол, напоминая неподвижную статую. — Что ты сделал? — Голос куда-то пропал. Стив прошептал слова, чувствуя, что не хочет знать ответ. — То, что должен был. — Что. Ты. Сделал? Старк, наконец, выпрямляется и убирает руки в карманы брюк. Поза расслабленная, но внутри у него натянулась пружина. Вина? Сочувствие? Да гори оно все синим пламенем, все равно уже ничего не исправить. — Просто оповестил Верховный совет о нашей заточенной принцессе. Стиву кажется, что ему в спину прилетел не нож, а целый топор. От удара воздух выбивает из легких, но Роджерс твердо стоит на ногах. Уже два дня он пытался собрать этот паззл, и Тони подкинул ему последний фрагмент. Точнее, швырнул в лицо. Пирс, Верховный совет, внезапный перевод Баки. Твою. Мать. — Тони, ты спятил? Какого ты вытворяешь? Капитан делает шаг вперед, хочет схватить Старка за плечи и хорошенько встряхнуть, так, чтобы мозги встали на место. Но его останавливает находящийся между ними стол. Тони, заметив внезапный порыв, чуть отдаляется, сохраняя прежнее выражение лица. — Я делаю то, что нужно. Если надо выбрать между одним человеком и всей командой, я выберу команду. Чего ты в свою очередь не сделал. Стив запускает руки в волосы, сжимая их у корней до боли. Ну почему ему просто не дадут реабилитировать Джеймса самому? Почему не могут потерпеть? Почему все начинается заново? А потом у Роджерса перед глазами встает маленькая угловатая девушка с острым языком и недоверчивым взглядом. — Тони… один человек? Ты уверен? На короткое мгновение между бровями Старка появляется тревожная морщинка, но она быстро исчезает, а Тони лишь покачивается с пятки на носок. — Она уже в норме. Сегодня Ванда ей займется. Ей нужно лишь немного копнуть, чтобы добраться до секретного ящичка ее сознания. И когда мы его достанем, девчонка будет в безопасности. — Ты вообще слышишь, что говоришь? — Стив не выдерживает и в несколько шагов обходит стол, равняясь с Тони. — Почему вы все так говорите? Будто они какие-то куклы, а не люди. — Спокойно, не надо драматизировать. В конце концов, его не на другую планету увозят. График свиданий останется прежним. — Нет, Тони! Стиву хочется что-нибудь разбить, желательно нос миллиардера. Лишь бы он перестал смотреть так. Так словно разговор идет о погоде. Стиву хочется вопить о том, что Пирсу нельзя доверять. Но он не может, дал слово Фьюри, что не проболтается, не посеет сомнения раньше времени. Капитану хочется сказать Тони о том, что деньгами он не залечит раненую душу девочки. Что ремонт в палате, огромный телевизор и другие побрякушки не решат проблему. С Лори нужно было быть честными с самого начала, а сейчас ей будет вдвойне больнее, когда она узнает, что зря привязалась к команде. Когда узнает всю правду.***
Джеймс просыпается от непривычно яркого света и щелчков, раздающихся то с одной, то с другой стороны. Остатки невероятно реалистичного сна растворяются, и перед глазами появляются силуэты в белых халатах. Они столпились вокруг него, не давая рассмотреть само помещение. — Зрачки в норме. Враждебной реакции не выявлено. Полностью боеспособен. Знакомый голос отчего-то не успокаивает, а лишь подливает масла в огонь. Барнс дергается, пытаясь встать, но чьи-то руки с двух сторон резко припечатывают его к креслу. — Где я? — Собственный голос кажется чужим. Слишком взволнованный, дребезжащий, надломленный. «Убей меня». Джеймс распахивает глаза, чувствуя, как учащается дыхание и сжимаются кулаки. Белые волосы, дыра во лбу, карие глаза… «Я могу приказать тебе». Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс. Сто седьмой пехотный. Джеймс. Джимми. «Баки». — Что вы со мной сделали? Он делает резкий рывок, отбиваясь от назойливых «белых халатов». В сознании зашевелились какие-то старые шестеренки, которые со скрипом начали подкидывать страшные картины прошлого. Барнс словно смотрел фильм ужасов, где сам играл главную роль. Вот его бионическая рука вколачивается в чье-то лицо. Кровь и ошметки плоти летят во все стороны, и Джеймс чувствует, как желудок скручивает от отвращения. Следующий отрывок: все та же рука сжимается на горле женщины. Она открывает рот, хрипит, но дальше слышится хруст, и ее веки опускаются, скрывая покрасневшие белки глаз. — Что вы со мной сделали! Джеймс хватается за голову, падает на колени и кричит. Кричит до писка в ушах, до опустошенных легких, до спазма в горле. Он помнит. Помнит всех. Их лица у него под веками. Они мелькают друг за другом. Им нет конца. Одно из самых ярких — женское, худое, с курносым носом и капризными губами. Он смотрит на него сверху вниз. Девушка ползет, изредка оборачиваясь назад. В два шага он оказывается рядом и с размаху бьет тяжелым ботинком по тонкой ноге. Хруст. Крик. Кровь. Все сначала. Только в этот раз он тоже чувствует боль. Ощущает так ясно, как не было никогда. — Солдат! Его поднимают на ноги и швыряют в кресло. Сразу же на запястьях, вокруг талии и на лодыжках затянулись ремни. Чьи-то грубые пальцы вцепились в волосы на затылке и рванули назад, заставляя откинуть голову. Джеймс думал снова попытаться сбежать, но силы вдруг покинули его. В сознании удерживали кровавые кадры прошлого, которые нескончаемым потоком въедались в мозг. — Солдат. Полный отчет. Еще один знакомый голос. Барнс поднимает взгляд и видит, что окружен. Вооруженные агенты стоят по бокам, а в центре их предводитель. Руки убраны в карманы белого пиджака, губы гневно сжаты, а глаза просто вгрызаются в Джеймса, требуя какого-то ответа. — Состояние нестабильно, сэр. Необходимо обнулить. Слова искажаются, как и реальность вокруг. Предводитель разочарованно опускает голову, махнув рукой. И тут Барнс вспоминает его. Эти чертовы светлые волосы, стеклянные глаза, морщинистое лицо и эту руку, которая столько раз протягивала ему папку с очередным досье. — Нет! Джеймс рвется вперед, но к тугим ремням, сдерживающим его, присоединяются сильные руки агентов. Он не успевает опомниться, как ему разжимают челюсти и суют в рот капу. А потом на голову опускается что-то тяжелое и холодное. И бьет током.***
Лори проснулась посреди ночи от собственного крика. Она хватается за голову, корчится на кровати, сбивая простыни. Ей казалось, что в виски кто-то забивал раскаленные гвозди. Девушка скатилась с постели на пол. Железный протез, столкнувшись с твердой поверхностью, громыхнул на всю комнату. Включился свет, и в палату вбежали взволнованные медики. Один попытался поднять Лори на руки, но она вцепилась ногтями ему в предплечье и расцарапала до крови. — Нет! Нет! Больно! Филипс отмахивалась, брыкалась, не подпуская к себе опешивших сотрудников. Испуганная медсестра достала из кармана халата рацию и дрожащими пальцами нажала на кнопку. — Позовите агента Бартона в палату номер пять, срочно! Лори резко замолкла. Только ее тело продолжало сотрясаться, как в эпилептическом припадке. Глаза под приоткрытыми веками закатились, сухие губы сомкнулись. Медбратья осторожно подошли к девушке и присели рядом. Один приложил пальцы к пульсирующей венке на тонкой шее, а другой в ужасе снял бинт с левой руки. Пропитанный кровью насквозь.