Не крысой единой

Рыска отчаянно рыдала, даже не пытаясь сдержать слезы, которые градом катились по щекам из покрасневших глаз, уже вымочили насквозь ее рубашку и, кажется, собрались в маленькое озерцо у ее ног. Кажется потому, что в дополнение к общей плачущей атмосфере добавился мерзкий моросящий дождик, который ровно сыпался из серых туч и прекращаться не собирался в ближайшие пару суток. В такую погоду очень неплохо хоронить — у нерадивых плакальщиков не заметят отсутствия слез, а все остальное тем более смажется и станет выглядеть более приличным. Утешить Рыску не было никакой возможности; Альк, впрочем, и не собирался. Еще в детстве-юности, когда сестра пребывала в расстроенных чувствах, он не мог справиться с этой напастью, с годами ситуация никак не улучшилась. Недавний опыт, случившийся после того судьбоносного поворота на границе Саврии и Ринтара, не считался: получилось все чисто случайно, ему для успеха достаточно было только оказаться живым. А здесь все было намного, намного сложнее. — Как же-е та-аак? — проревела Рыска, утыкаясь лицом Альку в грудь. Видун вытянул шею и повернул голову набок, чтобы оказаться как можно дальше от источника сырости: он был готов пожертвовать одеждой, если слез не избежать, но не собой. — Ага, — рассеянно поддакнул он, продолжая думать о своем, видунском и саврянском, высоких материях, которые очень далеки от умерших. Они стояли у небольшого холмика, накрытого успевшей треснуть каменной плитой, которую украшал вялый уже веник, призванный изображать погребальный венок. Получалось откровенно плохо. Жальник был старенький, весь заросший буераками, так что могилы на нем отыскать было непросто, если не считать нескольких посвежее да поближе, включая ту, у которой остановились Альк с Рыской. Местный голова, проводив странноватого вида гостей к месту упокоения (вот уж удивительное место для приезжих, будто жальников у каждой вески нет), поспешил вернуться к себе, прятать выданную за услуги медьку — потом купит себе в городской кормильне варенухи на скопленные (утаенные от жены) за месяц деньги. Наблюдать за парочкой осталась только пара любопытных бабок, спрятавшихся за забором, будто им и ревматизм не помеха. Бравых наблюдательниц, тем не менее, не отпускало ощущение, что белокосый саврянин знает об их присутствии, даже оглянулся один раз, безошибочно отыскав взглядом их убежище и слегка скривив губы. «Путник» — единогласно решили вешенские самоотверженные осведомительницы и заторопились домой, рассказывать соседям о желтоглазом провидце. И чего, интересно, девушка-то рыдает, как Хольга над грехами? Неужто у нее тут родня была? Или друзья? — Я-а же не хотела уезжа-ать, — снова заголосила Рыска, хватаясь за рубашку Хаскиля. — А-а ты сказа-ал, проживе-о-от… — Ага, — снова подтвердил Альк, заинтересовавшийся кончиком своей косы. Расплетаться начал, беда-то какая! — А тебе все равно-о-о! — громко возмутилась девушка, ударив саврянина кулаком. Тот даже глазом не моргнул: шевельнул плечом, и кулак только скользнул по руке. — Я не привязывался, — видун приподнял бровь в совершенно искреннем, в кои-то веки, изумлении. — Не из-за чего было. — Я же тебе говорила-а, что денег не хвати-ит, — продолжила Рыска, утирая слезы. — Надо-о было быстрее ехать! — Ты сама постоянно предлагала остановиться и отдохнуть, — безжалостно напомнил Хаскиль. — Я в этом не виноват. Наглости возразить ему у девушки никогда бы не хватило, потому что белокосый гад был опять прав: как бы она ни торопилась назад, устоять перед соблазном задержаться и поглазеть на местные чудеса она не могла. И все же, хоть бы раз ей удалось достойно ему ответить! — Одного понять не могу, — задумчиво проговорил Альк, поглядывая на идеально ровное серое небо, — зачем они стали хоронить корову по-человечески? Трехцветная красавица Милка, оставленная в веске и так и не выкупленная, издохла за несколько дней до приезда хозяйки и Алька: весчане уверяли, что ее свалила неизвестная им хворь, которая не поддавалась никаким методам лечения («Знаем мы ваши методы лечения: почесать в затылке и пустить все на самотек» — пробурчал Хаскиль, но повторять на публику не стал), хотя они очень старались ей помочь. Опять же, помочь с чем — быстро и относительно безболезненно умереть или все же выздороветь — не уточнялось, а выдать две цифры вероятности и противоположности видун не то что постеснялся, скорее, поленился ради такой ерунды растрачивать дар. В качестве некой компенсации весчане проводили их к на удивление достойной могиле коровы, которая, судя по погребению, была как минимум весьма уважаемым человеком: лавочником, мельником или кузнецом. Словом, не последним лицом в веске. — Я ведь так Сурку и не отдала за нее деньги, — всхлипнула Рыска. — Они ему не нужны, — с отсутствующим видом сообщил Альк. — Сорок два к одному. — Он знал, что Милка больна? — наивно спросила девушка. — Нет, он умер, — рассеянно ответил Хаскиль, обдумывая, где находится ближайшая нормальная кормильня. Рыска от удивления широко раскрыла рот. Так вот оно что… Милку возвращать уже некому. Да и нечего, на самом-то деле: корова умерла далеко от родины, не кишащий же червями труп тащить на хутор! Альк же искренне недоумевал, что именно так расстроило глупую весчанку: коровы же мрут каждый день, да и люди тоже… Почему она тогда не рыдала над телом того саврянина, когда он ее нашел? Почему не оплакивала всех погибших? Впрочем, поправился он, она же его самого зажгла, пожалев рыжего зайца на боях. Так что, пожалуй, для нее это неудивительно. Сам он не понимал, зачем вообще нужно было возвращаться за Милкой. Ну жило бы животное у этих людей, ему тут куда спокойнее, чем с ними на дорогах. Нет, ничего особенного по поводу смерти их вечной спутницы он не испытывал. Разве что скуку. — Пошли, — скомандовал Альк. — Делать здесь все равно уже нечего. В кормильне было пиво — двадцать девять к одному, и хорошее пиво — один к шестнадцати. Саврянин надеялся на тот самый единственный шанс. В последнее время им везло.