Полумесячный свет

      За окном сегодня декораторы решили запятнать белый холст неба темными грозовыми тучами, свет из невидимых ламп приглушен. Наверное, кто-то вставил серую линзу, или что они там делают, чтобы Питер был таким однотонным и унылым? Кто «они» Марк не знал, но поражался, с каким мастерством эти самые «они» превращали яркие цвета домов, улиц и предметов в монотонные.       Может ему это кажется и театр работает для одного зрителя, который одновременно является и актером, сам того не желая и не контролируя? Возможно, для лучшего и более правдоподобного восприятия этого «реального мира» всё-таки незаметно линзы надели, только не на театральный свет, а на его глаза?       Маркул не знал, и, если честно, знать не хотел. Сегодня унылость окружающего видел не только он. Была вероятность, что ему перестанут твердить о расстройстве, ведь посмотрите, вы же тоже это видите. К сожалению, такая мысль быстро рассыпалась и поддалась забвению – он видел мир таким постоянно, а не конкретно сегодня.       Каждый день он просыпался и словно со стороны наблюдал за своей жизнью, за другими людьми. Цитата «весь мир театр, а люди в нём актеры» как нельзя лучше описывала его мнение. Парень не помнил толком, чья она, да и не хотел, ему было всё равно. Картинка жизни вот уже который месяц крутилась у него перед глазами, словно кинопленка. Блондин не чувствовал своей жизни, эмоций, ничего – было лишь ощущение, что ты немой зритель, наблюдающий за спектаклем.       У парня давно были панические атаки. Они могли случиться неожиданно, в любой момент, иногда даже без причины. Психотерапевт поставила ему в графе диагноз запись корявым почерком: «Паническое расстройство». Тогда Марк не удивился и не придал этому значения, продолжал жить своей жизнью.       Прописанные лекарства оставались забытыми в дальних полочках высоких шкафов, он был уверен в себе, некомпетентности медицины и слишком увлечен музыкой, тогда ещё и немного одним парнем.       Бывало, что в один из монотонных вечеров Маркул мог сидеть с пустым лицом и безэмоционально просматривать в голове старые записи его прежней жизни. Тот Маркул чувствовал всё и жил своей жизнью, которая не бежала мимо него, а текла с ним в унисон. Он писал треки, отдавал всего себя на сцене, а вечерами и иногда свободными минутами думал о парне со смуглой кожей.       Она красиво сочеталась с черными волосами и практически такого же цвета глазами. Марк помнил все те чувства, но возродить в себе он их не мог, да и что возрождать в кукле принужденного спектакля? Марк прекрасно помнил свою боль и несчастное желание быть вместе с тем парнем. Теперь он бы хотел вернуть себе те иллюзорные, как ему кажется на данный момент, чувства и снова жить самообманом.       Марик не чувствует ничего, время бежит мимо, его жизнь бежит мимо, а он словно просто наблюдает из-за призмы глаз, зрачки которых когда-то отдавали теплом.       Ещё через несколько месяцев он понял, что причина кроется и в нём тоже, вскоре признал, но смириться с этим было нереально сложно. Какого это осознать, что с тобой не всё в порядке? Ему бы хотелось кричать и плакать, умолять кого угодно вернуть жизнь, а не оставить безмолвное наблюдение. Делать он это мог лишь взаперти от своих мыслей, когда на пару секунд его словно окатывало холодной водой, но такое быстро проходило, мир вновь окрашивался в темные и унылые цвета.       Марк не чувствовал практически принадлежности собственного тела, ему казалось, что контролирует конечности кто-то другой, а сам он лишь зритель. Монотонность не проходила, он всё ещё не мог чувствовать, ощущать эмоции, не мог жить, лишь существовать в теле в качестве постороннего наблюдателя. Наблюдателя за, казалось бы, С В О Е Й жизнью.       В графе диагноз места значительно поубавилось, визитов к психотерапевту стало больше, обеспокоенные лица родных и близких (настоящие ли они?) мелькали на экране «реальности» постоянно, вот только ничем не задевали. Даже тот парень, так горячо любимый им и когда-то необходимый чуть ли не больше кислорода, теперь был таким же лицом в толпе, слившимся с нею.       «Синдро́м деперсонализа́ции — дереализа́ции (МКБ-10) \ расстро́йство деперсонализа́ции/дереализа́ции (DSM-5)», « Большое депрессивное расстройство» - всё тот же корявый почерк дописал ещё один диагноз. Нередко его синдром совмещался вместе с этими двумя расстройствами, врач говорил это, что-то объяснял, вот только блондин не слушал.       Марку это ничего не давало, он всё так же не ощущал жизни. Теперь только прибавилось таблеток, его близкие приходили и контролировали прием лекарств, вот только блондин научился притворяться, его жизнь и так играют, почему бы не сыграть и ему в те моменты, когда он осознает происходящее?       Белые коридоры, шприцы, анализы – всё это вылилось в обличение его маленького притворства. В крови не было обнаружено следов препаратов, через пару недель его должны были положить в больницу. Он знал, слышал, что говорили о невозможности лечения этого синдрома.       Уже у себя в квартире он обнаруживает чужие, но такие знакомые вещи. Тот парень, Назар Вотяков, его лучший друг и бывший смысл жизни. Теперь брюнет изо дня в день устало смотрит и надеется на невозможное, на возвращение своего Марика, своего друга.       В одну из ночей, когда Марк отпустили атаки гиперсомнии, а бессонница окутала холодными, но такими же серыми лапами, он пытался объясниться. Описывал свои чувства, вернее их отсутствие, рассказывал о восприятии мира и видел боль в глазах напротив, о чём он и сказал вслух.       «Я вижу, что тебе больно, что ты устал, но мне не имеет смысла просить тебя уйти и не тратить на меня своё время, ты этого почему-то не сделаешь. Раньше, возможно, я бы понял почему, и на твоём месте поступил бы также, но сейчас я даже немного завидую твоим чувствам, пусть даже таким. Ты, если представить, что всё вокруг не постановка, можешь жить, чувствовать эмоции и своё тело. У тебя есть то, чего нет теперь у меня. Ты мне нравился, я даже был в тебя влюблен, не думал, что проживу без тебя когда-то. Теперь я ничего не чувствую, хочется нажать на кнопку выключения этого фильма и погрузиться в темноту»       Блондин после отвечал лишь обрывками фраз, в конце разговора спрашивая всплывший в голове вопрос: «Зачем мне тогда таблетки, если ваш так называемый синдром не лечится?». Он не воспринимал аргументы, что это для жизни и поддержания в нём сознания, попыток вылечится. Тихо уходя обратно в постель, Марк бросил лишь, что это всё «глупый, бездарно написанный сценарий и бессмысленные затраты».       Маркул чертовски сильно устал, но нашёл в себе силы прекратить мучения своих близких и не добавлять работы персоналу больницы. Актёр в первый раз внёс свои коррективы и изменил постановку, спектакль сошел с правил. А может, так и нужно было и даже эти его действия прописаны?       Ответов не было, вокруг лишь холодная вода, обволакивающая его тело и кровавые раны на руках. Темнота раскрывает ему руки для объятий и парень с удовольствием погружается в небытие. В последние секунды он достает из задворок сознания воспоминания о черных глазах парня со смуглой кожей.       Перед пиком холодного лунного света прожекторов и падением занавеса Маркул думает о том, что ему всё же хочется, чтобы проблема была в нём, а мир не был спектаклем с куклами. Назар больше не вызывал прежних чувств, но даже в смиренной безэмоциональности хотелось, чтобы брюнет обрел счастье и продолжал чувствовать.       Молитва проносится поездом в рое мыслей, он просит о том, чтобы парень не повторит его судьбы, чтобы он мог жить. Отчего-то в пустой душе это желание родилось и отчаянно билось до хруста костей в теперь уже стальных объятиях пустоты.