Горгород

«- Данила Поперечный, — выдыхает в трубку писатель, — Слушаю? — Кем ты стал, Поперечный? — фыркает в трубку незнакомый голос, — Ты же был, блять, национальным героем. — Что? Ты нормальный, чувак? — Ответь мне, кем ты стал, Поперечный? Хотя, нет, не отвечай. Очередной пешкой в руках мэра. Снобом, выставленным на потеху богемным стилягам. Я узнал тебя, когда ты был еще никем. Ты был чертовой стрелой на тетиве. Высмеивал все это дерьмо: религию сделок, хруст денег, как система делает из людей безвольных кретинов; ты был лучшим, среди лучших. И я знал, что уж ты-то должен сделать всех в своем жанре. Ты же был, как херов луч света в темном царстве. А сейчас что? Добрался до олимпа, принял новую банковскую религию и сделал себя литературной фигурой. Хреначишь про тусовки и шлюх? Охуенно ты изменился чувак! Просто охуенно! — Чего ты, блять, от меня хочешь? — Чтобы ты открыл глаза и отвел их, блять, от своих нимф с глазами такими же пустыми, как их головы. Посмотри вокруг? Тебе не смешно? Тебе не кажется кощунственным не проповедовать бунт, когда взять курс на борьбу с изменой? Тебе нравится ебаный железный занавес? Или для тебя табу сделать слепок с общества? Склеил себе железный трон из фэнов, накормил жиреющее эго и доволен? За этим ты шел к олимпу? — Ах вот оно что! — смеется в трубку писатель, — Так не пойти бы тебе нахуй? М? Горожанам плевать, кто их капитан и куда их ведет. И ней дай Бог мне горе от ума! Власть клоунада? А че ж вы с ней тогда боретесь? Посмотрите на цирк, а не занимайтесь белибердой. Глаза и головы, говоришь, у нимф пустые? Похуй. Зато наши нимфы юны, а ваши как Windows 3. И не надо мне про обман, баранов и электораты. А, нет, подожди. Ты же хочешь, чтобы я вас повел? Из одного стада баранов в другое? Шутишь? Променять dolce vita на игру в революцию? Смешно. Проснись, блять, какой из меня лидер и диссидент? Мое дело марать бумагу, и не ебет.» *** Человек мечется по комнате в слепой ярости. Она объяснима, только вот совершенно непонятна второму, находящемуся в одной с ним комнате. Тот не вникает, только смотрит на все его метания с веселой полуулыбкой, изредка прикладываясь губами к кружке с еще горячим кофе. Первый же сокрушается, сетует на жизнь, на то, сколько идиотов вокруг, не уставая ссылаться на общую картину тухлой урбанистики вокруг, которую «всеми любимый» мэр называет настоящим земным раем, проклинает имя писателя, чье лицо пестрит из каждого газетного киоска сразу под яркой табличкой «бестселлер». Второй выглядит отрешенно, будто ему плевать на все, что вообще может происходить в этом мире, пока оно не касается его лично. Впрочем, может, отчасти так оно и есть. Этот писатель никак не успел его задеть. Проклятия, которые летят с уст его товарища потоком ему просто непонятны, но он в лучших традициях школы Станиславского вскидывает брови, сразу, как только понимает, что гневный монолог подходит к концу и пожимает плечами, мол, а что мы можем сделать. — И самое мерзкое, — выплевывает он, — Он просто послал меня и все. Это же, сука, в порядке вещей. Вот скажи мне, ты тоже считаешь, что это нормально? — А чего ты хотел? — разводит руками второй, — Что он выслушает тебя, скажет: «Да, Эл, ты чертовски прав! Завтра же напишу трехтомник о том, какой наш мэр гад, чтобы сесть на пару-тройку пожизненных. Зато горожане поймут, что творится!»? Этого? — Я? — и Эл действительно на мгновение замер, оценивая, чего он хотел этим добиться. Вообще-то, он видел в этом писателе сильного лидера, и понимал, что его популярность ведь сыграет им на руку, он станет не просто гласом народа, но и гласом совести. Его услышат, но не толпу, которая кричит не туда и не теми словами. Только вот чего он ожидал от этого звонка, он и правда не знал. Минутное молчание прервал тяжелый вздох и скрип кожаного кресла, — Не знаю, — спокойно и даже несколько потерянно отвечает он, — Понимания? Руслан, блять, в городе происходит чертова вакханалия. Ты думаешь, он этого не видит? — Конечно нет, — смеется Руслан, — Зачем ему на это смотреть? Ты бы смотрел? — Ты хренов адвокат дьявола, — отмахивается Эл. — Нет, я просто рационально мыслю, — Руслан ставит кружку с кофе на пол рядом со своим креслом, и тяжело вздыхает, качая головой, — Я хочу, чтобы ты понимал, это было дерьмовой идеей с самого начала. Ты получил вполне резонный фидбек. Я бы тоже тебя послал на его месте. И был бы прав. И ты бы кого угодно послал на его месте. Чего ты вообще за него ухватился, будто у нас больше нет шансов вынести это в массы? Будто мы живем в восемнадцатом веке, и нет никакого шанса вынести сор из избы, не написав об этом роман-эпопею. — Важно не как, а кто. Его бы слушали. Руслан пожимает плечами. Он не заинтересован в этом диалоге, в этом писателе. На вид, даже в жизни он не особенно заинтересован. Его голова совершенно точно занята другим, и это видно невооруженным взглядом. Эльдар, правда, не лезет в личные дела Руслана. Да и бесполезно это, на самом деле. Который год этот вполне себе толковый парень не говорит о себе ничего, кроме своего имени, зато все знают, что именно он начал эту кашу. Он и его друг, именующий себя «Гуру». Эльдар отмахивается, мол, много же ты в этой жизни понимаешь. Им больше нечего сказать друг другу. Руслан приехал сюда только чтобы услышать бессвязную речь о том, что знает и без Эльдара, о бездарной попытке завербовать писателя-придурка, и выпить кружку отвратного растворимого кофе. Это было время потраченное впустую, но он еще тешил себя мыслью, что день можно как-то поправить, если абстрагироваться от мысли, что вечер пройдет еще более бесполезно. Он поднимает с пола кружку, залпом допивает кофе и ставит пустой стакан на то же место, даже не думая о том, что его, в принципе, можно было бы отнести и на кухню из банальной вежливости или вроде того. — Сегодня вечером у Музыченко состоится попойка по поводу переизбрания мэра. Думаю, Поперечный там будет. Если это так важно, я могу попробовать что-то сделать. — Ты будешь у Музыченко? — недоверчиво щурит глаза Эльдар. — - Пригласительный, — отреченно бросает Руслан, — Не спрашивай, ладно? *** «Привет, это снова я. Ну что, я так поняла, этот всё-таки до тебя дозвонился. Сочувствую. Мм, зачем я звоню? Да, сегодня очередная попойка у Музыченко по поводу переизбрания нашего «горячо любимого» мэра Я твоё отношение к этому знаю, но сходить стоит. Только полегче с ГОРом*, а то сам знаешь…» *** Поперечный чувствовал себя по крайней мере ряженным петухом в этом костюме. Ну да, напялить на него что-то из брендовых шмоток с ценником в пару нулей больше, чем оно того заслуживает, могла только Смелая. Нет, ее осуждать, конечно, не за что. Она заботится о его имидже, и страшно представить, как много ей пришлось вкалывать, чтобы сам Поперечный мог позволить себе носить это именитое барахло. Однако от все еще оставался тем, кем он был — отбросом с фавелы, чудом выбравшимся из грязи к Олимпу. Быть частью богемы ему до сих пор хотелось меньше всего, хотя она, конечно, сулила Офировы богатства и удовольствия на любой вкус. Деньги сулили своеобразный прогнивший рай. Он косо смотрел на золотистую бумагу конверта и тисненые золотом буквы на приглашении. Это был своеобразный признак превосходства над остальными. Попасть на закрытые вечеринки Юрия Музыченко мечтает каждый, кто хоть раз бывал в Горгороде, только вот везет единицам. Самым сливкам общества. Иметь этот конверт на руках — признак избранности. В голове туман. Он все-таки переборщил с ГОРом. Глупая была затея. Это ведь не очистило мысли, только спутало их еще больше, погружая в такой хаос, что проще было бы вынести их вон вместе с мозгом. И в сейфе так кстати лежал пистолет, что эта мысль, внезапно сверкнувшая среди общей смуты, вдруг показалась удивительно здравой, что, дескать, ничего дурного в этом нет, а все, что останется утром начисто отмоет домработница. Из головы не выходил утренний звонок. Казалось, он все сказал, и добавить больше нечего. Оправдываться нечего и не перед кем. Нечего отрицать очевидное. Только вот «повернутый фанат был прав». Поперечный, конечно, не понимал этого на все сто, но где-то на задворках своего сознания был искренне с ним согласен. Кем он стал? Клоуном на потешном столбе в костюме от Tom Ford и туфлях Salvatore Ferragamo? Так себе достижение. И писать ему больше не про что. Телефон разражается писком — прибыло такси, время не ждет. Осталось только взять этот злосчастный гаджет и вывалиться из дома, а дальше сверкать фальшивой улыбкой, заливая в себя один бокал виски за другим. Вокруг крутятся девушки, сетовать не на что, и проблем, вроде бы, тоже нет. Единственная проблема, что виски особенно не берет, не берет и ГОР, зато от какофонии запахов парфюма голова кругом, и хочется чихнуть пару-тройку раз, недовольно сморщив нос от всех этих Живанши, Версаче и Армани. Но вместе с этим мысль о правильности слов повернутого фаната отходит на задний план. В конце концов, если нашел свой угол, то нет смысла гадить там, где живешь. Он, в конце концов, не сильный мира сего, не политик и даже не пастух, чтобы кого-то за собой вести. Нет, всего лишь писатель. Роль спасителя — не для него. Вечеринка гнилье. Такси у дверей, на крыше призывно горит желтый сигнал. Самое время уехать, но он внезапно видит его. Волосы черные, худощавый, улыбчивый, с бокалом шампанского в руках, но трезвый и явно скучающий в гордом одиночестве. Он отпускает таксиста, сунув ему в руки купюру за ложный вызов. А брюнет это видит и даже искренне усмехается, впрочем, всем своим видом намекая, что совершенно не против провести остатки вечера в беседе с писателем. И Даня торопливо направляется к нему, улыбаясь, как круглый идиот. — Знаешь, я обычно не знакомлюсь с людьми вот так, но… — начинает Поперечный, неловко почесывая макушку. Брюнет перебивает его своим смехом и протягивает руку. — Руслан. Ни с кем не встречаюсь. И точно не против такого знакомства.