Горгород

— Руслан! — разносится по залу довольный голос мужчины в шляпе. Он весело следует к юноше, что только успел сделать глоток шампанского, и едва не подавился им же от столь неожиданного упоминания своего имени. Однако, ему вполне хватило воспитания растянуть губы в улыбке и широко расставить руки, приветствуя обращавшегося к нему. — Юра! — восклицает Руслан. Кажется, он искренне рад видеть этого человека, потому что радость в голосе сквозит неподдельная. — Сколько лет, парень! Сколько лет! — Юра заключает брюнета в медвежьи объятия и весело гогочет, — Все по своим заграницам, а про родное болото забыл! Смотри-ка, весь в иногородних* шмотках… Теряешься, среди местных стиляг, Руслаша, теряешься. Руслан отмахивается. Юрия Музыченко он знает достаточно давно, чтобы понимать, что весь этот бомонд его раздражает, точно так же, как самого Руслана. Он кажется гораздо проще, чем все чиновники, выбившиеся из низов. Музыченко с фавелы. Вырос в Горгороде, и, кажется, до момента, когда попал в мэрию, даже за его пределами никогда не бывал. В свое время выбился из театра сатиры в массы, сначала клоунствовал, а потом доклоунствовался, и теперь вот — заведует культурой в городе, устраивает самые элитные вечера и главный объект охоты папарацци. О нем много судачат, но никто наверняка не знает, ни как он попал в мэрию, ни как стал главной фигурой городского бомонда. Все знали одно: Юрий Музыченко — любимец мэра, а это вкладывало в его руки достаточно много карт, которыми этот веселый заводила в шляпе ловко играл, перекраивая город под себя. Он тут одна из важнейших рыб. И Руслан водит с этой рыбой дружбу. Музыченко хлопает его по плечу, и тянет за собой куда-то в сторону. — Ну что, все продолжаешь свои свистопляски? — полушепотом спрашивает Юра. Руслан смотрит на него, как олень на фары автомобиля: растеряно, но с пониманием неотвратимого, а потом пожимает плечами и залпом осушает бокал шампанского, будто это могло ему как-то помочь. — А почему не должен? — неоднозначно кивнув головой, горько усмехается Руслан, — Юр, не говори, что только за этим меня позвал. Если ты будешь устраивать вечеринки каждый раз, когда захочешь со мной поговорить, ты разоришься. — Да тьфу на тебя, — возмущается чиновник, — О тебе ж забочусь, остолоп! Ты же знаешь, что твой отец обо всем рано или поздно пронюхает. Юноша снова отмахивается. Снова неоднозначно качает головой, выражая крайнюю незаинтересованность в продолжении разговора и даже по-девичьи фыркает, лишний раз это подтверждая. Музыченко тоже не дурак, тему меняет быстро. Вопрос «а не заигрался ли ты» сменяется «ну че как дела?», и плавно уходит в почти непринужденную беседу о гостях вечера. Руслан почти невзначай зацикливается на фамилии Поперечный, и пытается косить под идиота, в попытках выяснить, кто это такой и что делает в Горгороде. Музыченко, кажется, и сам не то чтобы очень в курсе, но выкладывает все, что знает, деловито добавляя: «но не советую». Руслану, в общем, плевать, советуют ему этого Поперечного или нет. Он уже обещал Эльдару, что поговорит с этим писателем и попытается «что-нибудь» сделать. Для него он не более чем объект, про которого теперь он знает чуть больше. Он отправляет Музыченко к кому-то, кто, кажется, искренне нуждается в его внимании и, взяв новый бокал шампанского у одного из официантов, выскользнул на парковку, в попытках вдохнуть хоть каплю свежего воздуха. Там-то он его и встретил. Подвыпивший, недовольный, рыжий. Кажется, он ему понравился, но это быстро прошло. Сразу с пониманием, что это тот самый писатель со своей dolce vita, шиком и китчем черезчур. Именной такой, каким его описал Юра, и усмешка невольно легла на его лицо. Поперечный явно принял это за приглашение, отпустил таксиста, и вот он уже стоит, улыбаясь глупой улыбкой и пытается представиться, а Руслан включает обаяние на полную. Игра началась. Игра будет стоить сожжённых свеч. Поперечный смотрел на Руслана со смесью восторга и отвращения во взгляде. Вроде бы такая же богемная тварь. Но такие как этот — редкие экземпляры, хранятся под стеклом в тайных хранилищах мэровой башни, и не выгуливаются на такие мероприятия без хозяина, намордника и золотого ошейника. — Знаешь, я обычно не знакомлюсь с людьми вот так, но… — начинает Поперечный, неловко почесывая макушку. Брюнет перебивает его своим смехом и протягивает руку. — Руслан. Ни с кем не встречаюсь. И точно не против такого знакомства. Этой фразой был пройден Рубикон. Та самая точка невозврата, после которой изменить что-то уже нельзя. Расставлены все запятые и точки. Поперечный понял, что тотально влип, хотя услышал всего пару фраз. Только вот накрыло конкретно, и, кажется, надолго. Данила хочет представиться, но, кажется, это не нужно. Брюнет обращается к нему по имени, и писатель вовремя вспоминает, что теперь его не знают, наверное, только мертвые. Но от этого, кажется, все мирозданье погасло. Все стало в одночасье таким ненужным. Вот он, вот этот едва знакомый парень с сияющим свинцом в глазах. Может, от ГОРа в голове мелькает мысль, что этот Руслан будет фатальной ошибкой в его жизни, его персональной оспой, оставив на сердце гораздо больше шрамов, чем сама болезнь, астмой пройдется по легким, но все это будет того стоить, потому что он, черт возьми, ждал его едва ли не с самого детства. Вот такого — картинно идеального, в иногороднем брендовом тряпье и камнем, где обычно орган с аортой. Руслан смотрит изучающе, а Даня чувствует себя просто лабораторной крысой или кем-то на правах подножного корма. Но он не против, кажется. Нет воли быть непокорным. — Вопрос, — усмехается Руслан, — Уйдем отсюда? Поперечный кивает, и даже не замечает, в какой момент его рука оказывается в руке Руслана, и в какой момент они забрели в самую гущу машин на парковке. Зато брюнет отлично контролирует ситуацию, и он ему доверяет, хотя и знает от силы минут пятнадцать. Этот парень знает, что делать, знает куда идти. И идет напролом, прямо к основной дороге, по которой минут, наверное, за пятнадцать можно будет дойти до выхода с территории дома Музыченко, а там взять первую попавшуюся попутку и уехать куда подальше. Даня, правда, об этом, не думает, только слепо следует за худощавой фигурой в пиджаке цвета красного вина, и изредка облизывает пересыхающие от осеннего ветра губы. — Как думаешь, — замедляя свой шаг у главной дороги, начинает Руслан, — У этого города есть шансы? Поперечный смотрит с непониманием. — О чем ты? — Шансы выжить, — поясняет Руслан, и оборачивается к Поперечному с самой будничной улыбкой из всех, что можно представить в этой ситуации, — Мы ведь по уши в дерьме, ты заметил? — Пользуешься тем, что ты мне понравился? — усмехается Даня. — Ни в коем случае. Мы с тобой одинаковые. Ты более известная копия меня, — Руслан пожимает плечами. Писатель косится на него с недоверием, но почему-то соглашается. И правда, оба не люди снобовой тусовки, но жертвы обстоятельств, сложившихся совершенно не в их пользу. — Если мы одинаковые, — с самым философским видом заявляет Даня, — То я думаю так же, как и ты. — И ты прав, — смеется Руслан, — С твоей стороны было умным решением свалить отсюда. Зачем ты вернулся? — Предчувствие квеста, — сознался он, — Или просто потянуло домой. — И как? Вернулся «домой»? — Я запомнил этот город другим. — Он всегда был таким, — качает головой Брюнет, — Но большое видится на расстоянье. — Когда кипит морская гладь, корабль в плачевном состоянье… — зачем-то добавляет Поперечный, а Руслан весело смеется и одобрительно смеется. — Сегодня мы цитируем Есенина, а завтра у нас начнется «шальная жизнь»? — Главное, чтобы не «заметался пожар голубой»? — А ты намерен запеть про любовь и отречься от скандалов? — Руслан резко останавливается, полностью разворачиваясь лицом к Поперечному. — Может быть? — по-лисьи хитро улыбается писатель. — А не слишком ли рано? — руки Руслана мягко ложатся на плечи Поперечного, а тот даже не возражает, да и сам укладывает ладони на талию нового знакомого. — Такие вещи понимаешь сразу, — усмехается он. — И что ты понял? — Что ты мой крест. — Надо же, заставляю тебя страдать? — По тебе видно, что ты мальчик-пиздец. Поперечный тянется к брюнету, касаясь его губ коротким поцелуем, вроде на пробу, а не от страха, а тот отвечает напористо и по-собственнически, будто вся эта ситуация его больше забавляет. Есенин и глупости. Все сложилось донельзя удачно, и птичка попалась в клетку. Только, кажется, тот самый камень, где орган с аортой, дал какую-то слабую трещину. Мерзко не стало, противно тоже. Все будто встало на свои места, как и должно было быть всегда. В вавилонской башне мертвых идей появился еще один этаж. Зиккурат пролитых слез обновился новой. Началась новая черная полоса. И всему виной не иначе как мальчик-пиздец. *** «Дань, я тебе вообще кто: литературный агент или мамочка? Ты когда-нибудь трубку возьмешь? Я совершенно не хочу лезть в твои дела, но тот парень, с которым тебя видели под утро… Короче, будь осторожен. Он общается с радикалами, вплоть до знаешь кого? Гуру! Давай серьезно: если он вдруг потащит тебя на фавелу или, не дай Бог, к нему, пожалуйста, не ведись на эту хрень про «переплетено» и на всю эту остальную эзотерику.»