Горгород

На фавелах всегда так. Либо предельно громко от людского гомона, воя серен и просто возни, либо до глухоты тихо, будто все люди в районе куда-то исчезли, оставив за собой только застиранное тряпье вместе с предметами быта. Сейчас на фавеле тихо, эту тишину еще изредка разбавляют разношёрстные шорохи. В большинстве своем их создает ветер, который гоняет по улицам мусор, но вместе с тем, шорохи создают и крысы, которые никого не стесняясь, снуют туда-сюда в поисках добычи, и кошки, которые этих самых крыс отлавливают, и собаки, которые за кошками гоняются. Пищевая цепочка в действии оказывалась неплохой саундтрек-машиной, особенно в дуэте с прохладным ветром. Небо чернело над головой подобно пасти монстра, из тех, которых дети воображают обитателями подкроватья, или, может быть, шкафов, наивно принимая за них скрученные одеяла или скрип половиц в соседней квартире, где нерадивый хозяин дома просто встал в туалет среди ночи. Но тут было как-то совсем по-другому. Тишина, даже перебиваемая шорохами, кошачьим ором, лаем собак и крысиным писком нагнетала обстановку, делая из всего этого не детский кошмар, а настоящий взрослый ужас. Оставалось, наверное, разве что картинно храбриться, делая вид, что все это привычно, и что наркота, катающаяся по крови, не обостряет сосущее чувство страха. На фавелах нет фонарей. Не потому что на ни не хватает финансирования в казне города, а потому что тут они долго не живут. Существовать в темноте местным жителям привычнее, и со светом они борются как могут — нехитро, но эффективно разбивая лампочки. А в темноте все эти крошечные картонные коробки, кем-то когда-то названные многоквартирными домами эконом-класса, кажутся будто ненастоящими. Чем-то средним между старой черно-белой фотографией улицы и небрежным карандашным наброском на темно-синем листе бумаги. В окнах тоже нет света, разве что кое-где мелькает синева телеэкрана, откуда мэр вещает о стабильности и о том, что Горгород активно поднимается с колен. Дане не нравится тут находится, хотя он сам вырос на такой же фавеле. Не исключено, что именно в этой, потому что в этой темноте ему просто не удается рассмотреть улицы и их названия. Зато по его ногам ударяет лист бумаги, плотно прибиваясь к ткани джинс ветром. Он наклоняется, чтобы взять лист в руки. Бумага — один из флаеров, агитирующих голосовать за действующего мэра. Изображен сам мэр, весь в своем дорогом лоске, желтыми буквами выписан громкий слоган «За сильного кандидата! За сильный Горгород!», что даже пробивает на смех, но Поперечный только странно кривится, сминая бумагу в комок, и бросает его в сторону, переводя взгляд на усмехающегося Руслана. На секунду он замирает, рассматривая молодого человека, отчаянно кутающегося в кожаную курточку, и пытается понять, где мог видеть эти черты лица, но к однозначному выводу не приходит, и от этой мысли отмахивается как от надоедливой мухи. Руслан его поторапливает. По улицам они идут недолго. Доходят до неказистого здания, дважды сплошь обклеенного баннерами, листовками и плакатами, как второй кожей, и дважды ободранного от этой второй кожи, из-за чего клоки бумаги зловеще свисают со стен, до кучи нагнетая обстановку. Если Даня — небритый и под ГОРом — еще относительно вписывается в эту картину, то Руслан в своих дорогих шмотках смотрится здесь, точно бисер в свинарнике. Только вот он чувствует себя своим среди этого развала, а Поперечный словно давно потерял связь с этим всем, и теперь косо-криво пытается ее восстановить, цепляясь за воспоминания, как за спасательный круг. Над дверью здания горит тусклая неоновая лампа, которой едва-едва хватает, чтобы осветить верх двери и пустить мрачноватый флер на саму дверь, на которой кто-то додумался краской из баллончика большими буквами написать «предатель». Судя по тому, что краской еще пахнет, сделали это не так давно, да и Руслан цокает языком и качает головой так, будто впервые в жизни видит эту надпись. Но дверь все равно открывает своим ключом, впуская Поперечного в крошечное помещение, которое, кажется, когда-то было квартирой. Квартирой оно и вправду было, и вправду было крошечной, но трехкомнатной. При свете тусклой лампочки, которую зажег Руслан легким щелчком по выключателю, стало возможным разглядеть салатово-белые полосатые обои, пыль на полу, и следы, оставленные, вероятно, теми, кто тут появляется с теми же намерениями, что и Руслан, и разных размеров прямоугольники на местах, где когда-то стояла мебель, на выцветших обоях остались очертания когда-то висевших картин. — Пойдем, — Руслан отвлек Даню от созерцания комнаты, которая, вероятно, когда-то была гостиной, и потащил за собой, как-то совсем по-взрослому, как мать нашкодившего ребёнка, схватив за локоть. Привел он его не иначе как в спальную. Об этом Даня догадался по большому прямоугольнику на полу. Ничего, кроме кровати в этом месте стоять явно не могло. Но Руслана явно интересовало не это. К удивлению Поперечного, в этой комнате нашелся единственный предмет интерьера — старый плетеный половичок, который Руслан откинул, открывая взгляду местами покрытую ржавчиной лестницу в подвал. Поперечный уставился на Руслана как на волшебника, но это быстро сменилось явным непониманием, и брюнет покачал головой, вероятно, понимая, что придется пояснить, — Старый дом. Когда-то был одним большим поместьем, но из-за нехватки денег на реставрацию был разбит на четыре квартиры. Эта нежилая. — Ясно, — протянул писатель, которому явно не было ясно ничего. Но это хотя бы объясняло наличие подвала в квартире, хотя и не объясняло, почему именно в этой комнате. Руслан несколько раз постучал в крышку. Это не был какой-то замысловатый стук, это просто был стук, которым, обычно, школьники предупреждают свое появление в кабинете директора или вход в класс посреди урока. Самый обычный стук. А потом он дернул за складную ручку, и крышка со скрипом открылась. Поперечный поймал себя на том, что совершенно не хочет знать, что там внизу, и почему оттуда бьет такой яркий свет. Он даже успел проклясть себя за то, что вообще согласился пойти сюда, согласился на знакомство «кое с кем», заведомо зная, что это будет Гуру. Даже за то, что тогда подошел к Руслану на парковке себя проклял, но вниз все-таки заглянул. Как оказалось, в подвале достаточно светло, да и лестница, которую он ожидал увидеть прогнившей и разваливающейся на щепки и старые гвозди, явно была новой и весьма добротно сколоченной. Руслан спустился первым. Вернее, он прошел несколько ступенек, но поняв, что идет один, вернулся, и с доброй усмешкой сжал руку Поперечного в своей. Тому, кажется, заметно полегчало, и он унял свою истерику, провоцируемую и обстановкой, и ГОРом, и вдруг почувствовал себя таким удивительно смелым, что теперь сам шагнул на ступени, увлекая за собой Руслана. Руслан, правда, позаботился о том, чтобы закрыть за собой крышку люка, хотя это была такая себе конспирация в нежилой квартире, со включенным светом. Однако, думать об этом было некогда, да и не хотелось. В подвале пахло… нет, не сыростью и плесенью. Пахло чаем, пахло свежим печеньем, пахло дорогим парфюмом, которым пользовался Руслан, и немного пахло пылью. Помещение казалось обжитым. На кресле-качалке в углу подвала устроился красный клетчатый плед, а на нем калачиком свернулся большой раскормленный кот, по черным предметам интерьера паутинкой легла кошачья шерсть, кое-где стояли пустые чашки от чая. В целом, подвал, условно поделенный на зоны, оказался местом весьма уютным. Гораздо уютнее, чем квартира самого Поперечного. У него, несмотря на всю безалаберность, стараниями Иры, в квартире всегда царила безукоризненная чистота. И дело было даже не в том, что литературный агент гоняла писателя, как было угодно душе, а в том, что она позаботилась о том, чтобы в квартире Поперечного уборка проводилась раз в два дня и подыскала для этого лучшую из клининговых компаний в городе. — Миш, ты тут? — позвал в пустоту Руслан. Даня совершенно точно не ожидал, что из-за одной из перегородок кто-то появится, однако из-за ширмы с китайским узором вывалился молодой человек, на вид, немногим старше Руслана или самого Поперечного, а может, и одного с ними возраста, но кажущийся старше из-за бороды. Руслан весело заулыбался, пожал человеку руку, тот закивал и представился, а потом велел усаживаться, куда будет угодно, на что Руслан буднично скомандовал, что, мол, с чаем он и сам разберется, а тут есть дела и поважнее. Поперечный же уселся на диван, отмечая, что он достаточно удобный, особенно, для мебели, которая стоит в подвале, и откинулся на спинку устраиваясь удобнее. Руслан скрылся за той самой ширмой с китайскими узорами, а представившийся Мишей человек уселся в кресло. — И почему Руслан тебя сюда притащил? — поинтересовался Миша. В словах его был только интерес, без доли издевки или даже намека на недовольство. — Не знаю, — честно сознался Даня. — Полагаю, увидел в тебе потенциал, — усмехнулся Миша, — Ты знаешь кто я? — Догадываюсь, — качнул головой Поперечный, — Гуру? — Он самый, — весело смеется Гуру, а в голове Поперечного в этот момент совершенно рушится картина мира. Он представлял себе Гуру иссохшимся стариком с морщинистым лицом и тотальным помешательством на революции, а тут был относительно молодой человек в здравом уме. — Будешь рассказывать свою эзотерику? — Даня зло усмехается. Непроизвольно, усмешка получается злой сама по себе, но и виноватым он себя за это не чувствует. Гуру же цокает языком и отрицательно качает головой. В этот момент появляется Руслан. Он ставит на стол три кружки. Две с чаем, одну с кофе, но к диалогу не присоединяется, забирает кружку с кофе и, усаживается на кресло-качалку, усаживает на колени явно недовольного резким пробуждением кота. Кот, правда, быстро затихает. Руслан так усердно его наглаживает, что тот, довольный столь ярой заботой, почти сразу начинает показательно громко урчать, изображая из себя не иначе как маленький трактор. — Зачем? — Миша смотрит на Руслана, а потом в упор на Поперечного, — Ты думал, мы тут устраиваем промывки мозгов как в «Заводном апельсине»? Не делай из нас извергов. С ними мы боремся. Но если ты тут, это уже показатель. — Показатель чего? — снова злая усмешка срывается с губ Дани, он тоже смотрит на Руслана, ища поддержки, но тот все еще активно наглаживает кота, изредка отвлекаясь на то, чтобы отпить кофе из кружки, и выглядит теперь не более, чем предметом интерьера. — Того, что тебе тоже надоели эти изверги, — пожимает плечами Гуру. — Смешной ты, конечно, — Дани складывает руки, в жесте, который обычно кричит «удиви меня», — Зачем мне гадить там, где я живу? Я на птичьих правах в городе. — Разве? — Гуру по-доброму смеется, — Нет, ты одно из ключевых звеньев в цепи питания. Они тебя слушают. — Кто? — смеется Поперечный. — Город. Люди. Они идут за тобой, проповедуют то, что проповедуешь ты. Сейчас ты проповедуешь тусовки и алкоголь, и люди болеют тусовками и алкоголем. Уничтожают сами себя. — И что? — Мы с Русланом хотим вылечить этот город. Спасти от той чумы, которая пожирает его изнутри. Этот город еще не потерян, и то, что начали я и Руслан еще может дать свои плоды, но только при должных ресурсах. — Хотите денег? — кривится Поперечный. — Нет, — подает голос Руслан, — Деньги — совершенно не проблема. Нам нужны люди, правильные люди. — Ты умный парень, Поперечный, ты же сам все понимаешь. Все переплетено. — Не грузи, — смеется Руслан, — Мы не секта, — он поднимает с колен кота, снова укладывая его на его место, но потревоженное животное больше не желает валяться в кресте, и потому спешно ретируется куда-то в неизвестном направлении, высоко подняв хвост. Руслан же усаживается рядом с Поперечным, и, недолго думая, укладывает голову тому на плечо. Поперечный обнимает его за плечи, прижимая к себе. Он даже не заметил, когда они успели сблизиться настолько, что все это привычно. Но суток для этого явно хватило. Видимо, все и впрямь переплетено, а ему настолько комфортно, потому что он нашел человека, с которым его связала Вселенная. Вот и не верь тут в холистику. — Если тебе надоел весь этот сатирикон, ты можешь остаться, — предлагает Миша, но кивает в сторону Руслана, явно намекая, что причина остаться все равно будет другой. — А если я смирился? — на пробу интересуется Даня. — Можешь идти, — отвечает Гуру, — Ты ничего не потеряешь. — А Руслан? — Ты видишь на нем кандалы? — усмехается Гуру, — Он волен делать, что хочет. Если ему будет угодно встречаться с мэровой марионеткой, это будет его решение, и я не буду ему мешать. — Почему? — Потому что все переплетено. Время и цейтнот, церковь и бордель, смерть и натюрморт. Другое дело, что ты, кажется, этого не видишь, — Миша откидывается на спинку кресла, — Думаешь, кто проплачивает защиту нарко-картелей? Поставки ГОРа? Откуда берутся деньги на это, и почему не хватает денег на благоустройство фавел? — Почему ты так в этом уверен? — Даня гордо вскидывает голову. — Потому что я гораздо ближе к власти, чем может показаться, — пожимает плечами Гуру. — Надо же. Волк в овечьей шкуре? А твой дьявол носит Прада? — Его дьявол носит Tom Ford и Jimmy Choo, — парирует Руслан, — Но дело не в этом. — А в чем? — В том, что ты тоже хочешь от этого избавиться. И ГОРом закидываешься, потому что устал на все это смотреть. И застой у тебя, потому что эта антиутопия на тебя давит, — уверенно заявляет Гуру. — Давит, — обреченно выдыхает Даня.

***

«Ну, как сходили к Гуру? Ты теперь тоже жаждешь крови мэра? А вообще смешного мало, конечно. Я тебе говорила, что этот твой загадочный Руслан до добра не доведет? Откуда у тебя вообще время на заигрывание с радикалами? Хотя, если тебя это вдохновляет, и ты снова хоть что-то пишешь… Кстати, у тебя будет прекрасная возможность… Короче, можно мы с мужем единственный раз в жизни выберемся из дома? Посидишь с Добрушей, ладно? Он быстро отрубится, ты сможешь спокойно закончить «Полигон», или как ты там говорил? А то я уже, честно, не помню, когда в последний раз что-то твое читала.»