Волчьими тропами

В голове моей пустота — Темнота и не видно дна. И пуста моя комната — Как мне выйти из омута? Полетели маты, полетели стулья с криками, Фотографии семейные из фотоальбома — по ветру. Догорая дотла, дым на балконе — курите двое, Сколько раз уже в тебе умерла та надежда, Которую он тебе гонит? Рвали номера, обещали друг другу, Что больше не будем, Но всё повторяется, как и вчера, Заметил, что косо на нас смотрят люди… (HOMIE)

2002 год. Окрестности Лондона Декабрь заканчивается, и оповещает глухим завыванием ветра в лесной чащобе, что вот-вот наступит новый год. Лунной ночью вдали от городской суеты и покрытых солёным слоем дорог, большие снежные хлопья ложатся свободно на старые деревянные перила. Над дверьми качается старый фонарь, освещая тропинку, ведущую в заснеженное поле, где неубранные стога сена выглядят причудливыми растрёпанными кочками. Деревенька Шере, что находится в графстве Суррей, засыпает. Это видно, по тому, как постепенно гаснет свет в окнах. Зимой спится особенно хорошо в уютной и тёплой постели. Но всем ли? Промерзлое крыльцо двухэтажного домика громко скрипит, когда, укутавшись в тулуп, на него выходит мужчина. — Джон! — Люпин не успевает даже прикурить. Супруга поразительно чутко спит в последнее время. Стоит ему начать страдать от бессонницы, как она — тут как тут. — Простудишься! Иди в дом! — Уже иду, — он затягивается лишь один раз, и уже собирается выбросить сигарету в снег, как вдруг по округе разносится волчий вой. Нет, конечно, здесь все давно привыкли к тому, что за рекой в лесу водятся крупные хищники, но подходить так близко они всё равно боятся. Для магглов это существенный аргумент. Но Джон Люпин знает, что этот вой — другой. — Чёрт побери. Этого только и не хватало… — Что там? — обеспокоенная миссис Люпин выходит следом за мужем. — Слишком близко, — произносит низким, полным тревоги, голосом Джон. — Какого наргла они здесь забыли?! — Думаешь, что Сивый снова… ведет стаю нападать на магглов? — Я не знаю, — отмахивается Джон. — Но сегодня не их ночка. По соседству обосновались магглы-охотники из центра «Predator». Эти ребята просто монстры. Местные рассказывали, что их даже закон о сохранении редких видов не сдерживает. А уж если напорются на наших… чересчур рослых волчат… быть беде. — Джон! — хватает за руку мужа Кэли. — Нет! Скажи, что ты пошутил! Там же… Римус… он же… — Я надеюсь, что у нашего остались ещё мозги. Хоть какие-то. Чтоб не соваться в деревню во время маггловских каникул. — Может, утром ты поищешь их? И поговоришь с Римусом? Джон переминается с ноги на ногу — в одних тапочках на снегу стоять не всё равно. Он смотрит на жену, лица которой почти не видно. Зрение у Люпина быстро ухудшается из-за развивающейся глазной болезни. В мире часто сапожник, который помогает другим с обувью, бывает обделен ею сам. Будучи отличным магическим врачевателем, Джон Люпин почти не разбирается в маггловских болезнях и их симптомах. Но время, меняющееся с бешеной скоростью, не даёт права на проявление слабости. Джон задумывается над тем чтобы пройти курсы повышения квалификации, и не где-нибудь, а в лучшей маггловской клинике при медицинском университете «Глазгоу». Но решительно действовать всё равно опасается — только если не будет другого выхода. — Что я ему скажу? — разводит мужчина руками. — Он уже взрослый и сам может принимать решения. — Для меня он — всегда ребёнок. — Я понимаю… — Нет! — Кэли отчаянно мотает головой и едва не плачет. — Ничего ты не понимаешь! — Так и будем на крыльце топтаться? — приподнимает густые брови Джон. — Или пойдем спать? На всякий случай Джон запирает двери не только на три оборота ключа, но и на «Коллопортус», а затем отбрасывает половик возле входа и открывает подпол — самодельную ловушку, которую им приходится время от времени использовать. Римус, не имеющий достаточно внутренней силы контролировать себя во время первых превращений, часто вламывался в дом и крушил всё, что видел. Именно подпол спасает в таких ситуациях. Действует он по принципу капкана — попавшийся внутрь не сможет выбраться самостоятельно. Расстроенная и напуганная миссис Люпин не может успокоиться — она начинает рыдать, а потому Джону приходится срочно заняться приготовлением крепкой успокаивающей настойки. Он знает, как реагирует жена на любые разговоры о сыне. При одном его упоминании она всегда теряет самообладание, превращаясь из опытного и уравновешенного мага-лекаря в размазню. Слишком заметный контраст. Он хорошо помнит, как в теперь-таком-далеком детстве Римуса, она не в состоянии была даже молочный, еле держащийся, зуб ему заклинанием выдернуть — боялась сделать больно и звала Джона, а сама уходила в другую комнату. — Пей, — велит Люпин, протягивая дрожащей, как лист на ветру, жене снадобье. — Всё до капли. Пока Кэли, стуча зубами по краю чашки, делает первые глотки, Джон выглядывает в окошко, выходящее на темную дорогу, по которой в зимнее время ездить куда сложнее — рытвины и ухабы под снегом не видны, и запросто можно вылететь в кювет. Даже лошади не раз ломают ноги именно на этом участке. Но вот оборотни умеют обходить препятствия. И утром можно видеть огромные следы, не похожие ни на одного лесного зверя. Джон думает о том, что ему придется встать пораньше и успеть основательно переворошить снег, чтобы маггловские охотники не заподозрили неладного. — Легче? — Люпин поворачивается к жене. — Голова как чугунная, — говорит она, держась за лоб. — Джон, ты мне точно то зелье дал? — Да, именно то, — кивает мужчина и садится напротив. — Теперь, когда ты в состоянии адекватно оценивать ситуацию — рассказывай, что случилось… — Постой… что с моей головой…? Люпин долгим взглядом смотрит на супругу, затем тянется к чашке. Он проводит указательным пальцем по краю, и тихо произносит: — Я знал, что ты что-то скрываешь. И, прости, но терпение закончилось. — Джон! — Кэли пытается вскочить, но голова кружится. — Да как ты… посмел… это же… витасериум… — Да, Сыворотка Правды, — договаривает Джон, — она самая пополам с настоем валерианы. Скоро ты мирно и надолго уснешь, поэтому — рассказывай немедленно! — Я… я была у Сивого… недавно… Люпин сжимает руку в кулак и не рассчитывает силу — чашка трескается и осколки летят на пол. Из пореза капает кровь. — И что дальше? — рявкает он, доставая волшебную палочку и быстро шепча заклинание для избавления от ран. — Что ты там делала?! — Я пыталась уговорить его… отпустить… Римуса… из стаи… — Чего?! — взвивается Люпин. — Ты хоть понимаешь, что… — Я думала, что помогу ему… мы виделись недавно, и он… ты ведь даже не знаешь, что наш Римус пытался… покончить с собой! — еле выговаривает слова Кэли. — Он устал так жить… — Да лучше бы покончил!!! — Люпин вскакивает и нервно мерит шагами маленькую кухню. — Теперь из-за тебя, между прочим, его жизнь в стае превратится в сущий кошмар! — А разве… она раньше была… другой?! — Везде есть своя иерархия, — Джон нагибается к лицу Кэли. — Это то же самое природное равновесие. Даже в стае оборотней. Если его нарушить, то… неизвестно, к каким последствиям всё приведет. — Джон… умоляю… помоги ему… сделай что-нибудь… он не должен быть таким чудовищем… ведь он не чудовище!!! Слышишь?! — Почему ты со мной не посоветовалась?! Почему?! — Я уже сама поняла… — Кэли цепляется за столешницу, чтобы не упасть, — что ошибалась насчет Сивого… но теперь… поздно… — Ты подписала Римусу смертный приговор! — Нет! Джон! Ты ведь… поговоришь… с ним? — Я-то поговорю, но не уверен, что это поможет! — тяжело опускается на стул Джон. — Как ты могла решиться на такой шаг в одиночку? Мы же семья! — Если ты смирился, то я… буду бороться… — Сколько бы мы не боролись — ничего уже не изменить. Наш сын — оборотень, и это навсегда! — Твой отец считал также, когда… бросил вас с матерью… в голоде и холоде? — спрашивает Кэли, безошибочно нащупывая слабые места мужа. — Он считал, что если… ты не станешь его точной копией, то… всё пропало. Верно? — Мой отец — подонок, который не заслуживает и доброго слова! — А ты? — А что — я? — недоуменно моргает Джон. — Ты тоже хочешь стать подонком? — усмешка превращается почти в звериный оскал. — Ты хочешь, чтобы через много лет наши с тобой внуки услышали рассказ о том, что их дедушка не пожелал пальцем об палец ударить ради помощи больному сыну?! — Что именно я должен ему сказать? — сдаётся Джон. — Давай, диктуй. Если и послушает, то тебя. А не меня. — Скажи, чтоб он… не появлялся здесь. Чтобы держался из последних сил, но не нападал на людей… — Чёртовы семейные ценности, — бормочет Джон, надевая тулуп и шапку. — Надо было тебе тогда сделать аборт. 2003 год. Лондон. Министерство Магии Лифт останавливается, поскрипывая, двери разъезжаются в разные стороны. Голос из динамика сообщает, что «Отдел Магической Безопасности временно закрыт», но высокая женщина в длинной, вишневого цвета, мантии выходит на этаж. Несколько потрепанных ламп отбрасывают зловещие тени на гладкие мраморные стены, в коридоре пахнет затхлостью и одиночеством. Да, именно так. Но сейчас не время предаваться меланхолии или страху — уверенными шагами, стуча изящными шпильками по бетонному полу, женщина направляется в самый дальний кабинет с названием: «Комитет обеспечения безопасности волшебников». Двери оказываются приоткрыты. Слышатся мужские голоса. В том числе и голос министра — Корнелиуса Фаджа. Судя по всему, он кого-то допрашивает. И едва подойдя достаточно близко, женщина понимает, кого именно. Из кабинета вываливается уставший эльф в пиджаке и галстуке-бабочке. Он здоровается, кланяется и приглашает войти. — Амелия! — Фадж буквально бросается на Боунз. — Как хорошо, что ты здесь! Мерлин! Как же я замаялся вытаскивать из твоего мужа информацию! — Бывшего мужа, господин Министр, — выделяет голосом слова Амелия. Она тяжело вздыхает и скептически косится на стоящего возле дверного косяка Корбана Яксли — как всегда одетого с иголочки и криво усмехающегося. — С немыми проще общаться, ей-богу! — причитает Фадж, жестом подзывая своего эльфа и требуя продолжить обыск. Кабинет представляет собой одну большую свалку — здесь всё перевёрнуто вплоть до гардеробного шкафа. Всюду валяются бумаги и папки с надписями от «Отчет для Отдела Магического Образования», до «Строго конфиденциально! Не вскрывать!», а письменный стол завален содержимым ящиков. Там и повреждённые волшебные палочки, и мешочки с редкими галлеонами, и личные дела умерших при загадочных обстоятельствах магов и магглов. Амелия бегло цепляется глазами за некоторые особенно шокирующие её детали: в полиэтиленовом пакете на самом виду лежат писчие перья. Но какие это перья — стоит лишь ухватить их не с той стороны, и порез обеспечен. Таким перьям не нужны чернила: те, кто хоть раз брал их в руки, знают, на что они способны. — Господин Министр, вы хотели меня видеть, — напоминает ему Амелия, делая шаг к столу. — Я прошу прощения, но времени совсем нет. Давайте, может, ближе к делу? — Да-да, — поспешно кивает Фадж, снова злобно косясь на Яксли. — В свете последних событий я вынужден срочно поменять всю управленческую палату. Если бы не этот… я бы давно здесь закончил и подписал бы необходимые бумаги. — Поменять все структурные подразделения одним махом? — открывает от удивления рот Амелия. — Стоп, я, конечно, всё понимаю, но… — Франсуа! — окликает Фадж эльфа. — Заканчивай тут и следи за этим молчуном! Чтоб ничего не прихватил и не смылся. Я вернусь и продолжу. — Будет исполнено, хозяин! — пищит домовик и снова кланяется. — Я уже сказал, что знал, — буркает в спину удаляющемуся под ручку с Амелией министру Корбан. — Долго вы будете меня здесь держать?! — Столько, сколько нужно, — холодно реагирует Фадж. — К вам больше доверия нет. Забудьте обо всех привилегиях в этом здании, а в моих глазах — подавно! Амелия тем временем оборачивается и сверлит бывшего супруга красноречивым взглядом. Боунз жутко устаёт вытаскивать его из разных передряг. Естественно, всегда есть свои подводные камни: пока они были расписаны, все его прегрешения делились между ними поровну, и доля презрения попадалась ей тут, то там, как мелкие камушки, на гладкой тропе карьеры — теперь она может вздохнуть легче. Вот уже больше десяти лет они в разводе. Однако полностью вычеркнуть Яксли из жизни не получается — всё же у них есть дочь. И внуки. И свои по-семейному тёплые воспоминания. А сейчас, когда снова начинаются самые тёмные времена, вообще стоит держаться вместе… Через час Амелия выходит от Фаджа с разрывающейся от обилия новой информации головой. Ей, как заместителю Верховного судьи Визенгамотта, Почетного члена Лиги защитников прав волшебников, немало всего приходится выносить и ещё удерживать хрупкое равновесие справедливости (которая, как известно, у каждого своя) на своих плечах ежедневно и почти ежечасно: святой и неприкосновенной она себя точно не считает, но после того, что рассказывает Корнелиус — становится по-настоящему страшно. За свою совесть, прежде всего. — Долго промурыжил, — бубнит Яксли, когда догоняет бывшую жену возле лифта. — Что на этот раз? — Тебя разве отпускали? — Амелия стоит к мужчине спиной и раздражённо поглядывает на наручные часы. — Что мне стоит провести этого дряхлого старика и его недалёкого эльфа! Амелия поджимает губы и качает головой. — Торопишься? — замечает Яксли. — Опаздываю, — отвечает она. — Это нехорошо. — Начальство не опаздывает, — позволяет себе усмехнутся Корбан. — Оно всего лишь задерживается. Не так ли? Наконец лифт приезжает, и Амелия с Яксли входят в кабину. — Так о чем вы так долго беседовали? — Не твоё дело, Яксли. Слышал же — к тебе доверия больше нет. — Когда ты меня зовёшь по фамилии, я начинаю злиться, — цедит мужчина, резко поворачивая голову и яростно смотря бывшей супруге прямо в глаза. — А когда я зол… — Не старайся, — подавив зевоту, говорит Амелия. И ни один мускул на её бледном лице не дёргается. — Меня не напугаешь. И лучше ты скажи: что вы там все втроём делали? Что Фадж искал в кабинете, который принадлежал твоей, с позволения сказать, начальнице? — Я понятия не имею, что он там искал, к тому же… — Не ври! — тут же обрывает Амелия. — Ладно, — помедлив, выдаёт Яксли. — Хочешь знать? Я скажу. Только потом без упреков. Договорились? — Ну и? — Амелия заметно напрягается. — Фадж искал Медальон. — Какой ещё медальон? — Амелия ничего не может понять. — А не судьба без экивоков и загадок? — Ты ведь знаешь о возвращении Того-кого-нельзя-называть? Эта вещь принадлежала ему, — вполголоса замечает Яксли, когда в лифте оказываются и другие волшебники. — И наша Амбридж от большой и светлой любви вдруг решила, что он согласится оставить его у неё. — Зачем эта вещь Амбридж? — также тихо спрашивает Амелия, наклоняясь к Яксли поближе. Она значительно выше его ростом. — Эта идиотка снова взялась за старое? Так теперь ей может не курорт в Мунго светить, а Азкабан пожизненный. — Милые бранятся — только тешатся. — В смысле? — в глазах Амелии мелькает ужас. — Фадж всё ей простит. Вот увидишь. В очередной раз, — говорит Корбан. — Он ведь считает, что она — больна. А над больными суд короткий. Его вообще не бывает — что с них взять? — Тогда что и с Фаджа-то брать?! — возмущается Боунз. — Я не верю в это. — Далека ты от министерской жизни, однако, — усмехается Яксли. — Ничего, скоро буду максимально близка. — Поясни, — просит Яксли, взметнув удивленный взгляд на бывшую. — Фадж хочет, чтоб я возглавила КОБВ вместо Амбридж, но если всё, что ты сказал — правда, то я уже не знаю, стоит ли соглашаться… — Разве Фадж оставил выбор? — Ты думаешь, что я не могу отказаться? — С твоим обостренным чувством долга — вряд ли. — Как Фадж мог вообще довести до такого состояния свою канцелярию? Я не спорю, что Амбридж могла навешать ему лапши с предвыборной кампанией, но сажать её кресло главы комитета — верх идиотизма!  — После того, как Скримджер отказался? Скорее наоборот — это был выход. — С его ситуацией тоже не всё понятно, — снова понижает голос Амелия, когда мимо проходят другие волшебники, почтительно склоняя головы в приветствии. — Его запугали — я уверена. Но от дачи показаний он отказывается и по сей день. — Может, правильно делает? — Яксли пропускает женщину вперёд в массивных дубовых дверях. — А может, и тебе стоило поехать отдохнуть от дел праведных вместе с Амбридж? — злобно бросает Амелия. — У меня было бы меньше проблем. — Лучше уволиться и просидеть всю жизнь под домашним арестом чем в одной палате с ней! — Ты уверен, что лучше? — передразнивает Боунз. — Я не собираюсь расхлёбывать кашу, заваренную этой чокнутой, — ворчит Яксли, зная на что способна его женушка, если чего-то очень захочет. Амелия Боунз отличается упёртостью барана, она и к мёртвому в голову влезет. — Да, а когда-то я её неплохо знала, — вздыхает Амелия. — Хотя, она и в молодости была себе на уме. — Ты про грязнокровку-Кроткотт слышала? — Естественно, — кивает Боунз. — Но так ли всё было? — Ты ещё сомневаешься? — Насколько мне известно, дорогой, — Амелия говорит уже громче. — Именно ты сыграл в этом спектакле далеко не последнюю роль! — Не понимаю, о чем ты. — Да, конечно, прикидывайся, — фыркает Амелия. — Я понять не могу: какого чёрта ты творишь? Вот ответь мне: ради чего? По лицу Яксли ходят желваки. Он крепче сжимает челюсти. — Ты больше не приверженец идей Того-кого-нельзя-называть! Так зачем тебе все эти интриги?! — Если ты до сих пор не можешь понять, насколько я рискую, ходя по лезвию ножа каждый день, то я спешу тебе сообщить, Боунз, что ты — просто дура! — Так, а теперь выдохни и давай как-то повежливее, да? — Амелия всегда умеет убеждать одним только взглядом. Яксли покорно замолкает и выпускает пар. — Не хватало нам с тобой ещё пересобачиться в край. И так всё паршиво. — Если ты о моих выходных с Дементорами, то это — ерунда. — Отнюдь не ерунда… — Никто же не пострадал, — перебивает Яксли. — Да, веселенькая, однако, история, про Дементоров, которых, якобы, я посылаю чёрт знает куда! — злится Амелия. — Ты что думаешь, что я ничего не знаю?! — А кто тебе всё это рассказал, кстати? — Птичка на хвосте принесла. — Таким птичкам самое место в клетках, — говорит Корбан, морщась от боли в плече при движениях. — Люциуса убью к чертям собачьим! — Значит, он решил таким образом избавиться от МакГонагалл? — Да, если всё так, как он мне тогда сказал — то да. — А ты зачем стал ему помогать? — Дух авантюризма, наверное, — пожимает плечами Яксли. — Какого ещё ответа ты ждешь?! — Тебе всё денег мало? — догадывается Боунз. — Плевать мне на деньги, — Яксли разминает пострадавшую руку. — Я за справедливость. — Неужели? Яксли, кому ты очки втираешь? — Ты собираешься что-нибудь делать с Ранкорном, который меня едва не угробил? — Кстати, о Ранкорне, — заговаривает после паузы Амелия. — У меня для тебя новости. Коуди отказывается писать заявление. — Да мне с высокой колокольни на него и на его писульки, — произносит Яксли. — Этот Коуди — щенок за спиной у папочки! Всё, что он может — тявкать. Меня интересует Ранкорн. Который, заметь, применил немагическое оружие против мага! Ты хочешь сказать, что он уйдёт безнаказанным? — Палочки он уже лишился. Работы тоже. — Мне этого мало! — Яксли сжимает кулаки. — Если бы не Ранкорн, то ты бы был уже казнен, — говорит Амелия сурово. — Понимаешь, что могло произойти? Ты бы убил сына Фаджа… — А если бы Ранкорн убил меня?! — лицо мужчины искажается животной гримасой ненависти. — Вот об этом и нужно было подумать, прежде чем… — Давай без нравоучений! — Яксли останавливает Амелию, с силой хватая её за запястье. — Тебе, конечно же, с высоты визенггамотской кафедры судить проще. — Ошибаешься. И, между прочим, если бы ты не сумел убедить всех, что на тебя было наложено «Империо», то мы бы сейчас тоже не разговаривали… Амелия морщится и вырывает руку из пальцев бывшего мужа. Она возобновляет шаг, поправляя мантию и снова смотря на циферблат. — Но на меня на самом деле было наложено заклятие! — орёт, не стесняясь никого, Яксли. — Сука-Амбридж манипулирует мной! — Ты сам ей позволил… — Гениально, чёрт возьми! — рычит взбешенный Яксли. — Я сам ей позволил?! — А ты хочешь меня сейчас убедить, что всё не так? — Ты знаешь, как, — Корбан нервно засовывает руку в карман и, вытаскивая оттуда вместо портсигара какие-то давнишние чеки, рвёт их на кусочки, и швыряет на пол. — Ты всё прекрасно знаешь. Не надо строить и себя святую невинность. Амелия резко замедляет шаг — они почти подходят к залу для заседаний срочных комиссий по делам магического мира, — а затем и вовсе останавливается. И смотрит на Корбана внимательным взглядом. Словно гипнотизёр считывает информацию. — Назови хоть одну причину. — Я даже две назову, — он предельно серьёзен, и от этого Амелии вдруг становится страшно. — И у тебя эти «причины» всегда во внутреннем левом кармане лежат… — Корбан, мы договаривались с тобой, что не будем касаться этой темы! — Амелия, — Яксли выражает ей уважение, тоже называя по имени. — Я бы и рад, но никуда не денешься — родственные связи, знаешь ли, тот ещё якорь. — Так, всё, — она резко отстраняется. — Хватит с меня. — За десять лет ничего не изменилось, — вздыхает Яксли. — Я так и знал. — А что может измениться, если ты — всё тот же Пожиратель смерти до мозга костей? — шипит, глядя ему в глаза, Амелия. — Ну, скажи мне: что могло бы измениться? — Хотя бы то, что Дэнни все эти годы была в безопасности. — Вот именно, что была! — взрывается Амелия. — Скажи спасибо, что имен наших с тобой внуков нет в списках на контроле у комиссии Амбридж! — Она не посмеет их тронуть! — Я тоже так думал, — говорит Яксли. — Но ошибался. — Они же сквибы! Кому они могут навредить?! — По мнению Амбридж, ещё как могут. — Я тебе не верю! — Проще всего зарывать голову в песок! — И ты это мне говоришь?! — горько усмехается Боунз. — Ты же почти не видишься с ними. Тебе наплевать. — О, моя дорогая. — Яксли качает головой, поджимая обветренные губы. — Возможно, что я, даже не видясь, делаю для них больше, чем вы все вместе взятые, что постоянно трясетесь из-за любого пустяка. — Не говори мне больше ни слова, — Амелия круто разворачивается и направляется в зал. — И сделай милость: не мешай расследованию аврората! — Флаг в руки, барабан на шею! Если это ваше расследование не даст убытков больше, чем пользы, то… Яксли растягивает губы в ехидной усмешке, когда Амелия, отреагировав на его последнюю реплику, возвращается. Какое-то время они буравят друг друга не самым дружелюбным взглядом, при этом, Корбану это нравится — по нему видно, что он получает удовольствие, выводя других из себя. И он как никто знает, что Амелия Боунз больше всего ненавидит иронию по отношению к органам охраны правопорядка. Но Яксли прекрасно знает почти все их слабые стороны, ведь будучи Пожирателем, он не раз сталкивался с аврорами нос к носу — потому, как он сам считает, — может позволить себе сыронизировать насчет расторопности и профессионализма тех, кто должен быть всегда на десять шагов впереди врага. — Вы с Амбридж, я смотрю, сильно заигрались, — произносит сквозь зубы Амелия. — И как только мне это надоест, то ты уж не обессудь, если я и тебя запихну в камеру с ней по соседству. — А почему только меня? — удивляется Яксли. — Что, в комиссии по учету маггловских выродков состоим лишь мы с Амбридж? Нет — там ещё два десятка человек, Амели. — Не смей называть меня так, — раздувает ноздри женщина. — Ну прости, — с улыбкой наклоняет голову Яксли. Он совершенно точно решает поиздеваться. — Может, ты всё-таки с них начнёшь? — И до них я тоже доберусь, — кивает Амелия. — Не сомневайся. — Когда ты так яростно сверкаешь глазами — я тебе верю, — опять усмехается Яксли.