Волчьими тропами

На заснеженной крыше два человека, Сидящие рядом, уснуть не могли. Снег засыпал им легкие — они еле дышат, Но всё ещё верят в силы Земли. Два человека, оставшихся вместе, На скользкой дороге в последнем пути Боятся сознаться заснеженной крыше, Что шагнуть просто вниз — это значит уйти. Два человека, лежащие в морге, Шагнули и скрылись в пепельной мгле. На заснеженной крыше следы их остались, Но пороша, увы, заметет, как во сне… (Чудинка)

2003 год. Окрестности Хогвартса. Хогсмид Корнелиус Фадж вдыхает полной грудью, едва его карета останавливается возле небольшого красивого бара, расположенного в одном из оживленнейших посёлков эльфов во время учебного года — в «Трёх метлах» очень уютно. Во всяком случае, когда Фаджу нужно отдохнуть от свалившейся на него кропотливой и требующей предельной твёрдости работы, Розмета Голдстрейн всегда готова прийти на выручку. Фадж теперь редко бывает у неё, и мужчине становится стыдно — когда-то они были довольно близки. Но чем больше времени проходит — тем больше, как правило, разногласий и недомолвок. И несмотря на то, что Розмета является крестной его сыну, Фадж ловит себя на мысли, что доверять ей всё и вся опасно, хотя бы потому, что она до сих пор общается с Альбертом Ранкорном. Без Амбридж Корнелиус не находит себе места — он знает, что с ней было плохо, но вот без неё — во сто крат хуже. Как ни прискорбно признавать, но мужчина всё чаще приходит к выводу, что без Долорес у него нет никакой уверенности в завтрашнем дне. — Корнелиус? — Розмета — обычно улыбчивая и радушная — выглядывает из-за дверей, запертых на три замка, и сверлит министра недовольным взглядом. — Что ты здесь делаешь? — Хороший вопрос, — усмехается мужчина, снимая свой черный котелок и прося разрешения войти. — Что с тобой? Сама на себя не похожа, Роз. — Со мной-то что? — женщина разводит руками. — Всё в порядке. Фадж недоверчиво косится на неё. — А вот что с тобой я до сих пор не могу понять: то ли ты устал, то ли просто прикидываешься! — Так и будем в проходе стоять? — осведомляется, нахмурившись, Фадж. Розмета ходит из угла в угол — в баре нет посетителей. Все окна закрыты ставнями. Света по минимуму. Фадж недоуменно оглядывает помещение: он так давно не был здесь, что, кажется, будто и обстановка поменялась. Наконец, когда Розмета соображает усадить гостя в кресло на втором этаже, в гостевой, Корнелиус сбрасывает с себя маску непроницаемости. Он спрашивает, что же такого могло случиться, на что получает ответ не самый ласковый. Розмета злится из-за того, что он не проявляет должного участия к её заведению, занятый только Министерством и его нуждами. Но Фадж уже после нескольких минут её непрерывных обвинений замечает, что всё это — напускное. И на самом-то деле Голдстрейн старательно «уводит» его от куда более важной темы. — Ты чего закрылась от света белого? — Так безопаснее. — Ты напугана? — удивляется Фадж. — Роз, я тебя не первый день знаю — если уж ты начала бояться вампиров, то… — Не нужно шуток сейчас, Корнелиус! Мужчина становится серьезным. — Не забыл, что здесь повсюду леса? Шаг влево — шаг вправо — и ты уже в чащобе? Почему ты не приедешь с бригадой и не вырубишь всё здесь?! — Роз, дорогая, — мнётся Фадж. — Лес за несколько миль. Не выдумывай. И к тому же, Департаменту по охране редких видов и территорий явно не понравится, если мы будем вырубать леса просто для того, чтобы… — Чтобы не привлекать охотников и оборотней, — Розмета подаётся вперед и заглядывает в глаза Фаджу. — Все печатные издания сейчас пестрят новостями о расплодившихся тварях, которым уже мало дичи в лесах. Теперь их добыча — исключительно люди. — Не знаю, с чего ты всё это взяла, но не будем драматизировать, ладно? — нервно усмехается Фадж. — По заявлениям работников из Центра исследований они всех оборотней и прочих опасных существ держат в специальных клетках, со специальными маячками… — Чем они там занимаются? Ты знаешь?! — Ты совсем не выходишь отсюда? — Корнелиус видит стопку старых газет на столике. — Может, ты и права. Сумасшествие какое-то, ей-богу. Не там, так тут — беспределы. — Это правда? — глухим голосом интересуется Розмета, указывая на скандальную статью в «Пророке» о том, что «эксперименты до добра не доводят, и даже ради благой будущей цели нельзя подвергать риску настоящее, в котором живут сотни тысяч волшебников и даже магглов». — Он и правда сбежал? — Да, сбежал, — кивает удручённый Фадж. — Чёрт их разберёт, исследователей этих. Обещали, что всё пройдёт гладко, но… — Корнелиус, — сглатывает Розмета. — Если уж МЦИОС не может сдерживать их, то что нам пытаться? Фадж снова бросает взгляд на длинный заголовок: «Сбежала особо опасная особь! Ликан, выращенный в неволе, по ужасному стечению обстоятельств вырвался из стальных цепей, и теперь только от времени зависит его пробуждающаяся сила! Будьте бдительны — не выходите из дома в тёмное время суток и особенно — в полнолуние!» Внизу красуется колдография, изображающая превращение человека в оборотня. — Все отделы уже на ногах — ликана загонят обратно в клетку. Вот увидишь. — А если не загонят?! Фаджу становится не по себе — Розмета и правда сильно напугана. — Что это за ликан? Какая разница между ним и другими оборотнями? Почему именно ему удалось вырваться? И куда он теперь? — сыплет вопросами Розмета. — Я по твоему лицу вижу, что ты что-то знаешь! Только не хочешь говорить! — Я тебе не магозоолог, — выдаёт покрасневший Фадж. — Я знаю ровно столько, сколько полагается знать такому недорослю в определенных областях науки. Прости — не могу помочь с поиском ответов. — Значит, я уже нашла того, кто сможет… — Прости, что? — Фадж хорошо слышит её тихие слова. — Роз? — Приятного аппетита, говорю, — Розмета небрежным жестом пододвигает к мужчине вазочку с вареньем, но глаз не поднимает. — Тыквенного пирога? — Ты какая-то суетливая, — произносит Фадж, понижая голос. — Я точно не помешал? — Нет. Какое-то время оба молчат. Корнелиус не хочет раньше времени травить себя догадками и страхами, а Розмета и вовсе будто в прострации находится — смотрит вдаль, перебирает пальцами скатерть на маленьком журнальном столике. — Коуди тоже хотел приехать, но я… считаю, что рановато, — с волнением говорит Корнелиус. — У меня вообще теперь развивается паранойя по поводу его безопасности. — Ты не думал, чтобы отпустить его? Куда он там хотел поступать? — Он рвётся на международный факультет туризма и исследований в области заповедных земель, — вздыхает Фадж. — Я всё ещё не могу привыкнуть, что он так подсел на эти маггловские штучки. — С кем поведешься, — хмыкает Голдстрейн. — Он всё ещё влюблен в эту мышь-Кроткотт? — Понятия не имею — мы не разговаривали лично ни разу с тех пор, как его доставили домой, — Корнелиус делает глоток чая. — Но думаю, что влюблен, иначе как объяснить тот факт, что он отказывается топить Ранкорна. — У Ранкорна были особые обстоятельства! — Мне можешь не рассказывать сказок про белого бычка, — Фадж буравит женщину строгим взглядом. — Ты смотришь на него сквозь призму розовых очков. А я знаю, что нет таких обстоятельств, чтоб стрелять из пистолета чистокровному волшебнику! — Мы всего лишь люди, — замечает Розмета. — И иногда… — Не просто люди! — вскипает Фадж. — Мы — волшебники! Носители гена Мерлина! Это далеко не одно и то же! — Да уж, — фыркает Голдстрейн, заканчивая предыдущую мысль. — Иногда я жалею об этом. Перебрасываясь этими, вроде бы, ничего не значащими репликами, Фадж отмечает, что Розмета переживает за судьбу Ранкорна. Но все же окончательно думать о том, что Розмета такая дёрганная из-за Альберта, ему не хочется. Фадж гонит от себя навязчивые мысли. И пытается переключить внимание. Да и вообще, в их неспокойной обстановке неудивительно запаниковать от новости о том, что черт знает чем напичканый оборотень сбежал и теперь рыщет по лесам. — Тебе помощь не нужна? — Нет, Корнелиус, а почему ты спросил? — удивляется Розмета, наконец поднимая взгляд. — У меня же гномы есть. — Да, есть, но я подумал, что, может, ты хочешь навести порядок в окрестностях Хогсмида. Хоть кто-то. Кстати, ты слышала про бардак в Косом переулке? — недовольно бурчит Фадж. — Пора бы Министерству начать вмешиваться и приватизировать магазины и лавки, продавцы которых легко поддаются действию заклятий и манипулированию. Там же либо шарлатаны, либо старики, вроде Оливандера остались. — Говорят, что Оливандер сдает. Ему найдена замена? Иначе мы все останемся без палочек. — В Хогвартсе есть профессор Флитвик… — Но вряд ли ты загонишь его в магазин за прилавок. — Да, верно, он прежде всего — ученый. И вообще, его факультет один и лучших. Не считая, конечно, Гриффиндора, — с улыбкой тянет Фадж. — Старая школа. Увы. Все наши учителя уже не те — МакГонагалл видел недавно — тоже сдала, а Дамблдор — и подавно. — Но Дамблдор покинет свой пост только когда сам того захочет, верно? — Да, вынужден признать — без него страшно оставлять Хогвартс. Мало ли. — Вы с ним вместе многое прошли? — спрашивает Розмета. — Ты, кажется, приехал в Англию после трёх курсов в Высшей Академии Магической Политики? — И посещал курсы у Дамблдора, а потом сдал программу Хогвартса экстерном, — говорит Фадж. — А при смене власти, когда началась Первая Магическая, то Дамблдор меня попросил подмогнуть созданием Ордена… и в 1978 году я полноправно заступил на пост Министра Магии.  — Ходят слухи, что близится Вторая Магическая, Корнелиус, — Розмета допивает свой чай и поднимается из кресла. — Что будешь делать? Тот-кого-нельзя-называть и правда вернулся? — Я тоже слышал об этом, — усмехается Фадж и стискивает кулаки. — Но не намерен верить только словам Дамблдора, который, припоминая старые грешки Амбридж, и не такого может наплести. — А ты не задумывался, почему Амбридж так оживилась именно перед твоими выборами? — И эту версию я тоже слышал, — бурчит мужчина. — Что, якобы, Тот-кого-нельзя-называть снова связывается с ней ментально и подчиняет себе. — Хорошо, если подчиняет. Но я почему-то уверена, что она действует сама. — Да, эта версия ещё более удручающая, — говорит Фадж. — И я, признаться, верю в это больше. — Вы всё ещё вместе? — Розмета оборачивается. — Корнелиус? — Давно порознь. Но это не отменяет того факта, что она вырастила моего сына. И я когда-то был влюблен в неё… — Именно поэтому она знает все твои слабые места. — Не все, — горько усмехается Фадж. — Долорес не знает, что помимо прочего, она сама для меня — слабое место. — Ты просто боишься одиночества. — Кто из нас его не боится? — Фаджу явно неприятен разговор. Розмета кивает, и когда её взгляд падает на настенные старинные часы с кукушкой, она вдруг вся вздрагивает и бледнеет. Фадж замечает выражение её лица и вопросительно приподнимает брови. — Тебе не пора в Министерство? — натянуто улыбается Розмета. — На сегодня я там всё закончил. А ты меня уже выгоняешь? — Да нет, что ты, — Розмета подходит к столику и рассеянно начинает собирать столовые приборы. Фадж невозмутимо продолжает потягивать чай, и краем глаза наблюдает за женщиной. — Просто я обещала… одному человеку, что… сделаю для него зелье. — С каких пор ты сама варишь зелья? — Ну, мне несложно. И что я — совсем неуч что ли? — Розмета оскорблённо косится на Фаджа. — Могу, если очень надо. — А что за надобность такая? — пытливый взгляд Фаджа скользит по лицу Розметы, кажется, желая прожечь дыру. — Не поделишься? — Ерунда, — машет Голдстрейн рукой. — Корнелиус, не переживай. Это вовсе не то, что ты думаешь… — Мне почему-то отчетливо слышится ложь в твоих словах. — Фадж нахмуривается. — С какой стати мне тебе врать? — У тебя здесь кто-то есть? И ты не хочешь, чтоб я его видел? — О чём ты? — на лбу у Голдстрейн тут же появляется испарина. — Корнелиус… — Кого ты прячешь?! — Фадж, оставляя кружку с ароматным чаем, встаёт и подходит к большому шкафу с посудой. Он открывает дверцу и тянет руку к верхней полке. — Да ещё и поишь из лучшего сервиза, который я тебе дарил на Рождество в прошлом году! Розмета хочет возразить, но Фадж хватает кофейную чашку и показывает — на серебряном ободке видны следы помады. Грубой и яркой — такой сама Розмета никогда не пользуется. Убедившись, что она всё улавливает, Фадж, разозлившись, швыряет посудину в стену. Голдстрейн виновато сжимается и опускает глаза. В углу комнаты с крючков падают несколько шляп. Корнелиус вытаскивает палочку, произнося заклинание «Гоменум Ревелио». — Видит Мерлин — я пыталась всё оставить в тайне, но… Старый плащ Розметы на дальней вешалке гардеробного шкафа начинает утолщаться, и постепенно в нём, как в кокон завёрнутая, появляется женщина. Вешалка падает вместе с одеждой. Женщина находится в полудреме и не сразу понимает, что происходит. Дверцы распахиваются. Фадж в полнейшем недоумении подходит. И лишь когда убирает спутавшиеся волосы с лица пленницы — отшатывается, узнав в ней Берту Джоркинс. 2002 год. Англия. Графство Кент В нескольких десятках миль на юг от Лондона располагается город Рочестер. Он известен прежде всего рочестерскими замком и собором, отстроенными вновь после революции. Река Медуэй тоже любима туристами, приезжающими со всего мира ради великолепного зрелища — раз в год по ней проходит знаменитый сто пушечный военный парусник «Повелитель морей», делая несколько залпов в ночное небо. В городе развит рыбный промысел, и новый многоуровневый завод по изготовлению консервов по рецепту самой Королевы привлекает в Рочестер множество торговых партнеров. Некогда осаждавшийся и едва не загнувшийся от эпидемии чумы городок, становится одним из крупнейших центров в Кенте. — Выброси эту пакость! — Грюм, хромая, догоняет Тонкс, идущую с буклетом, взятым на улице у маггла. — Большинство таких рекламок — фуфло! Смотри лучше не в бумажки, а по сторонам! Нимфадора послушно складывает туристический буклет. Грюм замечает, что на них начинают оглядываться жители, проходящие мимо. И дети показывают пальцами на него, огромного, по сравнению с ними, и что-то неразборчиво кричат, пока их тащат мамаши на какой-нибудь кружок. Бабульки тоже не остаются в стороне — Нимфадора, с фиолетовыми волосами и в грязной порванной в некоторых местах одежде с небольшим узелком в руках, привлекает слишком много внимания. — Двигай живее — не хватало, чтоб кто-нибудь вызвал полицаев! — Почему мы не трансгрессируем, как это делают все? — Нимфадора перешагивает большую лужу. — Или в маггловских районах это запрещено? Я настолько отстала от жизни? — Во-первых, меня тут почти все знают, — говорит Грюм, пряча свою изувеченную часть лица под плотным капюшоном. — Хватило когда-то ума засветиться с помощью. Черт побери. А во-вторых, после полуторагодовалой отсидки в Азкабане тебе, моя дорогая, палочку не поднять с наскока. Не то что трансгрессировать или колдовать. Ясно? — Палочку у меня изъяли, — конфузится Нимфадора. — Куда мы идем, сэр? — Ко мне домой. — Грюм обгоняет девушку, и в подворотне скидывает капюшон, который закрывает ему весь обзор. — Или ты предпочла бы оставаться на улице? — Спасибо, конечно, но… я бы перекантовалась где-нибудь. Не хочется вас напрягать, сэр. — Заладила тоже мне «сэр»! — Аластор фыркает, как обиженный. — И где бы ты кантовалась? У своих бывших? Нимфадора вспыхивает — она не любит, когда кто-то начинает считать её парней. Хотя она и сама никогда не задумывается над тем, сколько же их у неё. С последнего болезненного расставания с Биллом Уизли проходит уже четыре года. И все, кто был после него, для Доры — не более чем развлечение. — Значит так, давай разберёмся с правилами. — Грюм останавливает Тонкс, когда они подходят к обычному маггловскому многоквартирному дому. — Итак, усвой, что я живу среди обычных людей. И не дёргаюсь. Конечно, квартира была выдана когда-то Министерством и имеет маггловотвод, но все же — несколько неосторожных фраз или движений — нам конец! Нимфадора, внимательно оглядывая строение, кивает. — Старшая в подъезде — зверюга, так что ноги вытирать не забывай и не вздумай плеваться, и вот ещё… раз уж ты пока не знаешь, куда подашься, то… будешь помогать по дому — готовить и убирать. Эльфа я выставил после смерти жены, — продолжает Грюм. — И запомни, что я тебе — не любовник и не папочка. Накосячишь — и я церемониться не стану! — Кстати, об этом, — говорит Дора. — Вы не боитесь? Пускать меня в свой дом, даже не зная, насколько я уравновешена и прочее… вдруг я ночью вам в бок нож воткну? — Видишь это, — Грюм наклоняется и демонстрирует старый шрам над левым глазом. — Десять лет назад я спал с девочкой помладше тебя, которая, к тому же, была профессиональной мужененавистницей. То, что она сделала с моим… хозяйством, я показывать не буду, но скажу, что даже с ней я был спокоен как удав, а уж с тобой-то и ребёнок справится! — Вы мне льстите, — Нимфадора чуть улыбается и кивает на вход. — Но всё равно — спасибо за прямоту. Я учту. Нимфадора тормозит на лестничной клетке, дожидаясь Грюма, который успевает ещё и с кем-то потрепаться. Всё же, он умеет ставить перед собой цель и добиваться её — как он обмолвился, когда-то терпеть не мог магглов, которые лезут куда из не просят, но вот — прекрасно живёт с ними бок о бок и даже весьма приветлив. Нимфадора думает о том, что ей тоже нужно научиться так же снисходительно относиться к тому, что магглы — неотъемлемая часть их жизни. Равновесие нарушать нельзя — ненависть к магглам не даёт ничего, кроме обратной ненависти. Закон бумеранга в разы опаснее всяких убеждений. И, хоть она знает, что её отец всегда считался с мнением людей — всё равно Доре бывает больно, едва она вспоминает редкие рассказы матери, о том, что сделали соседи Тонксов, когда случайно увидели его с палочкой. — Нам прямо до упора, — Грюм показывает посохом. — У меня бардак, так что — не удивляйся. Я и дома-то бываю в лучшем случае раз в неделю. Металлические чёрные двери с массивной кольцеобразной ручкой выглядят почти так же, как и другие, обычные. Но стоит Грюму прикоснуться посохом к стене рядом — они становятся больше и шире. Цвет меняется до кроваво-красного. Вместо глазка — отодвигающийся щит с гербом аврората: волшебник с поднятой палочкой отгоняет от других, маленьких и скрюченных людей, чёрную массу, напоминающую выкидыш Дементора. Дора не может не отметить, что некоторые пережитки прошлого всё ещё преследуют тех, кто стоит у истоков становления столь благородного дела — на гербе всё выглядит так, будто лучше и сильнее мракоборцев никого и нет. — Проходи, Тонкс, — двери открываются бесшумно, предлагая взору просторный холл с высокими потолками. — Как дома быть не предлагаю, но… обустраивайся так, чтоб было удобно. Нимфадора уже хочет улыбнуться, но тут, до того, как Грюм закроет двери, в проёме появляется мужская фигура. До боли знакомая фигура. Нимфадору всю передёргивает, и она часто моргает, желая убедиться, что это не мерещится. — Я думал, что ты не придешь! — Грюм хватает парня за рукав и втягивает внутрь. Зарывает двери и ставит магглоотвод, коснувшись посохом определенного участка. — До чего ж вы, молодежь, любите толпиться в проходе! — Билл? — Нимфадора едва не заикается, когда молодой человек скидывает с головы капюшон куртки. — Какого… наргла ты здесь… делаешь?! — Я не мог не прийти, — Уизли косится на Грюма, который явно мешает, но делает вид, что всё в норме. — Хочу поговорить. — А я вот жрать хочу — умираю! — гаркает Грюм, и отпихивая Билла, проходит, не разуваясь, на кухню. — Присоединяйтесь! — Мне сейчас кусок в горло не полезет, — мрачная Нимфадора смотрит на бывшего как затравленный зверь. — С такими шутками и сюрпризами Грюму надо записаться в маггловские аниматоры и детишек развлекать. — Я всё слышу! — доносится недовольный голос Аластора, который гремит посудой и чертыхается время от времени. Нимфадора фыркает. Но когда снова переводит взгляд на Билла, больше всего ей хочется сейчас спрятаться куда-нибудь и побыть одной. Она всё ещё помнит их разрыв, который, судя по всему, для него был чем-то обыденным. Только вот, если её он изменил, то сам Уизли остаётся прежним. Или нет? Такие же густые рыжие волосы, небрежно зачесанные назад, щетина, прелестные ямочки на щеках. Бездонные голубые глаза… Высок, в меру крепок… — Зачем ты пришёл, Билл, зачем? — она складывает руки на груди, бросив узелок с вещами на пол. — Посмотреть на меня, бывшую заключённую Азкабана? Ну и как — твоё любопытство удовлетворено? — Я на самом деле… — Не надо говорить, что ты за меня волнуешься. Сколько лет прошло? И за всё это время ты не появился… — Ты не получала письма и передачи? — удивляется Билл. — Не твоё дело, что я получала! — выпаливает Нимфадора, и сжимает кулаки. — Убирайся! — Да или нет?! — Билл подскакивает к Тонкс и хватает её за плечи. — Отвечай! Нимфадора вырывается практически сразу, но всё же, когда его руки дотрагиваются до неё, Билл отчетливо чувствует, что девушка вздрагивает и сжимается, будто ожидая какой-либо болезненной реакции. — Видимо, тебе не передавали всё, что я приносил. — Какая теперь разница? — пожимает плечами, смотрящая в пол Тонкс. — Ничего не вернуть. И незачем. — Тогда я хочу тебя пригласить завтра на ужин. — Это даже не вопрос, а констатация факта? — Нимфадора поражается наглости. — Ты стал ещё более дерзким… не боишься? — Тебя? — Вообще… — смущается вдруг Тонкс. — Вообще не боюсь, — мотает головой Билл. — Удовлетворена моим ответом? — Что это за представление, а? — Нет никакого представления! — Мне кажется, ты забываешь, кто мы друг другу, — с горечью выдавливает Нимфадора. — Поэтому — извини, но я вынуждена отказать… — Что, без права на помилование? — строит щенячьи глаза Билл. — Это несправедливо, Дора. — Слушай меня, страдалец, — Нимфадора подаётся вперед. — Не называй меня больше Дорой. И прекрати так на меня смотреть. Я не верю твоим словам. — Переезжай ко мне. У меня своя квартира. Сможешь оставаться сколько будет нужно, и я… — Ещё чего! Чтобы кто-нибудь решил, что я — продажная шалава? — С чего бы кому-то так думать? — Хоть я и сидела в Азкабане, но знаю, что ты теперь у нас завидный женишок, — говорит Нимфадора. — Тебе не по чину со мной возиться. — Ты невыносима, — Билл смотрит в глаза Тонкс. — А тебе, я вижу, экзотики захотелось?! — Успокойся, я же не псих, — твёрдый и бархатный голос Билла снова странным образом кружит голову. Как только он начинает говорить, хочется замолчать и не произносить ни слова. Нимфадора облизывает пересохшие губы, и чувствует, что он подходит сзади, и находится слишком близко к ней. — Просто пообщаемся без лишних глаз. — Уизли! Кому ты врёшь? — Согласен, тебе я бы врать не посмел, — он чуть улыбается, когда Нимфадора разворачивается к нему лицом. — Может, самую малость я и чокнутый, но… Дай мне шанс, Тонкс. Прошу тебя. Я не пришёл бы просто так — бросаться словами. Последние события и твой арест… это многое изменило… я многое понял после нашего расставания. — А какого чёрта мы вообще расставались? — в глазах у Тонкс теперь стоят слезы. — Не напомнишь?! — Дора, я знаю, что был мудаком… правда… просто мне казалось, что так будет лучше, — Билл прислоняется к стене. — Тогда, когда мы вместе собирались поступать в аврорат — меня забраковали на комиссии. Вон Грюм знает — я не прошел и вступительных испытаний. Сказали, мол, подрасти и подучиться надо… — И что же дальше? — морщится Нимфадора, съезжая по противоположной стене на пол. — Неужели ты не мог мне этого сразу сказать?! — Я испугался, — признается Билл. — Я не хотел выглядеть слабаком в твоих глазах. Да и вообще… когда я разговаривал с твоей матерью, она мне строго-настрого запретила делать какие-либо телодвижения в сторону аврората. Она велела мне отговорить тебя от этой идеи. Но когда я понял, что для тебя это не просто слова… — Кто тебя просил разговаривать с моей… матерью?! — Я чувствовал, что ты что-то скрываешь, — Билл кусает губы. — Каждый раз, когда я пытался спросить, что именно тебя тревожит — мы ссорились. Помнишь? А, оказалось, дело было в твоем отце… в его гибели… — Я хотела тебе всё рассказать, но позже, — Нимфадора вытирает слезы и поднимается. Теперь картина становится полной. Она наконец узнает, что именно послужило причиной их расставания. — Я тоже… боялась, что ты бросишь меня, едва узнаешь, какими страхами и бредовыми мыслями наполнена моя башка… 2003 год. Окрестности Хогвартса — Лучше колья забивайте, недоумки! — громкий и довольно противный голос разносится по лесной чаще. Между двух толстых ореховых деревьев протянута специальная сетка, а рядом торчит колышек с табличкой. — Я не хочу, чтоб какие-то тупые морды загребли мою территорию! — Прошлые ловушки они удачно обошли, — говорит второй, привязывая конец тонкой лески к стволу. — Да и вообще. Эта территория же, вроде, принадлежит Хогвартсу… — Территория Хогвартса должна быть четко обозначена! — рявкает высокий молодой человек с тёмно-каштановыми волосами, собранными в небрежный хвост. — Не жирно ли Дамблдору будет? И Запретный лес, и Хогсмид, и Озеро прибрал! — А ты, верно, считаешь, что всё это должно быть твоим, любитель орехов? Несколько рослых и крепких мужчин стремительно приближается к месту, где обосновываются егеря — волшебники-бродяги. По сути они — освобожденные узники Азкабана, отсидевшие за мелкие преступления, которым нигде больше не рады. Степи, леса, даже горы — нет мест, где бы не побывали егеря. В Британии их куда больше, чем в других странах. После выхода нового свода магических законов, запрещающих им даже дичь добывать магическим путём, ситуация усугубляется. Егерей всё больше, а еды у них всё меньше. Они ломают свои палочки и начинают сбиваться в большие группы. Это только на первый взгляд они безобидны. Но те, кто сталкивается с ними в лесу, чаще всего уходят обворованными и побитыми, если вообще уходят… — А ты знал, что тот, кто любит орехи — обречен быть лидером? — усмехается парень, гордо тряхнув головой. — И вообще, пшли вон с нашей территории, псины! — Кого ты назвал псинами?! Один из стаи оборотней оскаливается и уже готов броситься на обидчика. Но глухой голос сзади осаживает. — Грубить будем? — Фенрир Сивый выделяется из толпы своим ростом и мускулами. — Это не мы на вашей территории, а вы на нашей, голубки. — Блохастая ложь! — выпаливает главарь егерей — Струпьяр. Сивый оглядывается и наконец видит табличку, вбитую недавно егерями. — Разуй глаза! — орёт на оборотня другой, стоящий за спиной Струпьяра. — Видал? Мы это место застолбили! — Сейчас исправим… Фенрир даёт сигнал своим — один из оборотней внаглую снимает штаны и мочится на колышек. Другие одобрительно гогочут. Затем табличка беспощадно вырывается из земли. — Лови, недоносок! — Сивый швыряет её прямо в руки Струпьяру. — Нюхай и вспоминай, что сюда соваться — себе дороже. И валите-ка пока я добрый. Егерь морщится и ломает табличку, щепки от которой летят в разные стороны. — Никуда мы не пойдём, — голос довольно твердый и даже кажется — полон решимости. — Либо уберетесь вы, либо придётся… — Что, силами будем меряться? — Сивый делает шаг вперед. Егеря, стоящие позади Струпьяра, шарахаются, испуганно округляя глаза. — Уверен, что выстоишь, пацан? — Не так часто нам бросают вызов, — подхватывает другой оборотень, присоединяясь к вожаку. — Это даже интересно… — У меня есть преимущество, — улыбается Струпьяр. — До ночи ещё далеко, да и полнолуние уже было. — Ты наивно полагаешь, что вне превращений мы похожи на домашних собачек, клянчащих у стола кусок? — едва не покатываясь от дикого смеха, произносит Фенрир. — Так ведь? Струпьяр теряется с ответом. Оборотни тем временем окружают жертв и по периметру вырубленной поляны выстраиваются сутулые фигуры в рваных плащах. — У тебя есть последний шанс исчезнуть, — почти рычит Сивый. — Считаю до трех… Не успевает он начать, как вдруг один из егерей с бравым кличем кидается на одного из оборотней. И бьёт того по лицу. Кажется, толстой веткой, которую находит на земле. Струпьяр успевает только увидеть, как кольцо оборотней стремительно сжимается, егеря кидаются врассыпную, и дальше — он сам уже летит от сокрушительного удара в грудь куда-то в грязь. Наверняка, на его теле теперь останется след от массивной берцы Сивого… Ничего не понимая от боли, сжимающей горло рваными спазмами, Струпьяр собирает остатки воли в кулак, и поднимается на трясущиеся ноги, пытаясь избежать новой атаки. Которая не заставляет себя долго ждать. Сивый прыгает на него черной тенью и валит обратно на землю. Сопротивляться ему — это всё равно что попытаться сбросить с себя слона. Силы явно неравны. — Переловить их всех! — кричит Фенрир, удерживая вертлявого Струпьяра ногой. — Не убивать — они мне пригодятся потом! Всех тварей в кандалы! Оборотни, гонящиеся за удирающими егерями, отвечают вожаку пронзительным волчий воем. Кого-то они настигают слишком поздно — несколько точных ударов с оточенной нечеловеческой силой в спину — и всё — шейные позвонки вдребезги. А кому-то удаётся повалить жертву на бегу и, поддавшись инстинктам, вгрызться в горло. — Видишь, что ты наделал, ублюдок! — Сивый нагибается к Струпьяру. — Я этого не хотел. Ты меня вынудил. И теперь ты будешь наблюдать, как твои придурошные собратья окажутся в кабале, выбраться из которой нельзя. Либо туда, либо — смерть! — Что т-ты б-будешь д-делать со мной? — заикающимся голосом спрашивает Струпьяр, смаргивая слезы. — Умоляю, только… не кусай… не надо… умоляю… — Какой ты догадливый, — насмешливо тянет оборотень. — Только боюсь, как бы ты не обделался раньше времени… Я дождусь полнолуния. Чтобы всё выглядело естественно. А пока ты погостишь у меня. Стая возвращается к вожаку. Кто-то тащит на закорках егерей. А кто-то остатки от растерзанных тел. Трава на поляне становится багровой. Струпьяр, видя всё это, порывается сбежать. Его привязывают к дереву. К тому самому, где недавно он натягивал сети. — Куда дальше, босс? — интересуются оборотни. — Идём искать сбежавшую суку-Джоркинс? — Да, мы туда и собрались, если бы не эти недоразвитые. — Сивый оглядывается на пленника. — Чутье ведёт меня в Хогсмид. Я уверен, что она дальше бы не смогла чисто физически уйти. — Будем нападать? А если там авроры или ещё кто похуже? — Дождёмся ночи — тогда у нас будет фора. — Обращенных кормить скоро пора, — замечает один из оборотней, вытирая кровь с лица и груди. — Зашевелились вон… — Я же просил без самодеятельности! — Сивый отвешивает подчиненному крепкой оплеухи. Тот со скулежом отходит прочь. — Половина из них ни на что негодна! Только посмотрите! Придется добивать! Римус очухивается в канаве. Уже сгущаются сумерки. Холодная вода сводит судорогой ногу. Римус дёргается и едва не кричит от боли. Цепляясь руками за пожухлую траву, он выбирается из глубокой ямы, заполненной каким-то отходами, сгнившими кустарниками и жабами, громко квакающими прямо над ухом. Быстро проверяя карманы, Люпин обнаруживает, что палочки у него нет. От одной мысли, что она могла выпасть где угодно или вообще сломаться после стычки с Клювокрылом, которая хоть и закончилась благополучно, но следы оставила, — кровоточащие раны от клюва жгут спину и плечи, — ему хочется выть. Возле того места, где он находится, есть поляна. Римус радуется возможности просушить одежду на сухой осенней траве. И вообще, на поляне не так темно, — конечно, он-то видит даже в кромешной тьме, но вместе со зрением приходится напрягать и нюх, и слух, а это неизбежно приведет к инстинкту охотника — он начнет выискивать что-нибудь, чем можно перекусить. Прошарив близлежащие заросли, Римус убеждается, что он упал в канаву с высоты, его никто не тащил сюда — ветки не сломаны. Люпин понимает, что добираться до Хогвартса будет проблематично — он даже не может узнать направление. Остаётся лишь один выход — ждать ночи и по звездам составлять маршрут. С астрономией у Римуса проблемы — он никогда не понимал этого предмета. Укушенный в двенадцать, Римус, к сорока пяти годам привыкает полностью полагаться на превосходное обоняние, данных ему вместе с вирусом ликантропии. Едва он успевает расположиться и снять с себя промокшую одежду, где-то совсем рядом хрустят ветки и чьи-то крадущиеся шаги настораживают. Римус сразу принюхивается и чует странный, непохожий ни на что запах — он дурманит голову словно эфирное масло. Растекается по ноздрям теплым и тягучим желе и глаза начинают закрываться. Но Люпину хватает самообладания и опыта скрытного образа жизни, чтобы не поддаться на подобное. И внутреннее чутье ему подсказывает, что рядом охотник — Римус слышит дыхание. Человеческое дыхание. И биение сердца. Еле уловимые звуки, которые недоступны обычному слуху — оборотню многое под силу. Особенно в экстренной ситуации. — Не шевелись! — Римус, при всей своей осторожности и бдительности, не успевает сориентироваться. За его спиной появляется некто. — Медленно встань. И без глупостей. — Кто вы? — спрашивает Люпин, стараясь не дёрнуться. — Это не имеет значения. Мне нужно знать, куда ушла стая. — Стая… кого? — притворяется Римус. — Оборотней, — с усмешкой проговаривает собеседник. И теперь по голосу Римус понимает — позади девушка. — Мы же в Запретном лесу? — Это заброшенная его часть, — говорит Люпин, сглатывая. — Точнее — абсолютно дикая. — Тем лучше, — снова улыбка. — Так где оборотни? — Откуда я могу это знать? — Судя по всему, ты один из них, приятель, — зловещий шёпот даже Римуса, пуганного зайца, приводит в ступор. — Не бойся, оборотень. Я тебя не убью. Но только пока. Веди меня к вожаку. Его зовут Фен… — Фенрир Сивый, — заканчивает Люпин. — Боюсь, вы не знаете, с кем имеет дело, леди. Удар по затылку ощущается очень болезненно. Римус морщится. И с ужасом осознает, что жертвой в этот раз станет он. — Это мои проблемы, волчок. Веди.