***
Очень скоро за столом все были в сборе. Стало как-то неуютно и слишком тихо. Были слышны старинные напольные часы, обрамленные в золотые узоры; казалось, бег витиеватых — стрелок самое громкое, что есть на белом свете. Они будто отсчитывали каждую секунду перед чем-то неизбежным. По спине Кости шагали мурашки, движение вилок и ножей по тарелкам резали барабанные перепонки, хотелось кричать — лишь бы не слышать этого ужасного звука. Все сидели чинно и благородно, даже Косте пришлось выпрямить спину, чтобы соответствовать идеальной семейке. Никита был совершенно никакой. Его пустой взгляд был направлен в тарелку, и он неохотно ел свою порцию, будто его кто-то заставлял. Наверное, просто не хотел маму расстраивать. Смотря на этот идеальный ужин, Бочарову стало очень жаль своего друга. Неужели так всегда? Они сидят, как неживые. Беловолосому парню это очень не нравилось, он не мог узнать Никиту — человека, который практически всегда улыбается и глупо шутит. Сейчас можно было почувствовать невидимые иглы, торчащие из его спины. Он не видит больше родителей. Он видит лгунов, которые лишь притворяются хорошими. Обстановка была крайне напряженной, но мама Никиты решила взять инициативу в свои руки. — Итак, Кость, у вас с Никитой есть совместные занятия? — попыталась завязать разговор Елена. Она искренне смотрела на Костю своими карими глазами, действительно была заинтересована. Бочарову стало еще более неловко, ему оставалось только отшутиться — одно из его средств защиты. — С этого утра — больше нет, — пожал плечами Костя, постаравшись сделать эту фразу максимально безобидной. Ведь если смотреть в общем, то это из-за Никиты его исключили, и все это понимали, хоть это и не было произнесено вслух. Лицо Елены очень быстро переменилось. Оно вытянулось и залилось румянцем. — Божечки, прости меня, — женщина была так растеряна. Она хотела было уже оставить попытки вести разговор, но этого не хотел Костя. Хотя бы членораздельные звуки, а не этот ужасный стук часов. — Ничего страшного. Честно. Их и не было, — кажется, Елена была удовлетворена этим вопросом, хотя насколько может быть удовлетворительным для такой традиционной семьи исключение из школы, если их сын будущий медалист и звезда всех полей и огородов? — Что думаете на счет пожара? — Никита нечаянно поперхнулся, загремели нож и вилка, которые он резко опустил на тарелку. Он думал о пожаре каждую секунду своего существования, будто пожар жил в его венах, выжигал каждую клетку его головного мозга. Ведь это он случайно поджег то дерево, но кто бы мог подумать, что пожар так сильно разгорится, вокруг ведь была река… — Спасибо, мам. Очень вкусно, — решил исправиться Никита. Его мама с такой любовью посмотрела на сына. Костя совершенно не мог сопоставить факты. В парке они видели одно, а на деле происходит совсем другое. Если бы Елена врала Нику, она бы не смотрела так на него. — Не за что, солнце, рада, что тебе понравилось, — внутри Бочарова все сжалось. Эти карамельные отношения матери и сына… Косте стало стыдно то ли потому, что знал то, что ему и Никите не следовало бы знать, то ли потому, что сам так мало говорил своей матери «спасибо». В этой семейной идиллии он чувствовал себя изгоем, ведь у него не было такого. Все исчезло со скрежетом разбитой машины. — Огонь так быстро распространился, — Костя вынырнул из своих размышлений. Снова пожар. Огонь будто преследовал его по пятам с тех пор, как он начал дружить с Ником, который сейчас был весь как на иголках. Тяжелой дробью он отбивал по столу, но на его лице была абсолютная безмятежность, такая же, как на лице у его отца. Это семейное? — Знаете, в голове еле укладывается… Говорят, такой пожар можно было устроить только… В пылу, — решил перевести на себя внимание Костя, но, видимо, эта метафора не очень понравилась Алексееву, Костя начал искать пути отхода. — Господин Прокурор, может вы проясните это дело? — Вызывают беспокойство последние доклады от главного инспектора, — все за столом поняли, к чему ведет мужчина. Он продолжал без зазрения совести есть свой ужин, будто только что совсем не намекнул на поджог. Такое ощущение складывалось, что все знали, что произошло на самом деле, хотя это было совсем не так. — Кому это вообще пригодилось? — начала возмущать Елена, агрессивно разрезая на куски бедного цыпленка. Ее брови встали домиком, а между ними появились морщинки, которые из-за возраста выглядели очень глубокими. — Причин может быть сколько угодно. Происходящее в мире не утешает, даже наш тихий уголок не без греха, — это было будто адресовано в сторону Кости как главному бунтарю стола, но Бочаров не смел даже поднять глаз, он чувствовал себя крайне уязвимо. — Представить не могу, насколько были тяжелыми для тебя последние годы, Костя, — парень не понял этого резкого выпада нежности в свою сторону, но он был даже польщен таким вниманием, хотя было неприятно это вербальное прикосновение к еще не зажитым ранам. — Теперь, когда ты и Никита так сдружились, наши двери всегда открыты для тебя, — Костя очень старался выдавить из себя улыбку, но весь этот диалог его так опустошал, что он не уверен был, получилось ли ему в итоге улыбнуться. — Спасибо, — пожав плечами, ответил беловолосый. Это единственное, на что ему хватило запала, зато эта небольшая проповедь видно очень воодушевила отца Никиты. — Хорошо сказано, дорогая. В наши нелегкие времена мы должны думать о самом главном, — рука мужчины медленно легла на женскую руку, крепко сжав ладонь. Никита смотрел на это таким озверевшим взглядом. Он места себе не находил. Его руки так и чесались чем-то закинуть в кого-то. — Семья — это не просто дар. Это ответственность. И потому о своих близких надо беспокоиться, — завершила поучительную лекцию мать Никиты. Темноволосый юноша не знал, куда себя деть. Его друг понимал, что он сейчас вот-вот взорвется. Надо было что-то срочно сказать. — Вот-вот! И еще помни, Никита, каким бы мерзким ни было на вид то, что происходит, ты всегда можешь убежать от этого, если ты, конечно, будешь спокоен. — Интересная философия, Костя, — протянула женщина, — хотя я предпочитаю встречаться с проблемами лицом к лицу, — улыбнулась Елена. — Ох, блядь, да отсоси. Повисло очень напряженное молчание. Все как один смотрели на Никиту, который свой взгляд опустил вниз. Он очень тяжело дышал, его грудная клетка расширялась, а плечи то поднимались, то резко опускались. Ноздри вздымались, время будто остановилось, как будто всех сейчас ударило током, будто сейчас должно что-то взорваться. Никита не жалел о сказанном. Наоборот, он набирал весь этот негатив для атаки, которую не хотел видеть Костя, но он совершенно не знал, как это предотвратить. — Никита! — с ошеломлением произнесла его мать, но Ник уже был не тем милым мальчиком. На его лице — злобная ухмылка, а в глазах застыли слезы. Он не боялся посмотреть на мать, но ему было очень тяжело. Все в нем кричало не делать этого: от здравого смысла, до его собственного тела, которое будто окаменело. — Эм. Это. Шутка. Вы это… Не обращайте внимания, — попытался, как-то объяснить Костя. Он боялся, что Никита не ведает, что творит, но когда карие глаза заглянули, казалось, вовнутрь Кости, он понял, что того не остановить. — Костя, не надо… Я устал слушать весь этот ебаный цирк, — каждое слово было пропитано желчью, обидой, злостью. Его хотел перебить отец, но Ник не позволил. — Вы — два проклятых лицемера, — Никита красными глазами посмотрел на свою мать, — я знаю… Все, что было дальше, белым шумом лилось со всех сторон. Все поняли, о чем речь. Как по щелчку, мать, отец и Костя вскочили из-за стола и начали о чем-то очень громко спорить. Отец кричал на мать, хватал ее за локти, Костя разнимал их и кричал на обоих, а Никита сидел в стороне. Его голова просто разрывалась. Обрывками он слышал «это не то, что ты подумал», «как ты смела снова его подпустить», «вы чертовы эгоисты». Алексеев пытался закрыть руками свои уши, он сжал свои глаза так сильно, что его лоб побелел, но эта картина все еще была перед ним, он все еще слышал этот крик. Все будто замедлилось. Сердце стучало, как сумасшедшее, будто все медленно сходили с ума, превращаясь в сюрреалистичную картину Эдварда Мунка «Крик». Он приоткрыл глаза и увидел, как черные реки брани лились из ртов его разваливающейся семьи. — Не лезь не в свое дело, ты, проклятый хулиган, разбитый мальчик, который зализывает свои раны в свете моего сына! — Не смей с ним так говорить! — Сиди на месте, женщина. Как ты могла снова приблизить к себе этого наркомана… Секунда — и большая тарелка с мясом с безумной силой летит в стол, который разбивается под силой удара, рассыпались разноцветные осколки. Это было не просто разбитое стекло. Так же резали кожу и слезы Никиты, но он был непоколебим. — Почему вы просто не можете сказать мне ебучую правду! Хватит врать каждую гребаную секунду моей жизни. Почему вы не можете быть со мной откровенны, что я вам сделал такого, что не могу просто получить хоть каплю вашего доверия. Я уже не понимаю, где правда, а где ложь! — губы, ресницы, каждая мышца лица тряслась от грусти, боли, ненависти, страха. Самообладание было на нуле, и Алексеев не мог ничего с этим поделать… Им пришлось рассказать. Рассказать то, что они хотели бы оба зарыть в саду и никогда не вспоминать, но все оказалось не так просто…***
— Милый, я так не хотела, чтобы ты об этом узнал вот так, — успокоившись, все собрались в гостиной. Родители Никиты согласились все объяснить, но они явно нервничали, и их можно было понять. Никита сидел на диване и крепко держал обеими руками Костю, сжимая его так крепко, что костяшки заметно побелели. Парень настоял, чтобы Костя был с ним в этом нелегком путешествии. Они будто сидели под одиночным прожектором, а перед ними — тот самый проклятый бинокль, который поднял завесу тайны семьи Алексеева, и они снова собираются пролить свет на что-то неизведанное. Никита понимал, что-то, что он услышит сейчас, изменит его жизнь. Он глубоко в душе даже понимал что, но не хотел в это верить. Может, даже услышать правду. — Дело в том, что тот мужчина — не мой любовник… — женщина сидела перед мальчиками в кресле, а за ней стоял Алексеев старший, чья рука лежала на плече маленькой Елены. Она будто вжалась в это кресло, было видно все ее волнение и негодование, она любила сына, но не представляла ни на мгновение, что же будет дальше. — Он твой отец. Я хочу, чтобы ты знал, что я люблю своего мужа. Он навсегда останется твоим отцом, чтобы ни случилось, я никогда не оставлю его и тебя… Мужчину, которого ты видел в обзорном парке, зовут Владимир. Он твой родной отец. Я так долго тебя держала от этой правды. Она горькая и, надеюсь, ты поймешь меня и когда-нибудь простишь. Вокруг Никиты будто все потемнело. Мать начала свой рассказ, а Ник… Он представлял все вживую и смотрел на все со стороны, как зритель в театре. — Со мной в школе учился один юноша, которого обожали все учителя и друзья. Вова был всеобщим любимчиком. Все девушки хотели с ним встречаться. Я и поверить не могла, что из всех он выберет именно меня, — Никита видел четкие образы, но никогда лицо загадочной фигуры не было таким четким. И какой ужас это нагнало, когда эти черты были его собственной копией: он видел юношу чуть выше него самого, в спортивной зеленой кофте школьной команды Бигфут, с ослепительной улыбкой, которая буквально всех валила с ног. — Наверно, это мне и не давало так долго увидеть правду. Он был полон энергии и проявлял такой живой интерес ко всему, — Елена с такой любовью вспоминала эти моменты, образы были такими живыми. Они весело плясали в буйной голове. От такой красоты хотело плакать. — Уже тогда я поняла, что меня ему было мало. Пока все стремились к учебе в колледже, карьере, семье, Вове было не до этого… — Никита видел, как образ матери уходил куда-то в тень, оставляя кружащего в танце юношу одного, не замечавшего вокруг себя совершенно ничего. — Он мечтал сбежать… Я думала, ребенок решит все проблемы. Так и вышло, но ненадолго. Твое рождение было величайшим событием в моей жизни. Мы испытывали такую любовь к тебе, но я все еще была слепа, — Никита видел семейную пару с ребенком на руках, но не мог понять, что могло пойти не так, — как бы сильно он тебя тогда ни любил, этого оказалось недостаточно. Он всегда искал пути побега, подобно дикому животному, — парень видел ужасную картину. Наркотики. Вот почему Отец называл его наркоманом… — Я пыталась помочь ему больше года. Доказать ему, что он хороший человек, я верила, что он не причинит тебе вред, но я так ошиблась. Он уничтожает все на своем пути, и ничто не могло его насытить. Я сделал выбор. И между твоей безопасностью и моей любовью я выбрала тебя — уже мужчиной… Владимир ушел из дома, оставив ребенка совершенно одного. Спустя много лет мы встретились. И все, что ты видел, было правдой, но я просто прощалась с ним. Он хотел увидеть тебя, но как я могу доверять человеку, который однажды тебя променял? — Хочешь сказать… Это была первая встреча за пятнадцать лет, — Никита был весь в слезах, его голос так сильно дрожал, что его вопрос можно было еле разобрать, но тогда в диалог вступил отец. — Мы ежемесячно отправляем ему деньги. Это наша договоренность. Это то, что держит его от тебя на расстоянии вытянутой руки, — Никита был опустошен. Какая-то горстка денег заставляла его родного отца не думать о нем. Его просто продали… — Пойми нас, наркомания — это злая болезнь, которая затрагивает всех. Твоя мать и я не хотим, чтобы ты встал на этот путь. Никита ничего не сказал. Он встал и ушел. Костя не успел даже опомниться от всей нахлынувшей информации. Ему было крайне тяжело услышать такое, а каково было Алексееву… Парень не мог позволить себе просто сидеть. Он ринулся вслед за своим сердцем. Он точно знал, что сейчас темноволосому мистеру Лучику, как никогда нужен сломанный Мальчик-хулиган. Родители остались позади. Они почему-то были так омерзительны, но и злиться на Елену было нельзя. Все было так сложно и запутанно. Бочаров понимал, что сейчас Никита не может просто спрятаться в своей комнате. Беловолосый парень зашел в полумрачную комнату, где на кровати в одежде лежал Никита, совсем безмолвный, будто неживой. Он никогда не видел его таким, он будто увидел то, что совсем не должен был. Костя зашел в святую святых. Комната была синего цвета, освещенная лишь глобусом, который стоял на книжной полке, заставленной книгами Шекспира, астрологией и другими историями о преодолении себя и драмы. Больше драмы. В комнате было слишком много роз, которые были подарены на его выступление родителями и другими, а также звезд, которые, видимо, вдохновляли юношу. Это подчеркивало тонкую и красивую душу Никиты, которая сияла сквозь телесную оболочку всем встречным людям. Его пробковая доска была завешана цитатами из книг, брошюрами выступлений и философскими фразами, до которых Костя был так далек. Парень был удивлен, какой же Никита романтик. Здесь, в этой комнате, будто распустился самый большой бутон розы, вокруг которого вился плющ загадок. Душа Никиты раскрылась полностью. Он мечтатель, поэт, путешественник по иным мирам, который запутался во лжи и не может из этого всего вырваться… Костя думал, как привлечь внимание. Все решилось довольно просто — большой проектор и линза из-под звездной лампы. Вуаля. Вся комната была усеяна фиолетовым цветом и бесконечным звездным небом, который не мог не манить к себе. Бочаров медленно присел на кровать к Никите и коснулся его волнистых волосы, тихо прошептал ему на ухо: «Взгляни». Парень медленно повернул голову, и Костя увидел заплаканные карие глаза, которые из-за красноты казались даже светлее обычных. Никита удивленно взглянул на потолок, и его голова бессильно упала на грудь Кости. Длинные костлявые пальцы запутались в каштановых завитушках и нежно гладили голову. — Я всегда любил звезды, — тихо произнес Никита, чтобы никто в этом мире его не мог услышать его опустошенную сломанную душу. — Они напоминают нам, что там, наверху, очень много красоты, которую мы до сих пор не познали и почти никогда не видим. — Наверное, мы просто ослеплены тем, что находится перед нами, — Костя еще лучше начал понимать слова отца. Он чувствовал Никиту, как никогда. Он будто разделял его боль, его отчаяние. — А потом… Я узнал правду, — глаза закрылись. Парень тяжело выдохнул. — Большинство звезд, которые мы видим, мертвы уже миллионы лет. Все они… Ложь, — щеки уже блестели от дорожек слез, которые продолжали бежать из его карих глаз. — Но от этого они не становятся менее красивыми, правда? — улыбнулся Костя, немного наклоняясь к Нику, чтобы увидеть его взгляд. Он очень хочет вселить в него надежду, он не должен был так умирать. Он не должен умереть, как звезда. — Не знаю… Раз они ненастоящие, в чем тогда смысл? — покачал головой Ник и отвел взгляд куда-то вверх — лишь бы не видеть серых глаза Кости. — Все это — ложь. Она повсюду. Моя жизнь. Мой папа, моя мама. Я все еще могу их так называть? — Костя долго не мог дать ответа. Никита медленно поднялся и снова лег на бок, отвернувшись от беловолосого, но тот не сдавался и подвинулся ближе. Он лег вплотную и крепко обнял Алексеева, пытаясь отогреть его душу своим теплом. — А тот другой отец… Это самая большая ложь. Я не могу им доверять… Думаю, ты единственный, которому вообще можно доверять. — Ну не знаю. Может есть какая баба из Австралии, вот ей, наверное, точно можно довериться, — хитро усмехнулся Бочаров. Это рассмешило Ника, и он аккуратно толкнул парня локтем в бок. — Ничего подобного. Ты такой один на сотню бесконечностей, Костя Бочаров, — пальцы Никиты переплелись с тонкими бледными пальцами парня, лежащего рядом. Они соединились в небольшой замочек, который никогда не разомкнется. Ник повернулся лицом к Косте. Он внезапно захотел видеть его, хотя еще минуту назад был совершенно в этом не уверен. — Знаешь, я всегда чувствовал, что в моей жизни чего-то не хватает. Что-то зовет меня вдаль. Так и кричит мое имя, и моя душа кричала вместе с этим неизведанным. А теперь оно рядом. Приехало и ищет меня, а я не знаю, что чувствовать… Думаю, я должен с ним увидеться. Это неправильно? — Его будет трудно отыскать… Но я тебе помогу. Думаю, я знаю с чего начать. Свяжемся с Вэйлоном, починим пикап, и все у нас будет схвачено. Знай: я тебя всегда поддержу и всегда помогу тебе. Самое трудное — подобрать слова… Я долго думал, как говорить с отцом после смерти. Во снах он приходит ко мне, и мы говорим. Он кажется таким настоящим. Я думаю, когда ты увидишь своего, ты поймешь, что хочешь сказать… Костя и не заметил, как маленький Никита тихо заснул в его объятиях, спокойно посапывая в шею юноши, а его ресницы дрожали от каждого трепета сомкнутых век. Бочаров аккуратно приобнял юношу и поцеловал в лоб. Он не заметил, как сам через время заснул на кровати Никиты Алексеева.